Как только Трифан отпер двери зала заседаний, примарь города доктор Еремия Ион вбежал в комнату и стал требовать у Хорвата объяснений, почему его выгнали из собственного кабинета.
— На каком основании?.. — закричал он, но не успел закончить вопроса.
Хорват схватил его за плечо и спросил:
— Скажи-ка мне, за сколько времени ты сможешь построить триумфальную арку при въезде в Микалаку?
— Что?
— Ты меня отлично понял. Триумфальную арку в честь прихода советских войск. Даю тебе срок до завтрашнего дня: завтра после обеда арка должна быть готова!
— Срок, мне?.. Ты?.. Мне… которой…
Хорват встряхнул его:
— Завтра после обеда, говорю я тебе!
Только сейчас примарь понял, что Хорват не шутит. Он потер плечо, когда Хорват наконец разжал пальцы, и забормотал:
— Ну, как сказать… у нас нет бревен, нет людей… невозможно…
Хорват сделал знак Трифану встать у двери и следить, чтобы примарь не убежал. Примарь испуганно озирался по сторонам в поисках союзника, но вокруг все были незнакомые люди. Он потихоньку стал отступать к окну: надеялся позвать на помощь.
Хорват шел за ним по пятам, настиг его, снова схватил за плечо и рывком посадил на подоконник. Примарь задрыгал ногами и ударил Хорвата под ребро. На нем были желтые остроносые туфли, такие носили в двадцатых годах. Кто-то захихикал. Паску, лохматый рабочий из группы охраны, крикнул Хорвату:
— Выбрось его! Прошу тебя, Хорват, выбрось ты его на улицу!..
У примаря, побелевшего как полотно, захватило дух. Он не мог слова вымолвить. Хорват держал примаря так, что тот хорошо видел мостовую.
— Для фашистов у тебя были бревна, господин примарь! Для Советской Армии у тебя их нет?!
— Есть… есть… Я вам построю две триумфальные арки… Две арки… Только отпустите меня… У меня двое детей… Отпустите меня…
— Ну вот, видишь, как хорошо, когда мы находим общий язык…
Все расхохотались. Только Паску с досадой посмотрел на Хорвата.
— Почему ты не — выбросил его?.. Он ведь врет, как свинья!.. Нет у него никаких детей. Он бьет служащих примарии… Он и моему отцу дал пощечину, черт бы его побрал! Выбрось его!..
Потом, увидев, что Хорват не собирается выбрасывать примаря, Паску сам бросился к тому. Примарь схватил Хорвата за руку и спрятался у него за спиной. Хорват преградил дорогу Паску:
— Успокойся… Не будь дикарем! Придет время, рассчитаемся.
Когда Паску успокоился, Хорват повернулся к примарю:
— Думаю, что теперь мы договорились. Завтра утром ты примешься за постройку триумфальной арки.
По дороге домой Трифан упрекал Хорвата:
— Не надо было так шутить с примарем… Он может нам еще пригодиться.
— Если нам понадобится примарь, мы поставим кого-нибудь из наших.
Трифан неодобрительно покачал головой. Все это казалось ему слишком сложным. Он спросил:
— Ты не думаешь, что было бы лучше подождать распоряжений сверху?..
— Ну да, — иронически согласился Хорват. — Вероятно, завтра или послезавтра мы получим указания. Я уже вижу их: «Создайте местную партийную организацию». А то какие же еще распоряжения мы можем получить?.. Сейчас, в эти дни, связных используют для дел поважнее. На то мы и коммунисты, чтобы не плестись в хвосте событий. Конечно, через день-два, когда придут советские войска и установится порядок, все будет легче. Но до тех пор мы не имеем права сидеть сложа руки! И не забывай: советские воины тоже ждут нашей помощи. Немцы разрушили аэропорт. Нужно будет его восстановить.
У обочины тротуара бедно одетая женщина продавала вареные кукурузные початки. Товар ее лежал в новенькой детской коляске.
— Если бы ты не вернулся, — задумчиво сказал Трифан, — мы сидели бы и ждали манны небесной.
— Неправда! Вчера мы заглянули к Фаркашу. Он был как раз занят созданием партийной организации на фабрике. Я посмотрел на собравшихся людей и кое-кого узнал, Одного из них арестовали вместе со мной, ничего не нашли и через три месяца выпустили. Через него мы наладили связь с Бухарестом, а я вот до сих пор даже не знаю, как его зовут. Такие люди, как он, не станут ждать манны небесной… Потом, ведь и Фар-каш вернулся, и Бэрбуц здесь. Он хорошо работал. У него не было ни одного провала.
— Да, не было, верно, только…
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего… Просто подумал вслух. Черт его разберет, что на свете происходит, Может, купим кукурузы?
— Не надо. И советую тебе, Трифан, не думать вслух. Это вредно. Да, скажи мне, ты ведь все время жил в городе? Кто помогал моей жене?
— Не знаю.
Хорват потер подбородок:
— Все вы — славные ребята. Ей так и не удалось ничего узнать. Каждую неделю она получала деньги: клали под дверь. Она мне рассказывала, что хотела проследить, но так и не смогла этого обнаружить.
Хорват замолчал. Потом, пройдя несколько шагов, хлопнул Трифана по плечу:
— А еще говоришь, что, если бы я не вернулся, вы сидели бы сложа руки… Эх, если бы я не был таким безобразно толстым… Ну да ничего! Столько надо сделать, что скоро я похудею не меньше, чем на двадцать килограммов. — Он засмеялся. — Вот увидишь, я стану самым красивым парнем в Араде.
— Никогда не поймешь, шутишь ты или говоришь серьезно.
— Ладно, не философствуй. Как поживает твоя Елена?..
— Постарела.
— Ну, с тобой это не удивительно. Все пьешь?..
— Когда есть, что выпить…
— Сейчас воздержись от выпивки.
Затем без всякого перехода Хорват заговорил о Герасиме, которого считал стоящим парнем.
— Верно! — подтвердил Трифан. — Хороший парень…
Около префектуры они расстались. Хорват направился к уездному комитету партии, а Трифан пошел домой.
5
Только подойдя к зданию уездного комитета, Хорват пожалел, что не зашел сначала домой. Надо было все же сказать Флорике, что ночью он дежурит, что ему поручено наблюдение за пикетами. Но в помещении он сразу же забыл о жене. Сорок полицейских, выделенных полицией в помощь гражданским патрулям, стояли, выстроившись в ряд, и ждали приказа, чтобы разойтись по городу. Рабочие, железнодорожники и слесари с вагоностроительного завода были вооружены. У одних было немецкое оружие, захваченное у эсэсовцев в аэропорте, у других — винтовки городского гарнизона, присланные Вику.
Ружа, преподаватель химии в лицее Гибы Бирты, низенький человек с выпуклым, как мяч, лбом и светлыми жирными волосами, которому поручено было провести чистку в полиции, доложил Хорвату, что во время выполнения операции произошла стычка и он вынужден был применить оружие.
— Двое погибло, — закончил учитель. Он говорил тихо, смущаясь. — Я перенес трупы в морг. Томеску я еще не арестовал. Но, по имеющимся у нас сведениям, он будет сегодня вечером в «Серой крысе». Прошу вас дать мне четырех человек для облавы.
Хорват назвал ему фамилии и посоветовал не прибегать к оружию. Ружа пообещал сделать все возможное. Хорват провожал его взглядом, пока тот не вошел в актовый зал, где члены Союза коммунистической молодежи рисовали плакаты. Ружа должен был выбрать там какую-нибудь женщину для предстоящей операции, так как появление в «Серой крысе» пятерых мужчин могло показаться подозрительным.
Пикеты располагались на перекрестках центральных улиц, близ учреждений. Во втором пикете у примарии Хорват увидел Герасима и заворчал:
— Тебе чего здесь надо?.. Ты прекрасно знаешь, что тебе заступать на дежурство в два часа… Почему не спишь?..
— Не хочется, — засмеялся Герасим, — и потом дома мне скучно.
Хорват приказал ему отправляться домой. Герасим, надувшись, ушел. Узнав на улице от пикетчиков, что в «Серой крысе» готовится облава на комиссара полиции Томеску, он обрадовался. Домой он идти не думал, поэтому отправился в «Серую крысу».
«Серая крыса» была «истинно румынским» рестораном. Здесь впервые в городе появилось объявление: «Евреям вход воспрещен», здесь в узком кругу проводились пленумы «исторических» партий. Владелец ресторана кулак моц, «чистокровный румын», ловко спекулируя на этом, в короткое время стал одной из самых известных в городе политических фигур. На национальных праздниках 10 мая и 24 января[5] он стоял на главной трибуне; он пел в румынском церковном хоре и был вице-президентом благотворительной Ассоциации румынских женщин, проживающих по ту сторону Карпат.