- Ох, что же я наделала?! - вздохнула, приходя в себя и бросая ухват на пол, Ефросинья. Она выбежала во двор и громко закричала: - Ох, соседи, соседи милаи, ужо бегите сюды! Я супруга свово нещастного до смерти убила!
Соседи, ранее с радостью вслушивавшиеся в скандальные крики, доносившиеся из дома злополучного сапожника Семена и даже не пытавшиеся как-то помочь его несчастной жене, теперь сбежались со всех концов, как мухи на кровь.
Никто не сочувствовал невольной убийце. К воеводе немедленно послали вестника со сведениями о случившемся. Из соседнего околотка прибыли мать и отец покойного, его брат и незамужняя сестра. Покойника вымыли, обрядили в погребальные одежды, положили в гроб. Послали за священником.
Окаменевшую, потерянную Ефросинью увели в городскую тюрьму присланные воеводой солдаты.
20 августа в судебном присутствии воеводского управления состоялся суд, продолжавшийся не более часа. После того как местный судебный писарь зачитал пространный доклад о преступлении «крестьянской жонки Ефросиньи», судья, он же подполковник Василий Камышин, задал ей вопрос: - Пошто зло таковое содеяла, да како рука твоя на сие поднялася?
- Сего не помню, батюшка, - ответила, трясясь от страха, преступница. - Ужо не разумела я, чаго творила! Тако бивал меня супруг день кажный да пияный слова непотребные по мне говаривал! Ужо не стерпела я да собя не помнила! Прости меня, чоловек государев да судия праведный!
В зале суда сидели все соседи убийцы, а также близкие родственники покойного Семена. Последние слова Ефросиньи вызвали у них ярость. - Смерть тобе, подлая! - кричали одни. - Да псам, псам ея надобно бросить! - вопили другие.
- Эй, вы, тихо, скоты презренные! - ударил кулаком по столу судья. - Тута вам приговор государев, добр да справедлив: «Ужо закопать злодейку сию Ефросинью в землю на площади Красной по главу самую, во окоп со руками повязанными»! Пущай же тако, до смерти самой сиживает!
- Слава! Слава суду государеву праведному! - закричали едва ли не хором все присутствовавшие в зале, искренне радуясь.
Все это вспоминала несчастная Ефросинья, мучаясь и обливаясь слезами: вот уже прошел месяц как она, окаменев, стояла в холодной земляной яме, умоляя Господа дать ей скорее спасительную смерть. Но смерть все не шла. Лишь с каждым рассветом наступали новые муки: мимо нее проходили брянцы и, осыпая бранью преступницу, плевали ей в лицо, весело смеялись, радуясь ее страданиям, и пытались ударить ее по голове камнем или палкой. Но стражники, стоявшие у головы осужденной круглые сутки, не допускали к ней горожан слишком близко. А это было непросто! Приходилось в дневное время выставлять на охрану целый отряд. Лишь ночью убийцу охранял только один стражник. Но и здесь была опасность - бродячие собаки…
Вот почему капрал Игнатий был особенно озлоблен в этот мрачный день 22 сентября: ему просто надоело отгонять от головы преступницы сбежавшихся со всех сторон собак. А когда те, наконец, разошлись по сторонам, ему не удалось спокойно посидеть с приятелем за углом после выпитого стакана сивухи.
- У, сука, - бурчал караульный, отдых которого был так неожиданно прерван, - такоже нетути покою от тобя нисколечки!
Неожиданно Ефросинья подняла голову и что-то прошептала. Тут же ее лицо скривилось, дернулось и окаменело.
- Никак преставилась?! - с радостью выкрикнул капрал Игнатий. - Господи, слава Тобе, наконец-то!
Наутро в воеводской канцелярии подьячий Степан Лаврентьев писал под диктовку донесение караульного. «Сего 1730 года, августа 21-го дня, в Брянске на площади вкопана была в землю крестьянская жонка Ефросинья за убивство до смерти мужа ея. И сего, сентября 22-го дня, оная жонка, вкопанная в землю, умре…» Подьячий Степан ухмыльнулся, посыпал надпись песком, стряхнул его и, аккуратно держа в руке донесение, вошел в комнату воеводы. Вскоре оттуда донесся громкий хохот, а затем подьячий вернулся назад с бумагой, в углу которой было написано: «Отдать к повытью и сообщить к делу, а показанную умершую жонку, вынув из окопу, похоронить и в колодничьем списку под именем ея отметить и в Севск в провинциальную канцелярию о том рапортовать. Подполковник Василий Камышин. Приписал Андрей Богданов».
Так, документ за № 804 от 22 сентября 1730 года отправился в уездный Севск, где был одобрен и похоронен в прочих деловых бумагах.
«Десница», № 30 от 30.07.2008 г.
БРЯНЦЫ НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ
Августовским утром 1380 года из брянской крепости выехали верхом на конях два князя - братья Дмитрий Ольгердович Брянский и Андрей Ольгердович Полоцкий со своими преданными боярами. Маленький отряд направлялся в сторону Десны, где раскинулись шатры их двухтысячного войска. С крепостной стены прозвучал призывный сигнал боевого рожка, разбудивший палаточный городок, который сразу же пришел в движение. Возле городских стен стояли одетые в лучшие одежды брянцы: женщины махали платками, мужчины кричали здравицу князьям, а старики молча вглядывались в даль.
Многие горожане лили слезы, предвкушая тяжелые потери, возможную гибель воинов и самого князя: Дмитрию Ольгердовичу все никак не удавалось прочно осесть в Брянске. Два года тому назад он был изгнан из этого города великим князем литовским Ягайло и отсиживался в Трубчевске. В 1379 году во время похода на Литву московские полки, в составе которых пребывал и родной брат брянского князя Андрей Ольгердович со своей дружиной, осадили Трубчевск и, прислушавшись к совету брата, Дмитрий Ольгердович сдал город московскому войску, а сам, как и его брат Андрей, перешел на службу к великому князю Дмитрию Ивановичу Московскому. Последний высоко оценил этот поступок брянского князя и дал ему в «кормление» Переяславль.
Великий князь литовский Ягайло был очень этим встревожен. Опасаясь массового перехода своих вассалов на сторону Москвы, он возвратил Дмитрию Ольгердовичу Брянск.
Но брянский князь, вернувшись в свой удел, не забыл «почету и ласки» Дмитрия Московского, и когда возникла угроза московской Руси от татар, он, как настоящий друг, пошел на помощь своему покровителю.
А все началось с трогательного письма его брата Андрея Полоцкого, приведенного в летописи, которое было прислано с тайным гонцом в Брянск.
- Как ты знаешь, брат, - писал князь Андрей, - наш отец Ольгерд оттолкнул нас от себя и возненавидел за то, что приняли веру православную, поэтому Бог принял нас, как отец и создатель, так останемся же вечно в святой вере и пойдем на помощь великому князю Дмитрию и всему христианскому народу против поганого царя Мамая.
Дмитрий Брянский, прочитав послание, «умилился со слезами» и дал ответ: - Готов на деле, брат, идти с тобой со своим войском, которое я собрал на дунайских татар, а дорога наша лежит на север к Дону и пойдем до великого князя Дмитрия.
Так, брянское войско, включив в свои ряды полоцкие рати Андрея Ольгердовича, пошло на великий подвиг - на смертный бой с полчищами Золотой (Кыпчакской) Орды вместе с великим московским князем Дмитрием, осмелившимся бросить вызов всесильному Мамаю.
Брянское войско шло сначала на запад, по Большой Смоленской дороге, а затем повернуло на юг - в сторону рязанских земель. Почти в то же время из Москвы по Коломенской дороге двинулись войска Дмитрия Ивановича Московского.
В начале сентября в местечке Березуй «за 23 поприща от Дона» с московской ратью соединились брянский и полоцкий полки. Общая численность московского войска достигла сорока тысяч человек!
Сбор такой рати был делом нелегким! Достаточно сказать, что великий князь московский был вынужден даже снимать вооруженную охрану с монастырей! Так, в войско были призваны дружинники его вассала, Романа Михайловича Молодого, владевшего Брянском до захвата города Литвой в 1363 году - братья-бояре Пересвет и Ослябя, охранявшие в Радонеже монастырь Св.Троицы. Сам игумен Сергий благословил их на подвиг!
