— Я? — стушевался Рисбитер. — Не помню я этого что-то… — вдруг он оживился, привстал в стременах. — Смотрите-ка, господа, что это там за роскошный шатер? Это не тот, о котором все говорят?.. Поедемте посмотрим!

Остальные согласились, и все поскакали к шатру, который охраняли четыре человека.

— Все назад! — грозно крикнул подъезжающим первый страж, беря копье наперевес.

— Скажи-ка, любезный… Чей это шатер? — спросил с удивлением Зандштеде.

— Иво Шенкенберга, начальника войска, — ответил страж.

— А сам Шенкенберг тоже здесь? — осторожно спросил Рисбитер.

— Начальник уехал в город, — страж поводил острием копья то в сторону одного всадника, то в сторону другого и, похоже, не очень-то склонен был поддерживать разговор. — Отъезжайте подальше подобру-поздорову, к шатру никому не разрешено приближаться.

— Ты с ума сошел, негодяй? — толкнул к нему коня Ханс. — Знаешь ли ты, с кем сейчас говоришь?

— Мне все равно, так как подчиняюсь я только Шенкенбергу.

— Я — юнкер фон Рисбитер!..

— По мне, будь ты хоть Писбитер, хоть Кисбитер… Но отойди, не то заколю!

— Вот наглец! — тонко взвизгнул Рисбитер, вытаскивая меч.

— Не раздражайтесь, юнкер! — успокоил его Зандштеде. — Страж сей, и правда, человек подневольный, и видно, что он намерен исправно нести службу. Мы должны это только приветствовать, — и бургомистр тут наклонился к стражу, отведя двумя пальцами острие его копья. — Послушай, добрый человек, разве ты меня не знаешь?

— Не знаю, — страж оглянулся на других стражей и, обретя в их решимости поддержку, сказал по-прежнему хмуро: — Не знаю я вас, уважаемый.

— Я первый бургомистр города Таллина Фридрих Зандштеде, и твой начальник мне подчиняется.

— А я подчиняюсь только своему начальнику, и приказ его таков: чтобы никто из посторонних не смел близко подходить к шатру.

— Что же там такое? — все еще вежливо спросил бургомистр.

— Не твое дело. Убирайтесь-ка отсюда!

— Наглый мужик! — не выдержал теперь и Зандштеде, сорвался на крик. — Я могу сделать так, что и ты, и твой начальник пожалеете об этом.

— Нет, господин бургомистр, этот человек прав, — заметил Мённикхузен одобрительно. — Воин должен повиноваться приказу начальника. И пусть его хоть дьявол искушает, хоть просит сам Господь Бог, а приказ должен быть исполнен неукоснительно… Оставим этого молодца в покое и пойдем своей дорогой.

— Отец! Отец!.. — донесся вдруг из шатра звонкий девичий голос.

Каспар фон Мённикхузен задрожал всем телом…

Все прислушались.

— О, дорогой отец, спаси меня!.. Я здесь!.. — опять послышался голос Агнес и вдруг смолк, как будто девушке зажали рот.

— За мной, юнкер Рисбитер! — вскричал Мённикхузен, соскакивая с коня.

Он умелым ударом меча отбросил копье стража и ринулся к шатру. Спутники старого рыцаря последовали за ним. Стража бросилась им навстречу.

— Прочь с дороги, безумцы! — закричал на стражников Мённикхузен. — Хотите оказаться между дочерью и любящим отцом? Прочь с дороги, не то быть беде!

До беды, действительно, было недалеко, так как стража не отступала ни на шаг и еще другие ополченцы Шенкенберга спешили со всех сторон к ней на подмогу. Юнкер Рисбитер и пикнуть не решался, в то время как Мённикхузен яростно размахивал мечом. Бургомистры, видя, что вот-вот может пролиться кровь, тщетно старались водворить мир. Они кричали о священном долге каждого повиноваться городу Таллину и показывали свои печати.

Началась было горячая схватка, как вдруг занавес у входа в шатер отдернулся, и появился Христоф Шенкенберг.

— Что тут за потасовка? — спросил он громко, и все обернулись к нему.

— Христоф Шенкенберг!.. — воскликнул с упреком бургомистр Зандштеде. — Вот как здесь принимают уважаемых людей Таллина?

Христоф сделал вид, будто он только сейчас узнал высоких гостей.

— Вы здесь, господин бургомистр? — воскликнул он, широко раскрыв глаза. — Вот приятная неожиданность! Никогда бы не мог подумать, что увижу вас в лагере!.. — и он прикрикнул на стражей: — Назад, ополченцы! Разве вы не видите, кто эти господа? Разве вам не понятно, что сам Таллин к нам пришел? Как могло случиться такое тяжкое недоразумение? — и опять он, хитрый лис, повернулся к Зандштеде. — Поверьте, господин бургомистр, я и мой брат в этом нисколько не виноваты. Я очень сожалею о происшедшем…

— Хорошо, хорошо, — бургомистр был, кажется, удовлетворен извинениями. — А теперь исполните немедленно желание этого господина. Этот господин… Барон Каспар фон Мённикхузен.

— Каспар фон Мённикхузен!.. — повторил Христоф явно с притворным удивлением. — Прошу прощения, что сразу вас не узнал. Да как было узнать! Я видел вас всего пару раз в жизни и то издалека. Все больше — слышал… А чего желает прославленный рыцарь?

— Отдайте мне сейчас мою дочь! — все еще тяжело дыша после схватки, гневно воскликнул Мённикхузен.

— Вашу дочь? Какую такую дочь?.. — не понял Христоф Шенкенберг, поглядывая на стены и башни Таллина, высившиеся вдалеке; Христоф явно тянул время, надеясь на скорое возвращение брата.

— Она звала меня только что. Вот из этого шатра.

— Ничего не понимаю, — пожал плечами Христоф. — Разве там ваша дочь, барон?

— Она кричала, и ей зажали рот… — Мённикхузен вне себя от негодования ступил ко входу в шатер.

Но Христоф стал у него на пути.

— Ах, вы об этом!.. Но я сейчас объясню, — заулыбался он. — Мой брат Иво недавно отбил у русских одну молодую женщину. Она была тяжело ранена, надо сказать, и около недели находилась между жизнью и смертью. Только несколько дней назад благодаря заботливому уходу, организованному моим братом, она стала поправляться. Но, замечу вам, все еще не совсем здорова. Мы боимся, что болезнь помутила ее рассудок…

— Как это? — забеспокоился Мённикхузен.

— Она все время кричит: «Отец, отец!..» И порывается куда-то бежать. А так как в подобном состоянии больной необходим покой, то Иво, уезжая в город, велел никого чужого к шатру не допускать. Что мы и делаем. Согласитесь со мной: разве хорошо будет, если женщина в расстроенном сознании, блаженная, можно сказать, станет ходить по лагерю от костра к костру. И кто знает, что на уме у этих мужиков!.. Порядок нужно соблюдать. Мы — воины и должны исполнять приказы начальника. Если вы хотите видеть больную, то прошу подождать, пока Иво не вернется из города.

— Очень, очень странно, что запрет Иво Шенкенберга для вас сильнее нашего приказания, — заметил едко Зандштеде. — Однако пусть будет по-вашему, мы не желаем ссоры. Иво сам ответит нам за это. Но до вечера мы тут ждать не можем. У нас еще есть важные дела.

— Так и делайте их пока, — обрадованно ухватился за его слова Христоф.

— Я предлагаю другое решение, которое может устроить всех: и мы своего достигнем, и вы не нарушите приказ, — он был опытный человек — бургомистр Зандштеде. — Если нельзя войти в шатер, пусть барышня выйдет сама; она ведь может уже стоять на ногах?

Тень пробежала по лицу Христофа.

— К сожалению, и это запрещено, — ответил он, вежливо кланяясь.

— Агнес!.. — громко позвал Мённикхузен, потеряв всякое терпение. — Ты слышишь меня, Агнес?..

Из шатра ему ответил звонкий крик и вслед за ним послышался как бы шум борьбы. Кровь застыла в жилах Мённикхузена. Но прежде чем он, охваченный новым порывом гнева, успел поднять руку с мечом, занавес шатра отлетел в сторону. Агнес, в разорванном платье, пробежав мимо угрюмого Христофа, с радостным криком упала на грудь отца.

Старый рыцарь был растроган до глубины души. Он судорожно вздохнул и прослезился. Он долго не находил иных слов, кроме восклицаний: «Мое дорогое дитя! Мое дорогое дитя!..» Обняв обеими руками голову дочери, он то целовал ей лицо и волосы, то немного отстранял ее от себя, смотрел на нее и не мог насмотреться, и опять целовал. «Мое дорогое дитя! Мое дорогое дитя!..»

Когда Мённикхузен несколько успокоился, юнкер Ханс решил, что настал его черед.