К ним явились на рассвете. Глухо отозвалось лязгом подглядное оконце на верху лестницы. Узники подняли изможденные лица. В такое время воспитанные люди визитов не наносят. Но что взять с хама наделенного властью на расправу. Отодвигающийся засов содрал утреннюю тишину. Дверь была сработана крепко и прикипела под весом, поэтому проскрежетала так, словно оркестровая яма пережевала все имеющиеся в ней струнные и духовые инструменты и затем беспардонно отрыгнула этот звук. Влажные, казенные сумерки подземелья шарахнулись прочь. Сухое эхо удара и вслед брызнул свет, прорывая тонкую пелену дремотного сна. На пороге возник солдат, чином не ниже пехот-капера. Из за его спины злой затянувшейся вспышкой в небе выглядывало маленькое солнце Фракены. Под этим натиском света форма охранника казалась линялой, как цвелая хлебная корка. Его черты были настолько грубыми, что глаза и рот напоминали скорей пролазы в нагромождении бугристых дюн. Или нашлепанную мастерком скульптора не разглаженную глину на болванке будущей головы. Пехот-капер накрутил на кулак ремень командирской сумки и громогласно спросил:
-Вопросы, пожелания, недовольства режимом содержания?-и заливисто заржал.
Снизу тянуло промозглой сыростью.
Отвеселившись и пробуя голос он произнес с интонацией повышенной вменяемости:
-Отныне без моих указаний никуда. Каждый самовольный жест расценивается как попытка неподчинения. Мигнули мимо-считайте глаза лишились. Запоминайте, теперь я для вас курирую все и вся.
Посасывая распухшую губу Иллари ернически заметил:
-Не выношу когда мне вот так прозаично давят на психику. А курировать и кукарекать - две большие разницы.
После того как овладел языком и манерой речи противника - научись на нем молчать.
Пехот-капер отступил, емко почесываясь, и коротко кивнул. В зияющий дверной проем вбежали дуболомы и тяжело прошлепали по ступеням вниз.
-Как те нетопыри на кровушку нашу слетелись,- успел отступая проговорить Рон прежде чем получил первый удар.
В камере сразу же сделалось тесно. Кулачищи дуболомов заработали как свайные установки, рассылая депеши покорности по всему телу космодесантников. Били так, что казалось плоть вот - вот отслоится, отвалится от костей. Узники скорчились минимизируя ущерб, свернулись калачиком, стараясь принимать удары на руки и плечи. Прячась от побоев под каменные скамьи и вжимаясь в идущую от пола сырость скользких камней подземелья. После завершения блиц-побоев дуболомы, без толики излишних эмоций, убрались восвояси под неусыпной опекой двух автоматчиков оставшихся стоять на верхних ступенях темницы.
Подчеркнуто неторопливо, избегая суеты пехот-капер вновь предстал на пороге, презрительно глядя и не скрывая изуверской ухмылки:
-Ну что, присмирели, строптивцы, теперь слушайте сюда. Приказываю всем разоблачиться до нога и сложить вещи перед дверью. Надеюсь, подгонять кулаками вашу нерасторопность мне больше не придется.- Повелевающим жестом он забрал автоматчиков и закрыл за собой дверь.
Сотоварищи разулись и скинув одежду сложили заскорузлое от грязи и крови обмундирование на верхнюю ступеньку, как выложили мзду стражникам и тут же отдернулись обратно, словно бы их отнесло сквозняком. Каждое движение отдавалось в мозгу звенящей болью. Новый приступ страданий жег уголки глаз и заволакивал зрение. Космодесантники уперлись в дальнюю стену спинами и голыми задницами.Они застыли тяжело дыша и глядя в темноту.
Дверь болезненно, со знанием каждой натертости, застонала, как выпало из рамы черное занавешенное окно.
Не смазанные петли доставляли некоторое удовольствие от несовершенства врага.
Стволы автоматов прислонились к косякам выцеливая узников. Между бойцами промелькнули две женские фигуры в строгих одеяниях. Парочка храмовых послушниц собрала одежду и поделила по три ботинка на каждую. Мельком стрельнули глазами в сторону голых мужчин и отчаянно крестясь убежали, пытаясь обогнать подолы собственных юбок.
Едва распалялся рассвет. Парящий в окне ангел разрубал крылышками переливчатую радугу света. Паутина и пыль заблестели и замерцали, развращая красками мрачную убогость темницы.
Как громадная змея, через вентиляционную отдушину, в берложье гнездо узилища, шурша вползал раструб.
-Огонь и вода были, вот вам и трубы, хрен сотрешь,- скалился Иллари пряча ладонями срам.
Из брандспойта хлынула шипящая жидкая размазня. Пена хлестала в узилище и росла как на дрожжах. Пузыри разбухали их кривизна множилась, создавая футуристическую атаку лупастого насекомоглазого существа. Чтобы не утопнуть космодесантники пытались плыть вглядываясь в грубый серый потолок. Взгляд застил прилив новой боли. Кожу как-то странно пощипывало тысячами крохотных прищепок. Это напоминало жжение на выбритых скулах после того как их опрыскали туалетной водой.
Рон перестал дергаться и протер глаза. Наполняющая камеру жидкость была настолько пенистой, что напоминала прозрачный пенопласт, не имеющий достаточной плотности чтобы держать на плаву тело. Радужки пузырей раздувались и лопались, темница набухала тучными пенными извержениями. Ячеистая пластичность пены не мешала дышать и узники позволили себе расслабиться.
Насильно осчастливить человека невозможно- только если помыть. Процедура совмещала в себе прожарку, дезинфекцию и баню в одном объеме.
Шланг вскорости утянули и пенное наваждение схлынуло само по себе. Голых космодесантников притулившихся на мокрых каменных скамьях, после такой своеобразной помывки, обуял дикий, граничащий со слабостью, пробуждающий тоску плоти, голод.
Лязгающая дверь открылась в третий раз и на порог легли стопки свежей одежды. Войлочные штиблеты спадали при каждом шаге, но почти мирное и потому резонное счастье чистого белья и тела радовало безумно.
Все те же застенчивые послушницы, почему-то на этот раз прикрываемые только одним автоматчиком (их явно недооценивали), принесли им поднос с едой. Тарелки и стаканчики были бумажными, а аппетит безбрежным.
Женщины виновато улыбались.
Они ели медленно и достойно. Вкушая от местных щедрот. Как подобает людям знающим цену чужбинному хлебосольству. Подкрашенная чаинками вода, прозрачный ломоть подсохшего хлеба, да заправленная прогорклым маслом каша, упали на дно желудков как слеза разочарованного путника в бескрайней пустыне заглянувшего в пересохший колодец.
Их вновь оставили одних захлопнув кованую дверь. Жгучая боль возвращалась в плоть словно ее приносила проточная вода. Мерно и неторопливо.
-Как себя чувствуешь?- обратился Иллари к Парсу.
-Кэ-к-кам-мерно и у-уед-дэ-дин-нэ-ненно,- переплачивая почти за каждый слог ответил Парс скользнув усталым глазом по Рону и ложась на спину.
-Странно ...,- голос Иллари был хриплым, точно и его заневолили тоже, не давая возможности звучать в полную силу:- Во всем этом глупом и унизительном положении есть один плюс, я поймал себя на мысли, что становлюсь не слишком обидчивым.
-Хоть одному характер поправили,- озаренный в спину солнцем выпрямился вставая Рон и стал двигаться по камере танцующей, несерьезной походкой. Не пройдя и трех шагов он тут же подсел, приобретая совсем уж уголовную осанку, и поднес ладонь к уху, призывая всех прислушаться.
Боль помогала Иллари держать себя в руках. Так, на всякий случай. Иллари видел Рона насквозь. Как он есть. Ужимки Рона казались балаганом имеющим цель потянуть время до окончательного разговора. По душам. После того, как их красиво взяли и скинули в этот каменный мешок, в порядочность Рона мог верить только болван или невинный идиот. Ему не доставало малого, веско обозначенных причин, чтобы сей же час утопить предателя в трубе с фекальными водами. Возмездие достойное негодяя. Кулаки Иллари сжались:
"Рон подставился со спины. Другого такого удобного случая могло и не быть."
Ему хотелось ясности во всем.
Он сам себя не понимал, когда вместо намеченного броска прислушался и уловил звук, будто кто-то поскребся в стену и за скамьей негромко, по мышиному зашуршало. Послышалась серия ударов, посыпался мелкий песок, а затем ниже подтесанного выступа обвалился зеленый узор мха. За ним скрежеща вывалился замшелый камень. Удары продолжались, к которым прибавилось некое бормотание. Осыпался сухой, разрушенный сыростью слой цемента и еще несколько камней рухнули на сырой пол темницы. Космодесантники присели и прижавшись к стенам притаились.
