- Это комната для коротких свиданий в присутствии сотрудника ИТК. В этих случаях физический контакт заключенного с родственником не допускается. Поэтому такая диспозиция. Привыкайте!

Мне понравилось это слово - 'Привыкайте!'. Надежда на свидание с Отари окрепла.

- Как он здесь живет? - спросила я тихо. - Я так долго его не видела...

По лицу майора пробежала тень.

- Нормально живет, - ровным тоном сказал он. - Не волнуйтесь.

Было ясно, что Отари для начальника отряда - не подарок, скорее, источник беспокойства. И майор справляется с ним как может. Штрафной изолятор, лишение права получать передачи...

Вряд ли Отари показывал Костенко мою фотографию, подумала я. Доверительные отношения со своим цербером - не его стиль. Просто вся личная переписка заключенных подвергается цензуре, письма вскрываются. Вот майор и полюбопытствовал...

- Дело сейчас не в нем, а в вас, - мягко сказал Костенко. - Я бы пальцем о палец не ударил, чтобы принять передачу для Отари, если бы на вашем месте был кто-то другой.

- Почему?

Начальник отряда удивленно усмехнулся:

- А вы ничего не знаете? Он вам не писал? Да о вашей любви к Отари легенды ходят! Целых два года он каждый день письма от любимой женщины получает! Такого никогда не было!

- Ну и что? - не поняла я причин ажиотажа вокруг моих посланий. - Пусть не каждый день, но пишут же другим? Ведь ждут их, любят?

Костенко задумался:

- Любят?.. - Он с сомнением покачал головой. - Жизнь - сложная штука. Зэков трудно любить. Тем более таких, на строгом режиме...

'Что он имеет в виду?' - подумала я. В ушах зазвучал хриплый голос Потапыча:

- Он свою воровскую жизнь ни на что не променяет. Не видать тебе с ним счастья...

Костенко как бы растолковал эти слова:

- Здесь отбывают наказание осужденные за особо тяжкие преступления, рецидивисты. Многие из них имеют весьма искаженные представления о жизни и человеческих отношениях. С ними женщинам трудно.

'Может, оно и так! - подумала я. - Только мой Отари совсем другой! Хоть и рецидивист. Мне легко его любить!'

- Жены или подруги перестают их ждать, бросают, - продолжал тем временем Костенко. - И очень часто, скажу я вам. Здесь сплошь и рядом - разбитые сердца и утрата веры в личное счастье... А тут вы! - Он встал и энергично прошелся по комнате. - Да они молятся на вас! Подарили Отари большой фибровый чемодан. Не знаю уж, как достали. У нас не положено, но я разрешил... Он в этот чемодан ваши письма складывает, под кроватью его хранит. И что вы думаете? Зэки даже из других отрядов смотреть на это приходят! - Майор снова сел за стол и с воодушевлением сказал: - Когда они видят стопки ваших писем... Понимаете, что происходит? Они начинают верить, что и у них может быть такое же счастье, как у Отари! Надо только поскорее выйти отсюда!

Я воодушевилась вслед за ним и засмеялась:

- Ну, конечно, может быть такое счастье! 'Есть женщины в русских селеньях...'!

- Вот! - вытянул он указательный палец в мою сторону. - А это очень хорошо на людях сказывается! Им уже не наплевать на свою жизнь, они думают о будущем! Поэтому - меньше конфликтов между собой и с администрацией, меньше нарушений трудовой дисциплины. В отряде порядок. И все это благодаря Ольге Платоновой! - широко улыбаясь, заключил Костенко.

'Так вот что мы с Отари натворили! - изумленно думала я. - Зэкам - свет в окошке, начальству - порядок в отряде!'

Я развеселилась и тихо пропела:

- All you need is love... - А в ответ на непонимающий взгляд майора пояснила: - Группа 'Битлз' поет: 'Все, что тебе нужно, это любовь'. В точку, получается! Даже в колонии!

- В общем, Ольга, - приосанился и принял шутливо-серьезное выражение лица Костенко, - от имени администрации колонии и от себя лично выражаю вам благодарность!

Я подумала: 'Самое время просить о свидании! Лучшего момента не будет!' Мне было известно, что майор мог разрешить нам с Отари прожить вместе двое-трое суток в специально оборудованном жилом помещении. Такие есть в каждой колонии. В них проводятся так называемые долгосрочные свидания. Вот что было пределом моих мечтаний!

- Дайте мне увидеть его! - выпалила я. - Побыть с ним наедине! Хотя бы сутки!

И сразу же натолкнулась на прямой взгляд-отказ.

- Это невозможно, - жестко сказал Костенко. - При всем моем расположении к вам. Вы понимаете почему. Нарушать закон я не имею права. Да и начальник колонии не утвердит моего решения!

- В виде исключения, товарищ майор! - умоляющим тоном выкрикнула я.

У него уже был заготовлен ответ на мои мольбы. Он лукаво посмотрел на меня:

- А ведь я не случайно вас сюда привел, Оля. Как только узнал, что вы приехали, сразу решил: так и быть! Пойду ради вас на должностное преступление!

Майор сделал интригующую паузу. Мое сердце учащенно забилось. Я смотрела на него во все глаза. Костенко продолжил:

- Можете поговорить здесь с Отари в присутствии сотрудника администрации. Даю вам полчаса!

Я подскочила от радости на стуле. Любимый придет сюда! И тут меня пронзило предчувствие: все у нас с Отари получится! Не напрасно я проделала такой долгий и трудный путь! Не знаю как, но то, о чем я думала весь год, случится. Мы будем вместе, в объятиях друг друга! И попробуем зачать ребенка. Не здесь, конечно, не в этой комнате. И тем более не в присутствии какого-то там сотрудника! Но это будет!

- Сегодня воскресенье, все осужденные находятся на территории колонии. Сейчас вашего Отари приведут, я распоряжусь, - сказал майор Костенко и встал. - Ну, Оля, пора прощаться. Любите своего суженого. - И, направляясь к двери, тихо вздохнул: - Глядишь, исправится...

Мне не понравились его последние слова. Они были небрежными. Похоже, начальник отряда говорил их уже не мне, а себе. Но это дела не меняло. Я поняла: в моего любимого он не верит.

***

Я долго ждала прихода Отари. Гуляла по комнате, смотрела в окно. Оно выходило на перелесок и разбитую машинами бетонку. Дорога тянулась от ворот колонии вдоль забора, потом огибала перелесок и через дикий луг устремлялась к далекой строительной площадке. Я различила на ней неровные силуэты недостроенных малоэтажных домов и стрелу подъемного крана.

Отари все не было. Я потерла ушибленное плечо, вытянула на столе левую руку, положила на нее голову... и уснула. Приключения прошедших в Приморье двух суток, ночевка на обочине шоссе и бессонница в доме Потапыча сделали свое дело.

- Оля! - разбудил меня крик Отари. Я вскинула голову, разлепила глаза и увидела его! Он стоял в дверях - руки за спиной, худой, осунувшийся, в черной робе с белой прямоугольной нашивкой на груди - и в глазах его полыхало пламя. Казалось, он сейчас бросится ко мне и с бешеной силой опрокинет столы, что были между нами. Но он не двигался с места. Его крепко держал за локоть молодой офицер с пустым, как чистый лист бумаги, лицом.

Я вскочила - стул грохнулся на пол - и кинулась к Отари. Родной, любимый, мой! Прижалась к нему, обняла изо всех сил. Правое плечо пронзила резкая боль, но я тут же забыла о ней. Отари вырвал у офицера руку, обхватил меня за плечи и стал покрывать поцелуями мое лицо.

- Отставить! Не положено!

Офицер разорвал наши объятия, втиснулся между нами и оттолкнул Отари к двери.

- Сейчас обратно пойдешь! - На пустом лице появилась гневная гримаса.

Мой любимый не обращал на него внимания, жадно смотрел на меня. По его щекам текли слезы. Он плакал!

- Оля! Как ты приехала, зачем? - быстро заговорил он. - Ты одна добиралась?

Я молча кивнула.

- О, гхмерто чемо!! - выкрикнул он по-грузински 'О, Боже мой!' и вскинул сжатые кулаки к лицу: - Такой опасный путь! Я не хотел! Не звал тебя! Страшно подумать, что с тобой могло случиться! - И тут же стал говорить о другом: - Люблю тебя! Жить без тебя не могу! Так ждал!! - И снова перескочил на тему дороги: - Как ты поедешь обратно? Я буду волноваться!!

Он был вне себя.