И только услышав эти слова, я пришла в себя. Да, ошиблась... Тот худощавый кавказец никак не мог быть Отари. Показалось... Мой милый давно в ИТК, а этого только что привезли бог знает откуда. И кричал он не 'Оля', а 'воля'...

Потапыч повел меня к дому. Всю дорогу он ворчал. Я виновато помалкивала. В избе старик усадил меня на топчан, стянул с плеча комбинезон и внимательно осмотрел красно-багровую гематому возле ключицы.

- Просто ушиб сильный. Пройдет, - пробормотал он. - Сейчас... - Открыл старый низенький холодильник, достал из морозилки кусок сала и привязал его чистой тряпицей к моему плечу. - Здесь холод нужен, поняла? Сиди так пока. Первача выпьешь?

Немного спиртного теперь не помешало бы. Я кивнула:

- Одну стопку...

Потапыч выпил со мной за компанию и, вкусно хрустя огурцом, спросил:

- А кто он, этот твой Отари? Из-за кого убиваешься?

Ледяной компресс успокоил боль в плече. Меня клонило в сон. Но все-таки я вкратце рассказала Потапычу о нашей с Отари любви. И о том, что помешало нам быть вместе. Он слушал внимательно. Потом долго сидел, смотрел в сторону, мял заскорузлыми пальцами подбородок. В конце концов сказал:

- Я в зоне немало времени провел, дочка. Всяких людей видел. И таких, как твой Отари, хорошо знаю. Он тебя любит, но свою воровскую жизнь ни на что не променяет. Даже на твою любовь. Такой у него закон. Не видать тебе с ним счастья. Помяни мое слово...

***

Наутро Потапыч заявил:

- Сам тебя до места доведу! Ты девка бедовая. За тобой глаз да глаз нужен! Да и сумки теперь ты одна далеко не унесешь.

Плечо на любое движение рукой отвечало сильной болью.

- Не шевели ею пока, - советовал старик. - Пусть висит плетью. Через пару дней легче станет.

Я уложила с его помощью в сумки высохшую одежду, покоробленные, но сухие коробки с тортами, чай и сигаретные блоки. Потапыч закинул на спину старый рюкзак. В нем он разместил тяжелую хозяйственную сумку с конфетами. Я повесила на левое плечо баул и взялась за ручку сумки-тележки. Старик перехватил ее у меня и вздохнул:

- Иди уж, горемычная ...

Мы долго шли по окраине поселка, потом - по шоссе. Свернули с него, и извилистая луговая тропинка вывела нас к редкому перелеску.

- Ну, все, - сказал Потапыч. - Дальше давай одна. За этим вот лесочком - зона. Тропинка выведет. А я не пойду. Видеть эти заборы не могу.

Он помог мне надеть на спину рюкзак.

- Я занесу на обратном пути. Спасибо, Потапыч... - благодарно бормотала я.

Старик поставил передо мной сумку-тележку. Оценивающе смерил меня взглядом.

- Ну, порядок. Дотащишь, здесь недалеко. - В его блеклых глазах мелькнула улыбка. Он по-отечески погладил меня по голове. - Удачи тебе!

И пошел обратно. Я долго провожала его взглядом.

Извилистая тропинка безошибочно привела меня к цели. Я миновала перелесок и вышла к белому одноэтажному кирпичному строению. От него в обе стороны тянулся высоченный бетонный забор, увитый сверху спиралями колючей проволоки. Над забором возвышались караульные вышки.

Передо мной была исправительно-трудовая колония строгого режима УЦ 267/30-2-30.

Глава VII

ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

В колонию можно было попасть только через дверь в одноэтажном кирпичном строении. Или через железные раздвижные ворота, что находились рядом с ним. Но ворота были закрыты, а в здании меня ждала контрольно-пропускная служба ИТК. Я подошла к двери и остановилась.

Мне нужно было обрести должный настрой. Неизвестно, что меня ожидало. История могла закончиться прямо здесь, на пороге колонии. Охрана меня не пропустит - и все. На свидание я права не имею, передачи для Отари - запрещены. 'Зачем вы здесь, девушка? Езжайте обратно. Не положено!' Если я буду мямлей, то не смогу обратиться к начальству и попробовать добиться легального свидания с Отари. Тогда придется искать возможность тайно проникнуть за бетонный забор с колючей проволокой. Но в этом случае я даже не знала, с чего начать.

Мне следовало действовать решительно, бороться против формального отношения к моему появлению всеми доступными способами. Протестовать, увещевать, плакать, кричать, умолять... И не сдаваться.

'Главное, чтобы не выставили силой!' - подумала я. Затем сделала глубокий вдох, резко выдохнула и решительно вошла в здание.

Контрольно-пропускной пункт ИТК был очень похож на обычную заводскую проходную. Небольшое помещение для ожидания, в нем - стол и пара стульев. Металлический турникет-вертушка, рядом - комната охраны. За барьером с панелью из оргстекла сидел дежурный офицер. Он пристально осмотрел меня, кинул быстрый взгляд на сумку-тележку и сухо спросил:

- По какому делу?

- На свидание с заключенным, - так же сухо и твердо ответила я, проглотив приветствие. Судя по поведению дежурного, здороваться здесь было не принято.

- Имя, фамилия заключенного. В каком отряде?

Никогда мне Отари не писал ни про какие отряды. Я так и сказала.

Дежурный фыркнул.

- Паспорт давайте!

Он полистал учетный журнал у себя на столе и снял трубку с телефонного аппарата. Бросил мне:

- Ждите. Присядьте.

Заныло больное плечо. Что ему ответят на том конце провода? Я была как натянутая струна. Бросила сумки возле стульев и ходила от турникета до двери, нервно разминая пальцы на руках. Офицер что-то бубнил в трубку, пару раз заглядывал в мой паспорт.

- Так точно! - закончил он разговор и вышел из комнаты охраны с листком бумаги и карандашом в руках. Кивнул на сумки: - Для передачи? Опись вещей и продуктов составляйте.

Я сразу вспомнила прием передач в Бутырской тюрьме. Там я тоже описывала все, что приносила для Отари. Правда, на бланке и шариковой ручкой. Здесь все было проще, по-семейному, так сказать...

Указание дежурного обрадовало меня. Видимо, где-то там, в глубинах ИТК, некто власть имущий решил не прогонять меня сразу, а принять хотя бы посылку для Отари. А ведь мой любимый был наказан: ничего с воли получать не мог! В этом я увидела знак благоволения к собственной персоне и подумала, что теперь одной передачей дело не закончится.

Так оно и вышло.

Я села за стол и стала быстро составлять опись. Где-то громко хлопнула дверь, в коридоре послышались тяжелые шаги и веселый мужской голос:

- Ну, где эта Оля Платонова? Показывай, Соколов!

Дежурный встал за своим стеклянным окном и указал кому-то на меня. За турникетом появился крупный высокий мужчина в офицерской форме, с майорскими звездами на погонах. Он был немолод, его волевое лицо с четко очерченным квадратным подбородком расплывалось в добродушной улыбке.

- Узнаю, узнаю знаменитость пятого отряда! - подошел он ко мне. - Красивая, как и на фотографии!.. Отари показывал! - И представился: - Начальник отряда майор Костенко.

Я поднялась со стула. Почему знаменитость? Отари писал: его друзья по лагерю восхищаются мной, моей преданностью. Ведь он получал от меня письма каждый день. И фотографии свои я, конечно, ему посылала. Но при чем тут весь отряд?

Майор дружески пожал мне руку:

- Сумки с передачей оставляйте здесь, их досмотрят и заберут. После вечерней поверки ваш Отари все получит. Пойдемте, поговорим!

Я вытащила из рюкзака сумку с конфетами, закинула его вместе с баулом на здоровое плечо и поспешила за майором. Мы прошли по длинному коридору. Стены в нем были увешаны плакатами и старыми стенгазетами. И на тех, и на других красовались крупные лозунги: 'Задумайся о своих поступках!', 'Совесть есть закон законов!', 'Помни: за твое прошлое общество тебя не отвергло, будущее в твоих руках!'. Увидела я там и лозунг, который слышала от Потапыча: 'На свободу - с чистой совестью!'

Майор провел меня в пустую комнату с крашеными синими стенами. Посередине стояли два сдвинутых вместе письменных стола и два стула. Мы уселись напротив друг друга так, что столы оказались между нами. Я ощутила дискомфорт: не привыкла беседовать с человеком, находясь от него на расстоянии двух метров. Майор Костенко увидел в моих глазах растерянность и улыбнулся: