Я поняла, что он имеет в виду. Умный дед!

- А вам что за дело?

- Да много вас здесь таких бывает. Приедут на ночь глядя, а до колонии три километра, не ближний свет. Да и не принимают там в такое время... Койка на ночь нужна? - снова завершил он неожиданным вопросом свои рассуждения.

Ох, не внушал мне этот дед доверия! Но он предлагал как раз то, без чего сейчас я не могла обойтись. Откажусь - и как быть? На пустыре комбинезон расстилать? Нет уж! Тем более, старик знает дорогу к колонии.

- Смотря где ночевать, - осторожно ответила я.

- А вон моя избенка, - указал старик на ветхий деревянный дом на краю пустыря. - Живу я один. Печка затоплена, на топчане место есть. Вещи просушишь, выспишься в тепле. Вареную картошку будешь? С огурчиками?

Я непроизвольно сглотнула. Но постаралась сказать как можно более сдержанно:

- Буду. Картошку я люблю.

Старик почесал седой мох на подбородке.

- Ну, тогда за все про все - пять рублей!

Пять рублей! И это за ночлег на топчане и тарелку вареной картошки? Классный дед! Я сразу почему-то успокоилась. Было ясно: старик зарабатывал тем, что предоставлял кров родственникам заключенных, приехавшим в колонию на свидание. И знал цену своей уникальной услуге! Этот замшелый 'злодей' не сделает мне ничего плохого.

- Договорились, - сказала я. - Вас как зовут?

- Потапыч. А тебя?

Через час я сидела в жарко натопленной избе за столом с Потапычем и блаженствовала! Передо мной стояла тарелка горячей картошки с постным маслом, лежали ломти черного хлеба, брусочки сала и свежие огурцы! Одну тарелку я уже умяла и теперь наслаждалась чувством сытости и теплом. На мне был сухой комбинезон: перед ужином я умылась и переоделась. Все мои мокрые вещи Потапыч развесил в избе на веревке. А разбухшие вафельные торты, сырые пачки чая и блоки сигарет положил на печь.

- Не боись, будут как новенькие! - говорил он, наливая в стакан из большой стеклянной бутыли мутный самогон. Он предлагал и мне, но я отказалась. - Насчет этого не беспокойся! Кстати, твои подарочки для зэков дорогого стоят! Уж я знаю!..

- Откуда? - спросила я, с удовольствием отхлебывая из кружки дымящийся черный чай.

- Да был я там... - задумчиво подвигал тяжелой челюстью Потапыч. - На этой вот зоне сидел, куда ты завтра пойдешь. А когда освободился, остался в Славянке, пошел на завод работать. Как говорится, на свободу - с чистой совестью! - Он опрокинул в себя стакан самогона и крякнул. - И не жалею! - вызывающе посмотрел он на меня. - Хоть и в годах уже был, а все успел: и любовь встретил, и дом построил, и детей мне жена родила!

- А где же ваша семья?

Потапыч поднял на меня блеклые глаза:

- Клава моя умерла. Дети разъехались. А я вот теперь таким, как ты, помогаю... - Он тяжело поднялся со стула. - Ладно, посидели, и будя. Хорошего понемножку. Завтра утром покажу тебе дорогу в колонию. А сам на рыбалку пойду... Я тебе на топчане постелил, но могу раскладушку дать. Сгодится топчан-то?

Я вспомнила свой ночлег на шоссейной насыпи и сказала:

- Еще как сгодится, Потапыч! Спокойной ночи.

Мне казалось, что стоит прилечь, и я усну мгновенно. Но не тут-то было. В ночной тишине и покое мое измученное тело стало рассказывать о своих страданиях. Стонали мышцы, ныли суставы, саднили царапины, чесались комариные укусы. Вчера вечером я провалилась в сон, не успев почувствовать под собой каменистое ложе насыпи. Теперь жесткая поверхность топчана не давала мне покоя. Я вертелась с боку на бок и никак не могла устроиться.

Наконец, я отчаялась уснуть и села на постели. Посмотрела на часы, они показывали полночь. Из-за фанерной перегородки слышался храп Потапыча. Я тихо встала, оделась и вышла из дома.

Меня обняла ночная прохлада. Я с удовольствием вдохнула свежий сырой воздух и сошла с крыльца. Вокруг было тихо. Дождь прекратился. Из-за тучи выглядывала луна, освещая пустырь и развалины завода... В здании милиции во всех окнах первого этажа горел свет. Я пересекла небольшой, заросший травой участок и вышла за калитку.

Со стороны поселка раздался шум мотора, во дворах залаяли собаки.

- Небось зэков со станции везут, - прозвучал позади меня голос Потапыча. Он неторопливо шел от дома в накинутой на плечи телогрейке. - Слышь, автозак идет? - Он встал рядом. - Захотел воды попить, смотрю - нет тебя. Вышел вот проведать. Не спится? С дороги бывает...

- Зэков? С какой станции?

- С железнодорожной. Есть здесь в десяти километрах станция Бамбурово... На нее новые партии заключенных в спецвагонах привозят. Оттуда - в колонию, в автозаках. А вот если ночью поезд придет, сюда почему-то доставляют. На зону утром отправят, ага.

Дверь в здании милиции распахнулась, из нее выбежали несколько милиционеров с автоматами, один из них держал на поводке овчарку.

- Пойдемте! - потянула я за руку Потапыча. - Посмотрим.

Не знаю, что меня туда влекло.

- Неймется тебе! - ворчал старик, ковыляя за мной в смятых шлепанцах по пустырю. - Завтра в колонии все увидишь!

Когда мы приблизились к зданию, к нему подъехал грузовик.

- А вот и автозак! - кивнул на него Потапыч.

Кузов машины представлял собой цельнометаллический фургон с единственным зарешеченным окном на двери. Из кабины грузовика выскочил солдат с автоматом. Милиционеры построились цепью от входа в здание до двери фургона. Солдат распахнул ее и скомандовал:

- По одному - на выход! Первы й!

В дверном проеме показался бритый наголо мужчина в черных штанах и укороченной робе - летней униформе заключенных. В тусклом свете, льющемся из окон здания, лица его было не разглядеть. Он не мешкая спрыгнул на землю и выкрикнул свою фамилию.

Овчарка громко залаяла. Зэк заложил руки за спину и трусцой побежал вдоль цепи милиционеров в здание. Солдат вызвал следующего заключенного:

- Второй!

В дверном проеме фургона возник другой черный силуэт. Тяжелые ботинки зэка ударились об асфальт.

- Третий!..

Я завороженно смотрела на эту картину. Она вызвала во мне острое, щемящее чувство протеста. 'Вот так и с Отари обращаются! - думала я. - Так же и его заставляют фамилию выкрикивать ... Ненавижу все это! Не хочу!!'

Во мне поднялась волна возмущения. И тут же усталость и переживания минувшего дня дали о себе знать. У меня закружилась голова, я покачнулась.

- Ты чего? - поддержал меня за локоть Потапыч. Я не ответила. В дверях фургона встал следующий заключенный - худощавый, стройный, высокий. Он задрал голову и посмотрел на небо. Я сумела разглядеть кавказские черты лица...

Возможно, он был похож на Отари. Но, скорее всего, нет. Просто я очень хотела видеть своего любимого. И еще у меня кружилась голова, звенело в ушах... Сердце бешено застучало: неужели это он?!

Заключенный не спешил покидать фургон. Огляделся по сторонам, заметил зрителей - девушку со стариком. Помахал нам и выкрикнул:

- Прощай, воля!

Я сквозь шум в голове услышала: 'Прощай, Оля!' И окончательно потеряла способность трезво мыслить. Это был он, мой любимый!!

Я рванулась вперед.

- Отари!

- Куда?! - зашипел Потапыч и попытался меня удержать. Но тщетно. Я откинула его руку и бросилась к фургону.

- Отари, милый!!

- Стой, девка, убьют! - кричал сзади старик. Я не слышала.

Меня отделяли от любимого двадцать метров. Я пробежала ровно половину пути. Один из милиционеров обернулся на крик, сделал два быстрых шага навстречу и ударил меня прикладом автомата в правое плечо. Я отшатнулась и упала на бок, задыхаясь от боли.

- Куда прешь, дура? - заорал милиционер. - В тюрьму захотела?! Сейчас пойдешь!

Я ничего не понимала. Попыталась подняться, опираясь на левую руку. Подбежал Потапыч, с неожиданной силой обхватил меня за талию и поставил на ноги. Милиционер стоял напротив с автоматом наперевес и сверлил меня бешеными зрачками.

- Ну?! Успокоилась?!

- Не ори, парень! - сурово бросил ему Потапыч, играя желваками на поросшем мхом лице. - Ошиблась она, с кем не бывает!