Литмир - Электронная Библиотека

Виктор обнял его за морду, прижал к себе.

- Перепрыгнем, дружок! - сказал как человеку, как самому хорошему другу.

Мелькнуло нереальное желание, чтобы Беляк понял его слова. Будь это настоящий Сокол, то, наверное, не стал бы раздумывать перед таким пустячным препятствием. Та полигонная запруда, где Сокол, может, в первый раз в своей кавалерийской жизни споткнулся, была намного шире.

А этот Беляк, если он не Сокол, возможно, и не прыгал ни разу, не брал водных преград. Однако же где другой выход? Возвращаться назад и искать объездную дорогу? Сколько времени на это потребуется? И дорога та может пойти большим кругом.

Для окончательной уверенности Виктор прошел с конем к одному краю бывшего мостика, потом - к другому; с обоих боков ручей был расширен и, видимо, углублен. В свое время зажатая мостиком и греблей вода теперь нашла простор, вольно разлилась вширь, канава походила на небольшую тинистую речушку.

- Только так! - уже решительно сказал Виктор. - Другого выхода нет!

И когда проверил седельные подпруги и быстро вскочил в седло, почувствовал, что Беляк-Сокол понял намерение хозяина и был готов выполнить его приказ. Это передалось и через явное волнение коня, и через другие приметы его поведения, известные только опытному наезднику.

Поворот от мостика в противоположную сторону Беляк сделал сам, но Виктор понял, что конь повернул не от страха, а для необходимого разгона перед необычным, почти слепым прыжком. Виктор не подгонял коня и не натягивал поводья, будто всю назревшую задачу отдавал на решение самого скакуна, только старательно успокаивал его и подготавливал к решимости ласковым поглаживанием по крутой шее. И, уже выйдя на старт, Виктор приподнялся на стременах, подобрал поводья, дал шенкеля. Конь в напряжении задрожал, с места взял свободный, уверенный галоп и стал решительно ускорять его, приближаясь к водной преграде. Виктор понял, что коню не понадобятся никакие принуждения, даже чисто жокейская команда в последний момент. Только хорошее, умелое содействие в ритме и темпах движения.

Ручей был взят без особых усилий и даже без нарушения стремительности и слаженности галопа. Виктор ослабил шенкеля и приопустился в седле, давая этим разрешение скакуну сбавить галоп, а то и перейти на рысь. Но Беляк будто только из уважения к хозяину немного сбавил ход. Умеренно пофыркивая, будто выравнивая дыхание, старательно вытягивал шею и вытягивался сам, чтоб подальше выбросить жилистые ноги. Беляк-Сокол будто чувствовал, что его уважаемый хозяин очень спешит, и потому старался наверстать потраченное на преодоление ручья время. С обеих сторон темной от зелени дороги быстро проплывали густые ольховые кусты, темные, чуть заметные силуэты деревьев. Порой попадались прогалины, и на них либо торчали пни на самой обочине, либо, уловив звезду, поблескивала вода, заросшая ряской. В таких местах на удивление дружно и весело квакали лягушки. Они не раздражали, не вызывали сонливости, а только напоминали о том, что еще глубокая ночь: перед рассветом лягушки затихают.

И больше нигде никакого голоса, никакого звука. Разве уже кончилась соловьиная пора? А может, промежуток такой, не соловьиный: до полуночи они свое отпели, а для предрассветной песни еще не пришла пора?

Ночная непривычная тишина настораживала. Невольно вспоминался тот страшный для Виктора час, когда однажды немцы неожиданно полезли через болото, угрожая гибелью его стрелковому взводу. И тогда так же громко и тревожно квакали лягушки.

Сильнее стал похрапывать Беляк-Сокол. Или это кажется в ночной тишине, или конь действительно приустал. Но стук его копыт не стихает и не редеет. Дорога стелется перед глазами узкой, едва различимой лентой. Но это Виктору. А Беляку, наверно, лучше видно, он ни разу не засомневался, не сбавил хода из-за какой-нибудь неровности или помехи на дороге. Как Сокол. Тот был самым надежным вожаком в эскадроне и в ночных переходах всегда шел впереди. Виктор не определял ему направления, если приходилось выбираться из чащобных лесистых мест и направляться на исходное место.

...В начале одной прогалины снова послышался собачий лай. Хриплый, по-волчьи протяжный. Ужас и тревогу должен бы вызвать такой лай, желание миновать его, дать большой круг. А Виктор прислушался и легонько пришпорил коня. Одолевало стремление быстрее увериться, хорошая это примета, желанная или просто случайная? Если это чуткий сторож из той лесничовки, которая должна была встретиться тут на дороге, то очень кстати. Пускай себе и хриплый собачий голос, похожий на волчий, но слушать его было приятно, так как одинокий придорожный хуторок ожидался давно, и порой уже возникала тревога, почему его все нет и нет. Неужели не та дорога выбрана?..

От лесничовки рукой подать до заветной Бобровки. Теперь это хорошо помнится Виктору, а когда первый раз шел, не знал, на каком отдалении стоит этот хуторок.

...В тот раз хозяйка придержала собаку, пригласила зайти во двор. "Неужели та самая поджарая дворняга брешет теперь?" Виктор старался вспомнить, сравнить. Давно это было, чуть более трех лет назад. Тогда стоял жаркий день, дворняга лениво вылезла из просторной дощатой, похожей на сказочный теремок будки. В ней, наверно, было прохладнее, так как над острой крышей росла старая груша, развесистая и щедрая листвой, которую не пробивали не только лучи солнца, но и спорые капли дождя.

Хозяйка была рада военному человеку, своему, не чужаку, не оккупанту, который еще недавно мог свалиться сюда. Подставила немного испачканный курами табурет, предложила кислого березовика. Но не было времени сидеть, хоть и ныли ноги от быстрой ходьбы. Надежда была только на свои ноги, никакого шанса на какой-нибудь транспорт в этих местах не могло быть и тогда.

...Шел второй месяц войны. Старшему сержанту Вихореву было поручено вести роту новобранцев в запасной полк под Саратов. Рота была в составе батальона из штатских разных возрастов и званий. Командиром батальона назначили также штатского, но, видимо, с каким-то запасным комсоставским званием. У него-то и отпросился Виктор навестить жену, когда батальон остановился в Анне, где должен был пополниться новыми запасниками.

"...У нас будет сынок..." - ласково и тревожно прошептала жена во время того посещения.

- Ты уверена, что сынок? - В голосе Виктора еще больше тревоги, но радость и возбуждение затмевают ее. Ему не хочется думать о том, как жена будет растить сына в одиночестве, вдали от родного дома, от близких людей. И спрашивать об этом не хочется.

- Боишься, что не сумею вырастить? - Галя заговорила об этом сама. - Не волнуйся!.. Не тревожься! Не думай, что я такая слабенькая. - Она обняла Виктора за шею, прижалась губами к уху.

Виктор ощутил нежную теплоту ее губ, ласку уже загрубевших от полевых работ рук и с гордостью подумал: "Нет, мое солнышко, ты у меня не слабенькая. Это я знал и раньше, но окончательно убедился во время эвакуации, когда нам приходилось ночевать в чистом поле под бомбами, когда ты во время пожара в одной деревне кинулась в огонь, чтобы спасти детей".

- Буду растить сына и ждать тебя, - шептала Галя. - Вдвоем будем ждать! Только ты, милый, не забывай нас...

Потом она стала беспокоиться, как он вернется пешком назад в Анну. Туда больше тридцати километров.

- Может, я схожу к председателю, попрошу подводу?

- Не надо, что ты! У людей уборка!

- Вот если бы теперь тебе того Сокола, про которого ты рассказывал в дороге. А до войны и в письмах о нем писал. Я и сейчас представляю его, хотя, конечно, никогда не видела.

Виктор ласково улыбнулся:

- Фантазерка ты у меня.

- Почему?.. А может, и остался Сокол? Ты же не знаешь.

Провела пальцами по его синим петлицам.

- Гимнастерка та самая, кавалерийская... И сапоги как на той фотографии, что как-то прислал со шпорами!

- Шпор нет, а сапоги те самые...

Проводила Галя мужа почти до самой вот этой лесничовки. Они остановились, когда послышался настороженный собачий лай. Назад шла чуть ли не до самой темноты: удивлялась, как легко и незаметно шла рядом с Виктором и как не идут ноги, как медленно тянется время на обратном пути.

60
{"b":"555768","o":1}