— Заткнись и пусти, мне не до разговоров, — раздраженно выпалила королева, подобрала с досок пола чей-то меч и решительно рубанула — Гамлет отскочил, прикрылся своим мечом, продолжая монолог:
Ведь это не любовь, затем что в ваши годы
Разгул в крови утих, он присмирел
И связан с разумом...
Тут он явно сбился и стушевался, поскольку говорить о разуме этой королевы было нелепо. Потешалась, норовя огреть его мечом, как ломом, собеседница. Потешался зал. А Призрак добивал двух последних кошек. Выли и грызлись псы. Гамлет выправился:
И что за бес попутал вас,
Играя с вами в жмурки?
Глаза без ощупи, слепая ощупь,
Слух без очей и рук, нюх без всего,
Любого чувства хилая частица
Так не сглупят.
О стыд! Где твой румянец? Ад мятежный,
Раз ты бесчинствуешь в костях матроны,
Пусть пламенная юность чистоту,
Как воск растопит...
— Наконец-то о деле! — возликовала королева, опуская меч. — Ну давай, займемся сексом. А то король не годен...
Король странным образом все еще оставался в постели, лишь изредка подавая признаки жизни. Возможно, первым понял, что здесь главное — не высовываться.
— Но ты мне мать, — возразил королеве Гамлет. — А у меня Офелия есть. Нимфочка шикарная!
Офелия сидела, сжавшись в комочек, за зеркалом, потихоньку наблюдая за спектаклем. В гневе королева развернулась к ней, одним прыжком вскочив на эстакаду.
— Ах, сучка, опять дорогу перебежала, — она ухватила девушку за горло, подняла и притянула к себе, чтобы говорить прямо в искаженное страхом лицо. — С Петуховым спишь, так мало? С Гамлетиком захотелось? Ты надоела мне.
Королева подтащила беспомощную девушку к краю помоста и столкнула в яму, обозначавшую могилу. Офелия упала очень неудачно, на спину, и лежала без движения.
— Офелия утопла, — объявила для остальных королева, обернулась к потрясенному Гамлету, приставила меч к его горлу и стала декламировать:
Жить или не жить, таков вопрос.
Что интересней: покоряться
Судьбе, родителям, друзьям хреновым,
Иль, ополчась на власть мужчин, сразить их?
И первой стать, повелевать.
Да, умереть, уснуть в конце концов,
И только. Но сказать, что сном кончаешь
Прекрасное и полное борьбы и мук и наслаждений
Веленье плоти!
— Эй ты, оставь его. Я тебе нужен, — предложил Призрак, появившись с мечом за спиной королевы.
Он хотел отвлечь ее от Гамлета, чтобы дать ему спастись. Но королева решила по другому, без замаха коротко резанула принца по плечу. С истошным воплем боли Гамлет покатился по сцене, зажимая кровоточащую рану. А королева уже вовсю рубила мечом Призрака, как заправский вояка — и он едва успевал уворачиваться.
Лопнули над авансценой сразу два софита: раскаленные брызги стекла окатили актеров и зрителей. Поднялась суматоха, кто-то из стражников пытался успокоить животных, окончательно взбесившихся; покатились с подставок несколько факелов, разливая горящее масло, второстепенные персонажи тушили их. Никто не заметил, как на сцене прибавилось действующих лиц: крупная высокая девушка, с мечом, отобранным у стражника, подбежала к королеве и, поприветствовав друг дружку, они слаженно и яростно повели атаки на Призрака. Гамлета грызли псы, остальные оттаскивали свору.
Петухов вскочил было на ноги, но не знал, что делать: кричать, требовать прекращения действия? Но он опомнился, если можно так сказать. Это был его первый спектакль, который можно было бы назвать крутым и бескомпромиссным авангардом. И он им гордился, он представлял зримо, как весь город, все знатоки и поклонники будут восхищаться им, будут творить легенды о том, что происходило в задрипанном клубе при Кораблестроительном институте... Подбежала к нему администраторша, испуганно всплескивала руками:
— Петя, что делать, что делать!
— Не ори. Иди и звони в скорую и пожарным. А в спектакль не вмешивайся. Пусть играют до конца, каким бы он ни был! — в позе Наполеона изрек для нее и для критиков Петухов.
Опомнившись, все оставшиеся дееспособными мужики (два стражника и Гораций, он же Фонтинбрас) пришли на помощь Призраку-Егору. Но стражники были напившимися и беспомощными, и Герла сломила их одного за другим. Гораций струсил, и лишь делал вид, что помогает, истошно повизгивая «Милицию! Милицию!» Призрак носился из угла в угол, его меч сломался, он устал, а руки были покрыты ранами от ударов девиц. Наконец, он бросился к занавесу, подпрыгнул и уцепился за складки толстого бархата, сумел забраться на безопасную высоту. Королева, не достав его мечом, тут же схватила факел и подпалила занавес. Он запылал в несколько секунд.
Онемели все: актеры, зрители, вахтерши в проходах. Смотрели на пламя, не понимая, что произошло. Егор перепрыгнул с занавеса на веревки под потолком. Огромное полотнище материи, объятое завывающими языками огня, рухнуло на сцену, покрыв людей, собак, разнося искры и хлопья тлеющих обрывков по всему помещению. Вспыхнули доски, в зал прыгали горящие люди и опаленные собаки с дымящейся шерстью. Разгорался пожар, начались паника и давка. Началось смертоубийство у окон и дверей — все спасали свои жизни...
Фелиция и Ханна, которую Егор сразу узнал, не уходили со сцены до конца, когда уже всё деревянное пространство сцены полыхало ревущим тайфуном. Что-то визжали, тянули руки к задыхающемуся в дыме и жару под потолком Егору. Надеялись, что он рухнет вниз. Но он раскачался на веревке и прыгнул, рухнул сквозь стену огня в дальние закулисные помещения. Отбежал по коридорчику в административную часть здания. Выждал, не проскочат ли сюда Ханна и Фелиция — но, кроме клубов черного дыма, никто за ним не следовал.
Горящую рубашку он сбросил сразу, а сюртук вообще остался на сцене. Слегка дымились башмаки, ноги в них будто жарились заживо — поэтому избавился от обуви. Ладонями затер тлеющие дыры на штанах. Надо было выбираться на улицу. Он думал о том, что кто-то, кроме девиц, мог остаться на сцене, но вернуться и искать кого-то было невозможно — плотный жар толкал прочь его, выдавливая из коридора куда-нибудь подальше. Он выбил стекла в двойной раме, спрыгнул из окна на задворки клуба и босой, в одних штанах вышел во двор, где толпились люди, спасшиеся из зала.
Заезжали, рассекая плотную толпу, машины пожарных и милиции. На руках выносили задавленных в сутолоке людей, передавая тела в машины скорой помощи. Огонь еще не вырвался из зала в фойе, кто-то из смельчаков таскал из гардеробной охапки одежды. Били на крышу и в окна второго этажа струи воды из шлангов. Гуськом команда пожарников в красных брезентовых робах отправилась на поиски людей. Из куполообразного возвышения на крыше клуба валил дым, вся крыша светилась, а кое-где с чердака в ночное небо прорывались острые лисьи оскалы первых языков пламени. У дверей клуба стояла девушка, ее непокрытые белые волосы трепал ветер, она с отчаянием следила за выбегающими из клуба. Егор узнал и ее, меньшую дочку Ванды. Вспомнил, что дочки Ванды оказались знакомыми Фелиции, могут уже знать, где он живет. В опасности и брат, и Гаврила Степанович. Ему надо было уходить. И он пошел прочь.
И думал о том, почудилось ему, или взаправду он видел там, в зале, когда болтался на веревке, лицо Малгожаты. Он помнил ее, он ждал ее и спустя десять лет...
