Лестер развернулся к нему.

   — Сегодня утром Уолсингем сообщил мне, что он арестовал моего старого протеже Эдмунда Кемпиона, — сказал Лестер.

Бэрли кивнул.

   — Он скрывался в Беркшире, — заметил он. — Мы знали, что он в Англии; прошлым летом он прибыл сюда вместе с двумя другими иезуитами, и Уолсингем был уверен, что он объявится в окрестностях Оксфорда. В тех местах много папистов, но на севере их больше — поэтому на его поимку потребовалось столько времени. Это большая удача, ваше величество. — Бэрли развернулся к Елизавете. — То, что Кемпион переметнулся на сторону Рима, само по себе уже плохо; вернувшись сюда в качестве иезуитского миссионера, он за последние двенадцать месяцев принёс папистам больше пользы, чем все остальные священники-ренегаты вместе взятые.

   — Я хорошо его помню, — сказала Елизавета, нахмурившись. В первые годы своего правления она посетила Оксфордский университет, и с приветственной речью к ней тогда обратился молодой студент; его эрудиция и острота ума произвели на неё такое глубокое впечатление, что она порекомендовала его Лестеру. Этот юноша отличался весёлым нравом, честолюбием и бойким языком; внимание великих мира сего, очевидно, вскружило ему голову. Впереди его ждало блестящее будущее; уже тогда он прославился своими успехами на учёном поприще — реформистская церковь много лет не получала в своё распоряжение человека, наделённого таким могучим интеллектом. Одно время он был в фаворе при дворе, и ему прочили возведение в высший церковный сан. Меньше всего от него ожидали, что он откажется от блестящей карьеры и перейдёт в римскую веру, которая в Англии была вне закона.

   — Он сейчас в Тауэре, — продолжала Елизавета, — и Роберт полагает, что для нас было бы лучше попытаться вернуть его в лоно нашей церкви, а не делать очередным мучеником.

   — Это, безусловно, повредило бы авторитету католичества, — согласился Бэрли. — До сих пор никто из этих изменников не отрёкся от своей веры. Если Кемпион признает, что заблуждался, и откажется подчиняться папе, для нас это будет настоящий триумф.

   — Я была бы этому рада, — сказала королева. — Я предпочту иметь такого человека на своей стороне, а не казнить его. Роберт хорошо его знает, и, по его мнению, предлагать Кемпиону помилование в обмен на отречение бесполезно, но если мы с ним лично побеседуем, это, возможно, возымеет действие.

   — Предлагать королеве увидеться с обличённым преступником на первый взгляд просто возмутительно, — стал объяснять свою точку зрения Лестер, — но Кемпион не простой изменник; он знаменит, его учёность пользуется всеобщим уважением, и он может увлечь за собой других. Кроме того, насколько я его помню, это очень непосредственный человек. Когда-то он искренне уважал меня и любил королеву. Если мы оба встретимся с ним и попробуем переубедить, я полагаю, это может иметь успех.

   — Игра стоит свеч. — Елизавета встала. — Об этой встрече не должно быть известно никому. Каково ваше мнение?

Первый министр с усилием выпрямился и поморщился от резкой боли в распухшей ноге.

   — Конечно же, повидайтесь с ним, ваше величество. Я согласен с лордом Лестером — протестантской церкви живой и обращённый Кемпион нужнее, чем пятьдесят иезуитов, болтающихся на Тайберне. Я лично отдам Уолсингему нужные распоряжения.

В Тауэре Кемпиона бросили в каземат, который назывался «Малый Покой»; по размерам это была не более чем ниша в стене, и четыре дня он пробыл там в скрюченной позе, будучи не в состоянии ни встать, ни сесть, пи лечь. Когда его извлекли из этой камеры, он был весь покрыт нечистотами; кроме того, ему так свело всё тело, что он не мог самостоятельно передвигаться. Его вымыли, одели в поношенный, но чистый костюм и накормили. Затем посадили в лодку и под охраной четырёх солдат повезли вверх по Темзе; он сидел склонив голову и беззвучно шевелил губами, шепча молитвы. Никто не говорил ему, куда его везут; Кемпион предположил, что кто-нибудь из советников королевы пожелал его допросить, но такие допросы обычно проводились в самом Тауэре, и давать ответы приходилось, вися на дыбе. Лодка причалила к пристани в большом парке; узнику было трудно идти, и конвоиры его поддерживали. Был чудесный прохладный вечер, на ясном небе сверкали звёзды. Кемпион почувствовал аромат цветов и сощурился, когда его провели через боковую дверь в какое-то освещённое помещение.

— Где я?

Никто ему не ответил; он оказался перед ещё одной дверью, а когда она внезапно распахнулась, он, проведший четыре дня в полной темноте, был вынужден прикрыть глаза рукой от яркого света. Его ввели в комнату, как слепого.

Когда зрение наконец вернулась к Кемпиону, он удивлённо ахнул. Хотя в последний раз он видел королеву десять лет назад, он её узнал. На мгновение бледное лицо, обрамленное огненно-рыжими волосами, в которых сверкали алмазы, расплылось перед его глазами; на взгляд Кемпиона, она невероятно постарела и ожесточилась, и, как ни странно это было для его нынешнего положения, он ощутил к ней жалость. Рядом с королевой стоял краснолицый пожилой мужчина — то был его старый друг и покровитель Лестер, за прошедшие годы заметно располневший, в алом камзоле и с золотой цепью на шее. А в человеке, стоявшем по другую сторону от королевы, Кемпион узнал её бывшего секретаря, рассудительного и хладнокровного Вильяма Сесила, который всегда предпочитал держаться в тени. У него была длинная седая борода; с виду это был добрый и почтенный старец.

При виде Кемпиона Елизавета испытала невольное потрясение. Она разглядывала стоявшего перед ней скрюченного, заросшего бородой оборванца и не могла узнать в нём стройного, франтоватого молодого церковника, бывшего некогда украшением кружка Лестера. Кемпион неуклюже преклонил перед ней колено.

   — Прошу меня простить, ваше величество. Свет ослепил меня; мне казалось, я умер или брежу.

Кемпион услышал шаги выходящих из комнаты конвоиров и стук закрывающейся за ними двери. Он остался наедине с тремя самыми могущественными людьми Англии, тремя главными врагами своей веры. Оказывается, его судьёй будет сама королева.

   — Можете встать, Кемпион, — сказал Лестер, — и ничего не бойтесь. Её величество, лорд Бэрли и я — ваши друзья; наше единственное желание — помочь вам, если это в наших силах.

Кемпион с трудом поднялся на ноги. Его голова окончательно прояснилась, к нему даже вернулось прежнее остроумие:

   — Прошу извинить мою неловкость, ваше величество; помещение, которое мне отвели в вашей темнице, было скроено по мерке кого-то пониже ростом, и у меня до сих пор немного ломит суставы. — Лестер улыбнулся, но королева, как видно, не смягчилась. Увидев, во что превратился Кемпион, она внезапно ощутила раздражение, а ещё больше её разгневало то, что он, молодой человек, за несколько лет превратившийся в немощного старика и одетый в нелепые лохмотья, осмеливался стоять перед ней и шутить над тем, что с ним сделали.

   — Когда-то вы были моим верноподданным, — резким тоном сказала она. — Почему же вы мне изменили, Кемпион?

   — Я никогда вам не изменял, ваше величество. — Его голос был ровным, почти ласковым.

   — Вы папист и иезуит, и вы не считаете это изменой? Разве вам не известно, что являться сюда в сане священника и подстрекать против меня моих подданных — это тяжкое преступление?

   — Я никого ни к чему не подстрекал, кроме одного — следовать заветам их веры. А если бы я этого не сделал, я был бы изменником перед лицом Господа.

   — Вам запрещено сюда являться, — включился в разговор Бэрли. — Вы знали, что ждёт вас в этом случае. В Англии нет места изменникам.

   — Англия — единственное место, где должны жить англичане. — Кемпион обернулся к нему.— И никакой закон на свете не в силах удержать нас от того, чтобы вернуться в Англию и служить её королеве так, как мы считаем правильным. Я не изменял ни своей государыне, ни своей родине. Я всегда любил и ту и другую, милорд.