Расставаясь с лордом Джеймсом, она повелела ему повиноваться себе как государыне, заявив, что в противном случае будет считать себя свободной от обязанности относиться к нему как к брату. Следующей весной Джеймс вместе с Арджиллом и многими другими лордами-протестантами собрал войско и ответил на приказание Марии подчиниться отказом.

В ответ на это королева вернула из ссылки лорда Босуэлла и собрала армию, командовать которой поручила ему. Подстрекаемая Босуэллом, которому не терпелось отомстить за себя и Марии, и своим противникам, а также Дарнли, который в происходящем увидел посланный самим Богом предлог пуститься во все тяжкие по отношению и к королеве, и к стране, Мария объявила своего брата и его сторонников изменниками, провозгласила их вне закона и приказала своей армии вступить с ними в бой.

В Англии этим летом погода была просто замечательной. Проснувшись в своей опочивальне в Виндзорском замке, Елизавета знала: впереди у неё череда чудесных тёплых дней, полных мира и спокойствия, а её процветающее королевство, где царит железный порядок, казалось, нежится под лучами благодатного солнца. Она развлекалась, читая донесения о войне и смуте в Шотландии Сесилу, который сидел с ней на террасе замка, выходящей на город.

Они упивались успехом своего замысла как два любовника, заворожённые тем, что у них есть общая тайна; они понимали друг друга с полуслова и почти одинаково мыслили, их взаимопонимание стало практически абсолютным. Сесилу её таланты казались почти сверхчеловеческими; он начисто забыл о том, что некогда не доверял ей или боялся её женских слабостей. Работа поглощала его целиком, но его работа и отношения с Елизаветой были неразрывно связаны; он уже не мог представить себя беседующим с другим государем. Даже мысль о том, что в Англии может появиться король, внушала ему отвращение, хотя в принципе он считал, что женщины не должны править государством. Для Сесила Елизавета стояла выше всяких правил. Его преданность ей была сильней любой плотской любви. Королева вселяла в него бодрость, в буквальном смысле слова возвышая его в собственных глазах тем, что оказывала ему такое доверие, и их дружеское общение доставляло ему истинное наслаждение. Она могла мучить его, льстить ему, смущать его или проделывать с ним всё это разом, но при этом он чувствовал, что благодаря его заслугам она отвела ему в своём сердце особое, исключительное место. Жена Сесила как-то сказала, что королева отняла его у неё целиком и полностью, что было бы не под силу никакой любовнице. После этого он не разговаривал с женой целую неделю, даже после того, как она извинилась.

Он ревновал королеву к более молодым и весёлым мужчинам, которые окружали её; он воспринимал их попытки подольститься к ней как личное оскорбление. Мысль о том, что о браке с ней смеет мечтать кто-либо ниже рангом, чем король или наследник короля, приводила его в бешенство, и именно в таком состоянии он пребывал этим вечером, когда они с ней сидели за шашками на залитой солнцем террасе замка. Он был готов терпеть Лестера в той роли, которую Елизавета ему отвела; он не возражал против того, что она присвоила ему графский титул и наделила деньгами, поскольку предполагалось, что это необходимо для интриги против Марии Стюарт. Однако всего лишь три часа назад Лестер явился к нему в кабинет и без обиняков предложил ему в качестве последнего аккорда в этой интриге посоветовать Елизавете выйти замуж за него, Лестера.

Если Елизавета вступит в брак и родит детей, это окончательно выбьет почву из-под притязаний шотландской королевы на английский престол и та останется наедине со своими врагами. Сесил не решился дать однозначный ответ. Обуздав свой гнев и подозрения, он попросил времени, чтобы подумать, и Лестер покинул его, будучи уверенным в том, что поступил очень умно, обратившись со своим предложением к своему главному противнику.

   — Вы очень рассеянны, Сесил. Вам ходить.

Секретарь отодвинулся вместе со стулом от доски и взглянул на Елизавету:

   — Я думал о том, что, может быть, вам стоит подумать об эрцгерцоге Карле Австрийском, госпожа.

Елизавета раздражённо вздохнула:

   — Ради Бога, хватит с меня мужей! Я вам уже говорила, что не намерена вступать с кем-либо в брак. Если вам нужны причины, вспомните-ка о моей кузине на севере — брак не принёс ей особого счастья! Ходите же.

   — Примерно так же были бы счастливы вы в браке с Робертом Лестером, — внезапно вырвалось у него.

Елизавета прищурилась:

   — О чём это вы, чёрт побери?

   — Сегодня он пришёл ко мне с разговором на эту тему; кажется, он думал, что вы можете согласиться. Он говорил и держался настолько уверенно, что меня это встревожило до глубины души. Я думал, что в этом вопросе у вас с ним всё решено раз и навсегда.

   — Я тоже, — резко бросила она. — Паж, убери доску! Итак, что же именно сказал вам господин Роберт?

   — Он сказал, что я должен посоветовать вам так поступить. Он заявил, что вы должны иметь мужа и наследников, и на роль мужа предложил себя. Я не дал никакого определённого ответа. Мне нужно было сначала спросить вас.

   — Клянусь Всевышним, — проговорила Елизавета, — графский титул вскружил ему голову... он был посвящён в чересчур многие государственные тайны и теперь затеял свою интригу... Как он посмел говорить о подобном с вами за моей спиной!

   — Он сказал, что с вашей стороны было бы мудро выбрать его, — продолжил Сесил, постепенно подливая масла в огонь её гнева. — Правда, я заметил, что вы вовсе не так отчаянно нуждаетесь в муже, как ему, по-видимому, кажется.

   — Я не оставлю ему в этом никаких поводов для сомнения. — Внезапно она встала; от гнева её лицо побелело как мел. — Я отыщу милорда Лестера и напомню, что могу сбросить его обратно в ту грязь, где я его нашла. Можете быть свободны, Сесил. У нашего государства нет хозяина и есть только хозяйка. Если он это забыл, мне придётся ему напомнить.

Первые полчаса Лестер слушал королеву, не теряя самообладания. Он молчал, потому что она не давала ему возможности вставить хоть слово. Начала она спокойно — то было жутковатое, зловещее спокойствие, которое означало, что она вне себя от гнева. Она язвительно спросила, как ему нравятся его новые поместья и новый графский титул; она отметила, что он богато одет, а в ухе у него подаренная ею серьга с жемчужиной. Она дала оценку его богатствам, как мужчина, напоминающий своей любовнице о том, сколько он ей давал на содержание, и тут, внезапно перейдя с ледяного сарказма на крик, она заявила, что ей очень хочется раздеть его донага, как нищего, которым он и был раньше, и выбросить на улицы Виндзора. Если он ещё хоть раз посмеет подойти к Сесилу или в его поганую башку ещё раз придёт мысль о браке с ней, именно так она с ним и поступит.

Он никогда не видел Елизавету в таком гневе; её лицо стало пепельно-серым, глаза из-под прищуренных век метали молнии. Ни одна их ссора не была такой ожесточённой, как эта. Он также был бледен, на щеке дёргался мускул. У него не укладывалось в голове, как он может вот так стоять и слушать её оскорбления и не ударить её. Однако он знал, что не посмеет, как не посмел в тот день, когда она поместила его под домашний арест за убийство Эми. Хотя от природы он не был трусом, Елизаветы он боялся.

   — Ты отказываешь мне во всём, — взорвался он, наконец ухватившись за единственный имевшийся в его распоряжении контраргумент. — Не только в браке, но и в том, на что имеет право любой мужчина с женщиной, которая говорит, что любит его! Дай мне это, и я перестану думать о браке! Ты попрекаешь меня своими подарками, как будто это вознаграждение за то, что я сижу у твоих ног, как комнатная собачка. Позвольте вам напомнить, ваше величество, что мой отец был герцогом Нортумберлендским в те времена, когда вы были всего лишь леди Елизаветой!

Её движения были так быстры, что он не успел уклониться; она ударила его по лицу с такой силой, что он пошатнулся. На мгновение они застыли, свирепо глядя друг другу в глаза и трепеща от ненависти, как два зверя, готовых к прыжку.