Шотландия". Хобарт обследовал пробку. Она была старой и заплесневелой, но явно не тронутой.

Хобарт разбудил продавца, который сел прямо и протёр глаза.

- Мне нужна вот эта бутылка виски "Ангус".

- Десять долларов.

- Да ты в своём уме? Беру за пять.

- Ни за что. Десять долларов.

- Послушай, друг, ты заплатил за неё два доллара, года четыре-пять назад, ещё до того, как закрыли канадскую границу. Ты воображаешь, что можешь получить на ней доход в четыреста процентов. Не получится. Да в округе на сто миль нет такого человека, который заплатит тебе десять долларов за бутылку шотландского. Это у тебя мертвый капитал. Пять долларов живого капитала стоит больше, чем десять мёртвого.

- Скажешь тоже.

- Конечно. На пять долларов ты сможешь купить два галлона бурды, которую ты используешь на долив. Сто десятицентовых порций составляют галлон. Пойми, ведь я даю тебе пятнадцать долларов за то, что продашь мне.

Продавец внимательно посмотрел на него. - Ты что, тоже торгуешь?

- Если и да, то я не говорю об этом, когда нахожусь в отъезде. Также и ты. Когда ты едешь в Су-Сити, ты ведь выдаёшь себя за торговца скобяным товаром. Продавец рассмеялся. - Нет, одеждой и головными уборами. Да и не так уж важно, кем бы я не назывался.

- Ну так давай не будем больше торговаться. Давай бутылку, держи пятёрку.

Продавец снял бутылку, нежно посмотрел на неё, поколебался несколько мгновений и подал её Хобарту.

- Бери и катись ко всем чертям. Разбойник ты, с большой дороги.

Ничего себе разговорчики с хорошим покупателем. Вот тебе пять долларов. Но мне нужен и штопор.

Продавец пошарил в столе и достал небольшой штопор, такой, какие дают бесплатно дюжинами при торговле спиртным.

- Двадцать пять центов.

- Нет, это приложение к товару. - Хобарт положил штопор в карман, сунул бутылку во внутренний карман пальто.

- Заходи ещё.

- Обязательно.

Старый индеец встретил Хобарта выжидательным взглядом. Хобарт сел на землю рядом с ним и осмотрелся вокруг, чтобы никого не было. Затем вынул бутылку из кармана пальто и поддал её индейцу, который погладил её, внимательно оглядел и показал на пробку. Хобарт достал штопор. Старик отдал ему бутылку. Хобарт вынул пробку и вернул старику бутылку и пробку. Старик запрокинул голову, приставил бутылку к губам и хлебнул - раз, два, три. Затем он воткнул пробку назад, спрятал бутылку под одеяло и блаженно заулыбался. Подошла какая-то женщина с двумя мисками коричневатой похлёбки, одна - старику, другая - Хобарту. Помешивая ложкой, Хобарт выяснил, что похлёбка была из больших коричневых бобов, кусочков мяса, каких-то овощей, которые он принял за тыкву, какие-то волокна, которые, как выяснилось позже, оказались кабачками и какое-то количество жесткой кукурузы.

Это было спартанское блюдо, в которое не мешало бы добавить соли. Но оно было питательным, и когда Хобарт опорожнил миску, он почувствовал себя сытым.

Старик показал на один из шатров и закрыл глаза. Он, казалось, говорил, что пора отдыхать. Хобарт пошёл к этому шатру и увидел, что на земле ему приготовили два одеяла. Он устал и крепко уснул до рассвета, когда женщина принесла ему миску с такой же похлёбкой.

Пола шатра приподнялась. Молодой индеец, говоривший по-английски, кивнул ему.

- Вы готовы к осмотру?

- Да.

- Вы понравились вождю, и он приказал мне показать вам всё, что захотите, и рассказать вам обо всём.

- Очень мило с его стороны. Этот старик и есть вождь?

- В своё время он был великим воином и большим охотником. Он добывал столько бизонов, сколько не мог добыть никто в племени. Вы ведь дали ему бутылку виски, не так ли? Вы знали, что так можно завоевать его расположение.

- Я не пытался задобрить его. Да и не знал, что он вождь. Я увидел в нём милого старичка, похожего на друга, который был у меня на востоке, восьмидесяти лет, глаза и память у него уже сдавали. А после стакана шотландского к нему снова возвращалась жизнь. Ваш вождь знаками попросил меня достать ему выпить. Мог ли я отказать?

- Наш вождь - индеец. Ваш друг был белым человеком.

- Да разве в восемьдесят лет есть ли какая-нибудь разница?

- Возможно и нет. Может быть разница существует лишь в наши годы.

- Да вряд ли есть разница и здесь.

Они проходили мимо каких-то огородов с небольшими террасами футах в пяти над поверхностью земли. На каждой из них было две-три девушки, которые монотонно пели.

- Это наши кукурузные делянки. Кукуруза уже проросла, а вместе с ней посажены и бобы. Они не мешают друг другу. А чуть подальше увидите землю, сплошь покрытую стеблями тыквы. Они не дают земле высыхать. Так что, как видите, мы получаем три урожая на одном и том же участке.

- Хотелось бы сходить на эти огороды и посмотреть, как они засажены.

- Нельзя. Женщины считают, что кукурузе повредит, если мужчина ступит на эту землю. Эти огороды - чисто женское дело. Они носят ил с берега реки, сажают кукурузу, бобы и тыкву, выпалывают сорняки. И урожай тоже убирают сами. Они не позволяют мужчинам вмешиваться. Белые считают, что мужчины-индейцы закабаляют женщин и заставляют их делать всю работу. Но именно женщины вбили себе в голову, что кукуруза - это женская работа. Вон девушки на террасах поют. Они считают, что от песен кукуруза растёт лучше. И кукурузе должны петь именно молоденькие девушки, а не замужние женщины. Если будут петь мальчики, то считается, что она расти не будет.

- Странно как-то, - сказал Хобарт, - что предрассудки так укоренились за несколько десятилетий с тех пор, как индейцы стали разводить огороды. Ведь у них не было огородов, когда индейцы питались в основном мясом бизонов, не так ли?

Да никогда они не питались только мясом бизонов, и всегда у них были огороды.

Очень трудно было убивать бизонов стрелами. А бизоны всегда держались стадами и уходили на большие расстояния. Индейскому племени надо было кочевать сотни миль, чтобы найти бизона. Конечно, когда они добывали бизона, то ели мяса вдоволь. Но большая часть туши высушивалась, и из него варили похлёбку подобную той, что вы уже ели. Теперь власти дают нам говядину, но недостаточно. И всё же женщины стараются засушить её как можно больше.