Двух братьев Пустогородовых привезли в эту гостини­цу: другой во всем Ставрополе нет. Когда войдете в номер, который вам показали, вы поворчите, побраните и... и... совершенно невольно прикажете людям своим выносить вещи из экипажей. Это самое случилось с братьями, при­ехавшими в начале первого часа пополудни. "Большие но­мера у Савельевской галереи все были заняты: поэтому они должны были довольствоваться одним из худших. Съезд был очень велик, приезжие ожидали экспедиции, отъезжающие — того, чтобы вновь командированные все съехались, дабы не иметь задержек в лошадях по дороге.

Братья Пустогородовы пошли к обеду за общий стол.

Проходя мимо бильярдной, Александр остановился на ми­нуту поздороваться с одним офицером в огромных бакен­бардах, который с большим вниманием играл на бильярде.

— Здравствуй, мой бильярдный герой!

— Ах! Пустогородов, здорово! Какова твоя рана? Что, наконец, подстрелили и тебя?

— Подстрелили, да плохо: ничтожная рана.

Тут офицер зашевелил губами, хотел что-то сказать, но с нетерпением обратился к маркеру, полусонному мальчи­ку, который ошибся в счете. Многие из присутствующих держали пари за играющих; все вмешались в спор; шум поднялся большой. Капитан пошел далее. Едва переступил он за порог другой комнаты, как его встретил маленький смуглый человечек, тоже с огромными черными бакенбар­дами. Он стоял прислонясь спиною к печке, с сигарою во р*ту и с руками в карманах.

— Александр Петрович! Мое почтение!—сказал он на­шему приезжему.

— Здравствуй, Неотаки!—отвечал Пустогородов.— А! Поздравляю тебя с медалью!— прибавил Александр, заме­тив на его шее золотую медаль на аннинской ленте.

— Вы в первый раз видите его с медалью?.. Стало быть, не знаете прекрасной надписи на другой стороне?—молвил низенький гусарский офицер, бывший тут.

— Нет, не знаю!—отвечал Александр.

— Да полноте, пожалуйста! Что вам за охота!..— ска­зал Неотаки, отворачиваясь и вынимая сигару изо рта.

— Нет, погоди, приятель!—возразил гусар, удерживая его одною рукою, а другою повернув медаль: вот извольте посмотреть: «За бесполезное!»

Пустогородов улыбнулся. Неотаки вывернулся от гуса­ра и убежал, ворча что-то сквозь зубы.

Братья подошли к столу и спросили обедать.

Тут сидело, несколько довольно обыкновенных фигур в военных мундирах. Они слушали рассказ кавалерийского полковника, с огромным орденом Льва и Солнца, приве­шенными на шее. По красному и опухшему лицу его нель­зя было не заметить, что он усердный поклонник Вакха: черные бакенбарды, огромные растрепанные усы, прическа, а всего более черты и выражение лица заставляли бы вас заключить, что он принадлежит к грязному племени пейсиконосцев, если бы вы были и самым плохим знатоком по­роды в человеке. Рассмотрев его ближе, вы увидели бы, как несоразмерно коротко обстрижены его виски. Тут, ко­нечно, вам пришло бы на ум, что недавно еще, озлобленно покидая веру отцов, он в бешенстве отрезал себе пейсики донага. Полковник в пылу восторга говорил своим слуша­телям:

— Мост через Кубань, какая смелая, гигантская идея! Это неслыханное дело! И как исполнено! Как изящно! Я непременно сниму модель и отправлю в Академию худо­жеств.— Проглотив несколько кусков бифштекса, он закри­чал:— Эй! Человек, подай шампанского!—Потом, обра­тись к слушателям своим, сказал:—Господа, покутите! Как приятно свидеться с товарищами, встретить людей! Как трудно их находить!..— Тут он вздохнул и, переваливаясь на стул, ударил себя в лоб и примолвил:— Как часто я ошибался!..

В эту минуту, увидев капитана Пустогородова, он вско­чил с места и бросился к нему на шею со словами:

— Ах! Здравствуй, мамочка! Душечка! Ангелочек!

— Полковник Янкель-Паша, имею честь кланяться!— отвечал холодно Александр.— Давно ли здесь? Я слышал, после прошлогодней экспедиции вы ездили в Россию?

— Я сегодня только возвратился, отвечал полковник с важностью.— Да, я делал прошлый год экспедицию, но люди везде злы и завистливы, везде стараются унизить достоинства ближнего!—Тут он опять вздохнул.—Я ездил в отпуск, намерен пробыть здесь с неделю, потом поеду в Тифлис, посмотрю там из приема отца-командира, стоит ли жить на свете. Если увижу, что время пришло мне кончить земное поприще, подумаю и изберу одно из трех: или оро­сить своею кровью закубанские богатые поляны, или сво­им прахом оплодотворить лабинские золотые нивы, либо разбит свой безотрадный остов о дикие скалы негостепри­имного черкеса.

Произнеся эти слова трагическим голосом, Янкель-Па­ша умолк и, один за другим, проглотил еще два стакана шампанского. Как за столом он уже отправил в желудок много вина, то шампанское тотчас подействовало: красный нос его принял багрово-синий цвет. Немного погодя он опять обратился к Пустогородову:

— Когда вы вошли, мамочка, я рассказывал о превос­ходном мосте на Кубани в Прочном Окопе: не правда ли, что это преизящное творение человеческого искусства?

— То есть было,—отвечал капитал.

— Как?— спросил полковник с удивлением.

— Да, месяца два тому назад его совершенно снесло,— отвечал Александр.

В это мгновение вошли трое в столовую: высокий, тол­стый, видный собою полковник, низенький майор с боль­шими рыжими бакенбардами и офицер, которого Александр назвал бильярдным героем. Майор, увидев Пустогородова, дружески поздоровался с ним.

— Давно ли вы здесь, майор Лев, и что поделываете?— спросил Александр.

— Пью и в карты играю,—отвечал майор. - Приехал сюда после экспедиции, с князем Галицким, и не могу собраться выехать. Все дела много!

Александр обратился к высокому полковнику:

— Князь Галицкий! Вы, верно, меня не узнаете?

— Ах, виноват! Не узнал!.. Как вы переменились!—мол­вил полковник, протягивая руку.—Зачем не были вы в прошлую экспедицию в нашем отряде?

— Я отказался от нее и помышляю оставить службу.

— Если можете, то сознаюсь, пора и вам отдохнуть,— сказал князь Галицкий, вздохнув глубоко.

Все уселись за стол и велели подать обедать. Янкель-Паша приметно смутился, наконец совсем замолк и сидел, будто не зная, что ему делать.

— Ну, Пустогородов! Напрасно ты не был в отряде,— сказал, улыбаясь, бильярдный герой.—Как весело было у нас! Всякий день какое-нибудь забавное происшествие, а по субботам шабаш, то есть обеды.

Янкель-Паша, грозя пальцем, сердито возразил:

— Господин офицер! Прошу не забываться и не назы­вать моих обедов шабашом; я вам этого не позволю. Жи­дов я ненавижу и их обычаям не подражаю.

— Господин полковник,—отвечал офицер,—если вы не терпите жидовских обыкновений, так не должны себе по­зволять за столом грозить мне пальцем: это совершенно по-жидовски. Впрочем, имею честь вам доложить, что я очень люблю жидов и знать не хочу, когда у вас бывали обеды: из нас троих никто у вас не бывал; вы в короткое время умели приобресть в отряде всеобщую ненависть... но что об этом говорить?.. Вы сами знаете. Подать мне вет­чины, да побольше шпигу,—прибавил он, обращаясь к слуге.

— А в кармане у вас нет более шпигу? Давно ли?..— спросил майор Лев.      ⁷

— Разве он носил шпиг в кармане?.. Это на что?—за­метил Алескандр.

— Ты, брат Пустогородов, видно, не знаешь, как важ­но в нашем краю иметь в кармане шпиг,— сказал офицер.— Походом голоден: у тебя прекрасная закуска! Нападут на тебя в поле черкесы: покажешь им свиное сало, они за­плюют, заругают и оставят тебя! Дома жид к тебе приста­нет: покажи ему это сало, и он без оглядки убежит, ста­нет беречься от тебя, как от чумы!

— Ну, брат, о первом и последнем не спорю, но черкес не побежит от тебя, когда покажешь ему свиное сало, за это я ручаюсь.

— Да дайте же ему прикрасить рассказ! — заметил князь Галицкий.

Старик, войсковой старшина оренбургского казачьего войска, сидевший тут, с каким-то беспокойством окидывал глазами весь стол. Князь Галицкий, заметив это, сказал ему:

— А что, батюшка, верно, тринадцать за столом?

— Да, ваше сиятельство,— отвечал старик.— Ведь из­далека для сражения приехал... хотелось бы невредимым домой возвратиться...