Сосредотачиваюсь на комнате за дверью.

И между нами протягивается ниточка связи.

Человек и зверь.

Ты был в моём сне?

Подтверждение. Согласие, не оформленное речью.

Там был кто-то ещё?

Да.

Ты знаешь – кто?

Нет. Он не знает. Кто-то охотился на меня в невидимых полях. Рлок шёл по его следу. Но добыча ускользнула.

Спасибо.

Волна благодарности. Я вложил в неё все свои чувства. И получил в ответ тепло преданного друга.

Он заверил меня, что будет на страже.

Всегда.

– Эй! – Коэн толкнул меня. – Всё в порядке?

В глазах посредника – беспокойство. Впрочем, вряд ли он догадывался о том, что недавно произошло.

Киваю.

Сбрасываю одеяло и начинаю медленно одеваться.

– Грорга разбудишь с рассветом, – говорит Коэн. И валится на кровать.

Покончив с ремнями, я приближаюсь к окну. Дождь прекратился. Ветер немного разогнал тучи, открыв прорехи со звёздным небом и чисто вымытым ущербным ликом Торнвудовой Луны. Рукава Туники по-прежнему тонули в подсвеченной мириадами ночных глаз туманности.

Я открыл дверь на балкон и впустил в комнату прохладу. Задумался над странностями нашего мира. Несуразностями даже, а не странностями. Вот окно со стеклом в раме. Это представляется мне естественным. А Гроргу стекло, наверное, кажется чем-то невероятным. Или возьмём паровые машины. Они кажутся мне инородными творениями, изрыгающими пламя и копоть, а те люди, что явились в Ламмору несколько лет назад, использовали их регулярно. Или взять, к примеру, время. А ещё точнее – его измерение. В одних городах мне доводилось видеть солнечные часы, в других – песочные, в третьих – исполинские клепсидры, переворачивающиеся один раз в сутки. А в иных местах строили высокие ратуши, напичканные рычажками и шестерёнками, с циферблатом и стрелками, упорно движущимися по кругу… А фонари? В одних городах их заправляли маслом, в других – газом, а где-то и вовсе использовали магию. А если уж рассуждать о магии, то она не первое столетие мирно сожительствует с научным познанием. Наш мир, разрываемый противоречиями, в сущности, неплохо сбалансирован. Как нож, выкованный в кузнице и снабжённый рунами. Вот только кто его сбалансировал? Боги? Или кто-то другой?

Вопросов много.

А ответов нет.

Прикрыв дверь, я сел на кровать. И погрузился в воспоминания.

День, когда я встретил своего Наставника, ничем не отличался от предыдущих. Скучный день в лесу, где я жил с отцом, матерью и двумя старшими братьями. Мой мир включал в себя бревенчатый дом, сарай с инструментами, сеновал, погреб, загон для скота, пчелиные ульи и аккуратные квадраты возделанной земли. Мы корчевали и жгли деревья, отвоёвывая пространство у глухой чащи Шинского Леса, раскинувшегося в южных провинциях Трордора. Угрюмая буро-зелёная стена обступала нас со всех сторон. Других людей, кроме своей семьи, я не видел месяцами. Отец держался особняком от цивилизованного мира после эпидемии жёлтой чумы, вспыхнувшей четыре десятилетия назад и выкосившей половину населения Юга. Он говорил, что если жить отдельно, это спасёт нас. Мы ему верили.

Поездки в Мстивль, маленький городишко к северу от нашего хутора, были настоящим праздником. Отец загружал телегу бочонками и глиняными баночками с мёдом и воском, связками меха и дублёных шкур, затем вёз всё это на ярмарку. Нас он неизменно брал с собой – меня и Кейстута, среднего брата. Кейстут, хорошо владевший топором и луком, был нужен ему для охраны товара. А я учился торговать.

Телега была старой и скрипучей. Отец впрягал в неё еле передвигающуюся клячу, поэтому дорога через лес занимала полдня, не меньше. Мы выезжали затемно, а когда пересекали мост, переброшенный через ров, окружающий Мстивль, ярмарка уже гудела вовсю. С ней были связаны самые яркие впечатления моего детства. Толпы пёстро одетых людей, шатры циркачей, ширма кукольного театра, лотки со сладостями, высокий столб, на который взбирались любители дармовой выпивки…

В тот день отец собирался на ярмарку.

Мы помогли ему загрузить мёд и всё остальное. А потом вновь стало скучно. Я сел на полено в тени восточной стены дома, поднял с земли острую щепку и стал заниматься своим любимым делом. Чертить на песке руны. Откуда я знал, спросите вы, что такое руны? Ниоткуда. Я даже не догадывался, что линии и загогулины, которые я вывожу щепкой на песке, имеют некий смысл. Что-то внутри меня хотело рисовать. Я не противился этому зову. Зигзаги, полукружья и линии складывались в узоры. Я их тут же смахивал и брался за новые. Иногда что-то происходило. Прошлым летом я создал руну, которую огибали стороной муравьи.

В тот день я начертал знак «ир».

Это мне позже объяснил Наставник. А тогда я просто вычертил нечто. Оно мне понравилось. Я бросил щепку на песок. Но щепка не упала. Осталась висеть в воздухе, на расстоянии ладони от моего рисунка.

Меня взяла оторопь.

И я не заметил, как из лесу вышел человек. Я обратил на него внимание лишь когда его силуэт вырос прямо передо мной, загородив небо.

Я поднял глаза.

Одет он был в рваную и кое-где заштопанную дерюгу с капюшоном и широкие холщовые штаны. Дерюга спускалась до колен бродяги и застёгивалась дешёвыми сыромятными завязками. Через плечо была перекинута верёвочная лямка походной сумы. Череп гладко выбрит. Седая борода разделена на три косички, схваченные стальными кольцами. В косички вплетены чёрные и красные нити. Под левым глазом бродяги виднелся крестообразный шрам.

Позже я узнаю, что представители Гильдии делятся на две группы. Смотрители, охраняющие Храмы Демиургов, и странствующие Наставники. Последних метили вот такими шрамами, символизирующими Знание-на-Перекрёстках. Они скитались по отдалённым провинциям в поисках учеников. Самые старые и пользующиеся авторитетом Наставники входят во Внутренний Круг. Во главе Круга стоит Магистр.

Передо мной высился брат Круга.

Тогда я этого не знал.

– Играешь, – сказал бродяга.

Я дёрнулся.

Голос пришлого был надтреснутым и негромким. И, конечно, он был первым, кто явился на хутор за последние два года.

Киваю.

По телу бегут мурашки. Отец учил меня не доверять чужим. И бояться их. Я хорошо усваивал уроки.

Наставник был долговяз и обманчиво нескладен. Он присел на корточки – так, чтобы его глаза оказалось вровень с моими. Лицо его раздвинулось в дружелюбной улыбке. И в ней растворился страх. Мой страх, впитанный с побоями отца.

Взгляд бродяги скользнул по начертанной руне. На лице его проступило одобрение.

– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо.

Щепка всё ещё висела в воздухе.

Момент нашего знакомства был омрачён укусом пчелы. Я вскрикнул и уставился на быстро разбухающий волдырь на ноге.

– Попробуй вот это, – бродяга в три взмаха изобразил пальцем на песке некий символ. – Всегда помогает.

С этими словами он выпрямился.

– Вы ищете папу? – спросил я.

Человек задумался.

– Пожалуй, – промолвил он. – Пожалуй, что так.

Меня удивила эта его привычка повторять всё дважды.

– Он в кузне. Возится с подковами.

Бродяга прислушался. Издалека, с противоположной стороны дома, слышался звон металла.

– Спасибо, – он быстро двинулся прочь.

Я взглянул на руну, оставленную им. Два скрещенных зигзага и змейка справа. Не знаю, что меня побудило повторить этот рисунок – на опухающей лодыжке. Изменения не заставили себя ждать. Сначала отступила боль и нестерпимый зуд. Затем спала опухоль.

Похоже, рисунки обладали силой.

Испугавшись, я провёл рукой по песку.

Щепка упала. Словно кто-то обрезал невидимые нити, соединяющие её с небом.

Как выяснилось, бродяга хотел добраться до Мстивля. И ему были нужны провожатые. Он заплатил отцу. Сказал, что не обременит нас в пути.

Мы выехали до рассвета.

Я, Кейстут, отец и Наставник Вячеслав. Так представился нам бродяга. Спал он на сеновале, подложив под голову свою котомку, но выглядел бодрым и отдохнувшим. В отличие от нас.