Писал тот самый оценщик, с которым она беседовала с утра. Люди посчитали бы это вопиющей наглостью: тот, кто пытался обмануть, теперь снова связывается с "пострадавшим". Однако Гарри неплохо разбиралась в психологии гоблинов, относительно неплохо, насколько это вообще возможно при тех отношениях, что сложились у них в прошлом-будущем. И понимала, что это наказание для артефактора, не сумевшего сразу распознать тип артефакта. Больше всего гоблины ненавидели терять деньги, даже двадцать галеонов, что заплатил оценщик. И теперь ему предстояло уговорить волшебницу сообщить особенности кровной привязки для артефакта, чтобы затем продать подороже.

Наверное, гоблин был достаточно опытным, по их внешнему виду определить возраст не представлялось возможным. И он понял, к какому типу людей относится Гарри. Поэтому не стал разглагольствовать в письме, "лить воду", а просто прислал чистый бланк и тридцать галеонов добавочно, чтобы получилась приемлемая цена.

Гарри хмыкнула. Послушать извинения она всегда успеет, а вот налаженные отношения с оценщиком Гринготса дорогого стоят.

Поэтому она просто взялась за перо и набросала последовательность действия для кровной привязки. Без благодарностей и витиеватых приветствий. Лишь инструкция. Но знала, что артефактор оценит деловую краткость по достоинству.

Выспаться ей сегодня была не судьба. Казалось, вот только она допила чай, сгрызла корочку от кругляша лимона и завалилась спать, как пришлось выдираться из цепких пут сна. В дверь кто-то активно долбился.

Темные маги вообще существа со сложным, местами даже мерзким характером. Темные маги спросонья — это очень темные маги, чей характер переходит в стадию мерзопакостности, а настроение опускается с отметки "отвратительно" и начинает зарываться куда-то вглубь. Появляется неистребимое желание осчастливить причину чем-нибудь из темного арсенала.

Вот и Гарри, даже еще толком не проснувшись, метнула в дверь темное плетение. Которое размазалось по собственным щитам женщины. Дятла снаружи это не остановило, он продолжал настойчиво долбиться в дверь, чуть ли не пиная ее ногами.

— Гарри! — женщина узнала голос Стоуна. Коллега был взволнован, если не находился в отчаянии.

Это заставило ее распрямиться часовой пружиной. Неужели что-то случилось с лавкой? Только этого не хватало. Она ведь начала уже выбираться, получать прибыль.

— Гарри, мне нужна помощь! Открой! — взмолился тем временем старик. До женщины донеслись сухие рыдания.

— Что случилось? — голос со сна был хриплым, грубым. Женщина сняла щиты и распахнула дверь.

В их лавке именно Стоун являлся образцом английского джентльмена. Всегда собранный, вежливый, в чистой, выглаженной одежда, с аккуратными носовыми платочками, которые, как казалось, хранились в его кармане неисчислимым количеством, с благообразной бородкой клинышком. Он никогда не спешил, даже не шел — шествовал, чинно и благородно. Слишком ярких эмоций от него тоже ждать не приходилось. Гарри уже не раз задавалась вопросом, что же привело его в Лютный переулок.

Перед собой, в неверном свете Люмоса, она видела полную противоположность привычного, "дневного" Стоуна. Неверные пальцы, дрожащие, трясущиеся руки, хаотично застегнутые пуговицы рубашки, вкривь и вкось, торчащие в разные стороны волосы. И глаза, покрасневшие то ли от слез, то ли от бессонницы, они излучали отчаяние и горе.

— Моя внучка… — прошептал он. — Получила какое-то темное проклятие. Наш врач не знает, что делать, Гиппократ — тоже. Он посоветовал обратиться к тебе, мол, ты сняла колдовство с пострадавших из Лютного.

Гарри чуть было не закатила глаза. Еще бы ей не снять, она же его и наложила. Но Стоун выглядел настолько плачевно, старик был готов хвататься за любую соломинку, что она просто не смогла сказать ему об этом. К тому же, кому как не малефику быть специалистом в темных проклятиях? Как Мастер, и как некромант, она посвятила немало времени темной магии, почти всем ее разделам.

— Я посмотрю, — решилась она. — Но ничего не обещаю. Возможно, я не смогу справиться с проклятием.

Стоун замотал головой, как шаблонный китайский болванчик. Во взгляде загорелась надежда, и у Гарри в животе сплелся темный, тяжелый ком. Если не оправдать таких ожиданий? Как она сможет и дальше смотреть в глаза старику, если не поможет его единственной внучке?

Женщина пошла переодеваться, отбрасывая сомнения и тревоги. Это в молодости позволительно взгромождать себе на плечи ответственность за целый мир. И не думать, почему сотни волшебников с аттестатами позволяют терроризировать себя горстке людей, большинство из которых даже не желало сражаться. Почему не ставят защитные чары, не защищают семью, не бегут, схватив детей в охапку в тот же магловский мир, а смиренно ждут, когда их проблемы решит необученный подросток со сломанной волшебной палочкой в руках.

Женщина отфыркнулась от гнетущих мыслей. Что было, то прошло. И все свои претензии она высказала еще на призрачном вокзале Альбусу Дамблдору.

Что было, то прошло. И прошлое не должно становиться цепями, что не пускают человека дальше.

Стоун терпеливо ждал, когда волшебница закончит накладывать защитные чары, затем схватил ее за руку и потянул за собой. Из двери на первом этаже высунулось заспанное лицо Дика.

— Гарри, все в порядке?

— Да, все нормально, Дик, — отмахнулась женщина, чтобы мужчина не волновался и не устраивал на месте суд и казнь. — Извини, что потревожили. Срочное дело, — почти прокричала она, утаскиваемая Стоуном.

Они почти бежали вдоль узких улочек с нависшими над землей балконами и тяжелыми ставнями окон. Диккенс так описывал Лондон своего времени, и с тех пор в магическом квартале ничего не изменилось. Разве что стало чуточку светлее, но это в Косой, а Лютный продолжал радовать своей опасной темнотой и таинственной, наполненной шорохами и скрипами тишиной.

Старик не имел привычки рассказывать о себе, как и Гарри. Женщина не знала, где он живет, какая у него семья. Есть ли жена и дети. Вот и о внучке впервые услышала. Лишь подозревала, что когда-то он был профессором в Хогвартсе, как иначе он мог узнать о проделках Сметвика и Нокса в бурной молодости?

— Может, пойдем помедленнее? — спросила Гарри, когда увидела, как задыхается от быстрого шага ее коллега.

Тот замотал головой, экономя дыхание. Оно вырывалось белоснежным парком изо рта, отчего губы покрывались тонкой, легко рвущейся пленкой. Про Согревающие чары оба забыли. Гарри лишь переоделась в рабочее платье да прихватила волшебную палочку. Спутанные волосы развевались шлейфом за спиной, однако забирать их не было уже времени.

Артефактор привел ее к старому двухэтажному домику, лачуге старьевщика из старинного романа. Деревянные стены потемнели от времени, на их фоне ярко белели оконные рамы, тоже старые, местами потрескавшиеся от влажной погоды и ветра. Однако нигде волшебница не заметила следов запустения. Не скрипели ступеньки крыльца, дверь легко двигалась в смазанных петлях, не протекала крыша. За домом следили и тщательно ухаживали.

Внутри была типично английская сельская обстановка: светлые обои в мелкий цветочек, светлая обивка мебели, заслуженная, местами выцветшая, но явно любимая, так как жители не решались сменить ее. Точнее, не хотели. Камин полыхал ярким пламенем, колышущимся, живым. И тени плясали бы вместе с ним на потолке и в углах, если бы не зажженные магические светильники. Они озаряли комнату ярким, почти дневным светом.

Первым делом Гарри отметила присутствие Сметвика и Нокса. Целитель склонился над ворохом из одеял, мантий и шалей на диванчике, на втором сидел лавочник в компании бледного, светловолосого парня. При виде него хотелось плакать, откармливать и плакать, больше всего он напоминал бледную моль, выползшую на свет из пустого шкафа. Тощий, кожа да кости. И большие карие глаза, которые сейчас неотрывно следили за каждым действием целителя, за каждым взмахом его палочки.