Вечером на мосту зажигались желтые фонари, и в комнате было светло, как днем.

Но Павлу и Бете совсем не мешали ни шум, ни свет. Они говорили, что так даже еще веселее. В комнате у них стояла «тахта»: матрас на трех ножках, вместо четвертой подставляли кирпич. В середине комнаты помещался огромный старый канцелярский стол с двумя ящиками и три жестких стула — эту списанную мебель им подарили на работе. Но гордостью семьи были самостоятельно купленные этажерка для книг и радиоприемник.

А скоро появилась и детская кроватка.

Павел был настоящий одессит: он очень любил музыку, оперу, и особенно «Кармен» и «Руслана и Людмилу», поэтому дочку назвали Людмилой. Хорошо, что не Кармен: будущая Ма совсем не походила на испанку — она был голубоглазая и рыжая, как огонь. Бетя звала ее Милинькой, а Павел — Людочкой.

Когда Бетя мыла свое огромное окно, стоя на подоконнике — Бетя была ужасная чистюля («чистеха», как говорила бабушка Эсфирь), — Павел начинал беспокоиться и с дочкой на руках спускался вниз, на тротуар, чтобы успеть схватить Бетю, если она упадет с шестого этажа.

Потом Милинька пошла в детский сад.

Вечерами после работы Бетя вместе с еще тремя хозяйками возилась на кухне, а Павел с дочкой садились на тахту и читали детские книжки или рассматривали картинки во взрослых. Мила навсегда запомнила книжку про великанов Гаргантюа и Пантагрюэля и еще книгу в оранжевом переплете: «Что рассказывали греки и римляне о своих богах и героях». А еще Мила любила, когда папа прикладывал ей к уху морскую раковину-завитушку, привезенную из Одессы, и можно было слышать, как «шумит море».

Часто приходили в гости Минна с Алексеем. Они были очень яркой парой: Минна — голубоглазая блондинка с красивыми локонами, а Алексей — жгучий брюнет. Все прохожие обращали на них внимание и удивлялись, когда видели с ними девочку с рыжими кудряшками — Минна и Алексей часто брали племянницу с собой гулять.

Маленькая Ма звала Алексея сокращенно — дя Леш, а он ее — Милик, и так это и осталось на всю жизнь.

Однажды зимой, накануне Нового года, грянули очень сильные морозы и в детском саду объявили, что детей домой отдавать не будут, потому что многие жили далеко от сада, а какой тогда был транспорт — всем известно: только редкие и переполненные трамваи.

Наступил вечер. Милинька запомнила, как она ходила в зале по красной ковровой дорожке: туда-сюда, туда-сюда, и ей было ужасно грустно и одиноко — она еще никогда не ночевала не дома. И вдруг открылась дверь и нянечка сказала, что за ней пришли. Это были Минна и Алексей. Оказалось, они уговорили заведующую отдать им Милу — ведь до ее дома недалеко.

В детском саду Милу как следует утеплили — надели на нее поверх пальтишка ватный спальник с капюшоном, и они пошли.

Счастливая маленькая Ма шествовала по заснеженным пустым улицам, по маленькому горбатому мостику через канал, который звали просто «канавой». Фонари тускло светились сквозь морозную мглу, а Минна и Алексей несли за ней «хвост» от спальника, как шлейф королевы, и веселились вовсю.

Дома наряжали елку, и Мура навешивала на нее маленькие лампочки — ведь Мура была электриком.

Потом Мила, стоя на стуле, читала «с выражением» стихи Барто:

Она была в марлевой юбочке с белыми шариками из ваты.

И так все было хорошо, славно!

А между тем беда уже была на пороге. Мила, конечно, не понимала, только много лет спустя узнала про сталинские репрессии. Шли аресты. Стали исчезать и Колины друзья, за ними приходили ночью, а наутро оказывалось, что они — «враги народа».

В консерватории, где преподавал Коля, было какое-то выборное собрание, и Коля выступил против человека, которого выдвинул партийный комитет.

Колю арестовали сразу после собрания.

Тогда, в самом начале, в лагере на Соловках оставалась еще старая монастырская библиотека, и через много лет уже взрослая Мила прочла в журнале «Наука и жизнь», что на библиотечных книгах обнаружены заметки Николая Выгодского.

Муру сначала только исключили из партии, но через два года Колю расстреляли, а Муру арестовали и выслали как «жену изменника родины».

Минну на общем заводском собрании исключили из комсомола — «за потерю бдительности», а от Алексея на том же собрании потребовали, чтобы он перестал встречаться с Минной. В ответ на это Алексей сразу же на Минне женился, и его исключили из партии.

Наверно, спасло Алексея то, что в это время был объявлен призыв в армию. Он окончил курсы командиров, и Минна уехала с ним из Москвы — стала ездить с ним по военным гарнизонам, по маленьким городкам. Мила запомнила только одно смешное название — Камышлов.

А вот день 22 июня 1941 года Мила вспоминала всю жизнь.

Было чудесное солнечное утро, воскресенье, мама и папа были дома. Вся семья сидела за столом, и она, Мила, ела свои любимые сосиски.

Вдруг что-то сказали по радио, мама и папа бросились к приемнику, а потом двери всех комнат в квартире разом распахнулись, и все соседи вывалились в коридор и сразу заговорили какими-то высокими, небудничными голосами — маленькой Ма даже сначала показалось, что веселыми, праздничными.

Но это было не так, потому что началась война.

Павел и Алексей сразу ушли на фронт, Яша — во фронтовой госпиталь, размещенный в санитарном поезде, а Бетя со всей семьей на руках — Милой, Минной, которая ждала ребенка, и бабушкой Эсфирью — отправилась в эвакуацию, в далекую лесную Чувашию.

Ехали почти без вещей: нести было некому, да и по радио всех убеждали, что через три месяца немцев победят и война кончится.

В Чувашии они жили сначала в деревне Андрюшево — несколько эвакуированных семей в одной избе, и Бетя работала в поле, в колхозе. Когда они в первый раз ходили мыться в баню на берегу озера, то все угорели, а Минна упала в обморок, потому что слишком рано закрыли задвижку в печной трубе: баня топилась «по-черному».

Потом в соседней деревне Новые Выели ушел на фронт главный бухгалтер крахмало-паточного завода, и Бетю позвали на его место.

На этот завод со всей Чувашии свозили картофель, и из него делали сушеную картошку для фронта, а главное — сладкую патоку. С сахаром во время войны было очень плохо, и патока его заменяла.

Бетя была очень хорошим бухгалтером, и скоро ее все очень зауважали — и на заводе, и в селе, и даже в столице Чувашии — Чебоксарах, куда они ездила с отчетами.

Жили они всей семьей в заводской квартире в одноэтажном деревянном доме, и Минна скоро научилась топить и готовить в большой русской печи.

Дощатые стены вместо обоев были оклеены старыми газетами, и Мила училась по ним читать.

А однажды ночью в самые лютые декабрьские морозы маленькая Ма проснулась оттого, что все вокруг бегали, суетились, хлопотами, а затем к дому подъехали сани, запряженные парой лошадей, в сани посадили Минну. Бетя села рядом, и они поехали за тридцать километров в ближайший город Ибреси. Там и появилась на свет Ленка.

В Чувашии они прожили три с половиной года.

Минна занималась хозяйством. Уже в первый год соседи уговорили ее посадить на яйца курицу и утку. Каждому вылупившемуся цыпленку Минна и Мила присваивали воинское звание: «лейтенант», «капитан», а черненькому — в честь дя Леши — «майор».

Перед домом было небольшое озеро, там утка учила своих детей плавать и нырять; цыплят с курицей тоже выпускали на бережок.

Маленькая Ленка еще не умела ходить и сидела в низенькой деревянной коляске, которую изготовил деревенский плотник. Мила с Ленкой охраняли всю эту птичью живность от коршунов. Как только в небе появлялся коршун, они начинали кричать и хлопать в ладоши. Мила кричала:

— Кша! Кша! Кша!

А Ленка:

— Кса! Кса!

Но «лейтенанта» коршун все-таки унес.