Зачем мне взбираться и спускаться? Я сразу догадалась, что могу просто по земле эти лестницы быстренько обежать и встать с другой стороны.

И по буму незачем ходить, если я могу по земле. Я прекрасно понимаю, чего от меня хотят, просто считаю это глупыми выдумками.

Тогда Рыжуша пустилась на хитрость — сама залезет на лестницу, сядет на площадочке и зовет меня. Ну, тогда делать нечего, тут уж я как птица взлетаю, но чтоб сама, по команде — ни за что!

А эти трудяги — овчарки всякие — пыхтят, стараются, у них не получается, а они снова и снова лезут, готовы зубами грызть эту несчастную лестницу! Теперь-то я поняла, какая собака была у Таря. Наверно, сама, без команды, и не соображала ничего! Никакой инициативы, только служба!

Но особый смех меня разобрал, когда стали разучивать команду «Фу!». Я ее и так знала — меня Ма учила, что нужно сразу бросить то, что взял, — палку, например, или ботинок, или прекратить делать что-нибудь неправильное. И тогда получишь что-то вкусненькое: кусочек печенки или сыра. Ну, палку-то я готова сразу бросить, а вот сыр изо рта выплюнуть — это выше моих сил!

А они на площадке что сделали: разбросали по земле кусочки сыра, и ты должна ходить мимо них, как будто ты их не замечаешь, потому что «с земли ничего подбирать нельзя».

Но в том-то и дело, что я замечаю. Как только настала моя очередь и Рыжуша меня отпустила, я быстро все места с сыром обежала, все съела и села около Рыжуши — пожалуйста, теперь командуйте свое «Фу!».

А у этих овчарок аж слезы из глаз будут катиться, а они отворачиваются — ничего не возьмут без разрешения.

Вечером за нами пришла Ма, и тренер ей сказала, что я очень способная, но со мной надо построже — у нас с Рыжушей слишком дружеские отношения. Интересно, а она чего хотела?

Дома Ма проверила, как я знаю команды, и оказалось — знаю! Даже прекрасно знаю. А вечером, когда мы гуляли, Па заставил меня брать барьер и приносить апорт, и все мои друзья-собаки стали показывать, что они тоже все это умеют. Ну, когда речь идет о соревновании, я всегда первая, потому что я очень азартная, не то что эти флегмы-овчарки.

Однако с апортом у меня вышла незадача. Я сразу вижу, куда Па закидывает палку, и лечу за ней как на крыльях, впереди всех собак, а на обратном пути очень ловко уворачиваюсь от всех, желающих у меня ее отнять. Это непросто, особенно если ты не гладкую палку несешь, а большую разлапистую ветку тащишь. Но все равно это у меня получается хорошо. Но потом… Я должна отдать ее Па, а я приношу только показать, а в руки ему не отдаю.

Эти подлипалы-овчарки, они даже кладут апорт у ног своего хозяина, а сами рядышком садятся, похвалы ждут, а я считаю, что я окончательно победила, если еще побегаю с апортом в зубах всем на зависть, а потом его разгрызу в мелкие щепки.

Только если уж Па поймает момент, когда я к нему подошла, и сразу резко скажет «Фу!», тогда я отдаю.

Еще мне не нравится команда «Стоять!». Рыжуша скажет «Стоять!», а сама медленно так уходит. Это видеть просто невыносимо! И я не могу удержаться! Бегу за ней!

Мы с Рыжушей ходим на дрессировку два раза в неделю, и я в конце концов поняла, что лучше уж выполнить все команды с первого раза, все равно не отстанут — и Рыжуша, и Ма, и Па. У меня уже команды от зубов отскакивают, и когда приходят гости, я им с блеском свою выучку показываю, но находить в этом удовольствие, доблесть даже, и лезть при этом из кожи — не для меня! Это для овчарок!

Точно-точно! Мы с Рыжушей познакомились на площадке с одной девочкой, Аней, и ее овчаркой Бураном. Этим Бураном все не уставали восхищаться:

— Прекрасно выдрессированный пес!

Так вот, мы однажды шли все вчетвером по мосту через реку, а девочки разговаривали о дрессировке, и Аня случайно произнесла слово «барьер».

Ну, доложу я вам… В следующий момент Аня и Рыжуша висели на Буране, потому что он уже почти прыгнул через перила. Можно сказать, уже парил в воздухе! Хорошо, что овчарки несколько тяжеловаты, меня бы точно поймать не успели!

А я-то и ухом не повела! Надо же! Прыгнул! Куда? Зачем? Я понимаю, если спасать кого-то. Соображать ведь тоже нужно.

Но однажды произошел такой случай. Мы с Па должны были перейти дорогу. Я была без поводка и не стала дожидаться Па, а побежала вперед.

Вдруг я слышу резкий голос Па:

— Стоять!

Что-то во мне щелкнуло, и я остановилась как вкопанная. А мимо меня — чуть по носу не задела — проскочила машина. Па подошел, взял меня на поводок, и я увидела, что у него руки дрожат.

Меня как палкой по голове ударили, я поняла: я — бессовестная! В конце концов, не всех же я должна слушаться, а только тех, кого я люблю и кому доверяю. Если Па видит опасность, он меня предупредит, если я увижу — я его спасу! А я что делаю? Ведь что было, когда Рыжуша мне закричала «Фу!», а я все-таки схватила ежа, — лучше и не вспоминать!

В общем, мне кажется, главное во всей этой дрессировке я усвоила. Но если совсем честно, то я все-таки считаю, что я — тоже полноправный член семьи и могу сама во всем разобраться. А изображать из себя овчарку не собираюсь. Поэтому отдавать апорт, завоеванный в честной борьбе, или выпускать изо рта кусок колбасы, найденный на улице, я так и не научилась. И если я вижу на дороге коровью лепешку или на помойке какую-нибудь тухлятину, я никогда не упускаю случая вываляться в них, чтобы отбить запах. Ведь я же охотник, в конце концов!

После окончания школы дрессировки мы начали готовиться к собачьей выставке. Но сначала произошел несчастный случай: я разрезала лапу.

У меня вообще-то часто бывают всякие ушибы, порезы: один раз я хотела проскочить под колючей проволокой и так располосовала спину, что мне Рыжуша какое-то лекарство прямо горстями в рану сыпала. Меня всегда Рыжуша лечит и перевязывает. У Па и Ма «нервы не выдерживают».

Так что у меня это часто бывает.

И вовсе не потому, что я, как говорит Ма, «вечно мчусь как оглашенная», а потому, как правильно подметила одна знакомая собачница, что «наш национальный камень — битое стекло». От этих разбитых бутылок никакого спасения нет.

У нас за школой есть пруд небольшой. Берега у пруда такие красивые, зеленые, с деревьями и кустами. Там всегда летом люди лежат, загорают. Но кроме людей там еще пьяницы обосновались. Я этих пьяниц ненавижу, всегда рычу на них. Никогда не знаешь, чего от них ждать: может бутербродом угостить, а может ласково подозвать и палкой ударить.

Так вот, там, на пруду, просто шагу нельзя ступить — обязательно на стекло наткнешься. Я и наткнулась со всего маху!

Рыжуша подбежала на мой визг, а у меня лапа почти пополам перерезана. Как уж мы с ней на трех лапах домой добрались — не помню, а ведь нужно еще на пятый этаж без лифта взобраться. Я всю лестницу кровью залила.

Хорошо, что была суббота, и Па, и Ма дома были, и Штееруша около дома стоял. Ма быстро-быстро меня перебинтовала, и мы все поехали в ветеринарную лечебницу.

В приемном отделении у меня аж шерсть дыбом встала — там было полно кошек и собак, но они не дрались, а молча сидели. У всех были несчастные тоскливые глаза, и у их хозяев тоже. Еще там ходили какие-то дядьки в белых халатах, забрызганных кровью, а из-за дверей доносились стоны.

Там прямо пахло несчастьем!

Моим тоже стало нехорошо, потому что Па побледнел и сказал Ма:

— Ну, мы пойдем, посидим в машине, а ты займи очередь.

Ма хотела что-то возразить, но посмотрела на Па и промолчала. Мы вернулись в машину, но я уже для себя решила — ни за что туда не пойду! Я им такой скандал устрою, они думают, что все такие покорные и тихие, как у них в приемной.

Наконец Ма пришла и сказала, что наша очередь следующая. Па и Рыжуша молчали и не двигались с места. Ма вздохнула и сказала каким-то особым голосом: