Свешников: Это ваше право, Галина Викторовна, но взгляните хотя бы на фотографии, пожалуйста.
Федотова (пытаясь вывести себя из истерики): Так. Стоп. Вы меня в чём-то обвиняете?
Свешников: Нет.
Федотова: Этот... совершил какое-то преступление, и я выступаю как свидетель?
Свешников: Нет.
Лариса (дочь Федотовой): Извините за грубость, а какого хрена тогда вы к нам пристали? Мы не обязаны ничего вам говорить и помогать.
Свешников: Нам нужно его идентифицировать.
Лариса: Мама, успокойся. Сядь, попей чаю с лимоном. Тут мята, ромашка - они успокаивают. Я поговорю. А зачем вы хотите его идентифицировать? Живёт человек на отшибе у чёрта на куличках, видеть никого не хочет, знать никого не желает. Приходят какие-то мундиры и заявляют: "Мы сейчас будем тебя идентифицировать!" Вы знаете, что он хочет сейчас? То же, что и я: послать вас в, на и к по выбору.
Свешников: А вдруг он?
Лариса (постепенно переходя на крик): А почему его? Хотите, я отведу вас в старый город? Там бараки со времён проклятого царизма. Там сортир на улице один на всех. Там дети вшивые и чесоточные до сих пор в школу не ходят и букв не знают - их никто идентифицировать не собирается! Там нет ни одного идентифицированного! И вас, мундиры голубые, это совершенно не гребёт и гондурас у вас не чешется!
Свешников: Галина Викторовна, Лариса, я с вами совершенно согласен. У него родственник в Гурьеве, Донецке или Минске были?
Федотова: (сквозь ком в горле, глотая чай): Бабушка у него под Минском в посёлке Озерцо, на улице Луговой. Только её незадолго до его исчезновения в дом престарелых мы отправили. С таким трудом. Я уже Лариску на последних неделях носила, а оформлять все эти бумаги... Сюда её взять не могли, мы жили в полуторке. И дом продали...
Свешников: А мог он к ней улететь проведать в доме престарелых?
Федотова: Слушайте, меня совершенно не интересует он, его смерть, его жизнь - мне по хрен, понимаете вы это? Вы не представляете себе, сколько сил мне стоило объявить сперва его пропавшим без вести, а потом умершим. Мне ни замуж выйти, ни пенсию оформить, ни пособия на ребёнка. Он мне нервы после своей смерти измотал сильнее, чем перед ней! Этот гадёныш был никто на заводе, никто среди рабочих... Знаете, как они его прозвали? Костюм. Он сменным мастером был - ничего решить не мог. Масло закончилось в цистерне, так он подрабатывающего по ночам студента посылает в соседний цех - принеси ведро масла. Студент посылает его самого. А оформить требование накануне ему в голову не пришло. Он никто был и дома, и в постели. Как Лариску сумел сделать - вообще не понимаю.
Свешников: Но...
Федотова: Даже не заикайтесь! Ему квартиру обещают - дают другому. Всем премию в пятьдесят рублей - ему двадцать пять. Путёвку в санаторий матери и ребёнка - у меня же пять разрывов было! и трещина в костях малого таза! и гемоглобин упал! - а это ничтожество только и бормотал: "Мест нет. Что я могу?" Я с месячным ребёнком еле дошла до профсоюза и как там начала орать: "Терешковой напишу! В "Литгазету" напишу, Шибаеву напишу!" - сразу всё появилось! Даже автобус к подъезду прислали.
Свешников: Шибаев - кто это?
Федотова: Вот молодые! Председателя ВЦСПС как звали - не знаете. Да и мы не знали. Ни фига этот профсоюз нас не защищал. Путёвку пару раз в пионерлагерь бесплатно выделили - и всё. Да и то, это уже при Горбачёве было.
Свешников: А вот деньги за домик куда потом?
Федотова: Половину - детский счёт открыли, вон она в школу пошла, так каждый год ей форму шила, тетради, ранцы, обеды каждую неделю. Потом за фортепьяно, музыкалка - разошлись денежки. И слава Богу! В 93-м всё пропало... А его доля лежала на квартиру на двушку - обменять хотели с доплатой, а потом исчезла в месте с его отпуском.
Свешников: А где отпуск был?
Федотова: Турпоездка по Военно-Грузинской дороге от Чёрного моря до Баку, что ли...
Свешников: То есть, теоретически он мог оказаться в Гурьеве?
Федотова: Мне наплевать, где он мог оказаться. Когда эти два самолёта столкнулись, и ко мне через два месяца милиция грянула, - прости, Господи! - я поняла: Бог есть. Всё. Дело закрыто. И эти фотки заберите. Не он это. Мой погиб.
23
И будут сниться сны нам в комнатной пыли
В последние года, отмерянные скупо...
Александр Городницкий.
Они снова лежали на кровати. Илье не спалось, хотя глаза закрывались. Женька тихо разговаривала.
- А потом мать вышла замуж второй раз. Ну, как вышла? Живут вместе. Это при том, что есть человек, очень хороший человек, который её любит уже лет тридцать, наверное. Со времён Екатеринбурга. Мы ж оттуда. Как-то у них не складывалось с матерью. То он женат, то она вышла замуж. То я родилась, то у него дочка появилась младшая. Уже здесь всё вроде шло к финалу: он в Хайфе в Технионе, она математику в колледже в Ариэле преподаёт. Но он уезжает делать докторат в Бостон на два года, а у матери появляется мужик. Хороший человек. Для неё, вероятно, это последний шанс. Только мне он не понятен: или драться за неё пойдёт, или обворует. Странный. Я как-то на шаббат из части возвращаюсь, мать и говорит: "Ты больше не приезжай. Взрослая уже. Даже слишком. Живи отдельно".
- Так в казарме всю армию и провела?
- Там было хорошо. Мы учили арабский, фарси и турецкий.
- Ты что-то крикнула этому сомалийцу по-арабски?
- Вообще-то, по-амхарски, но он понял... А тут началась эта заваруха с флотилией Свободы. Когда турки объявили, что начинают готовить восемь кораблей, нас тоже начали готовить. Было несколько групп. Насколько я знаю, для взрыва штаба IHH...
- Что за штаб?
- Турецкая İnsan Hak ve Hürriyetleri İnsani Yardım Vakfı, - произнесла она, как показалось Илье, на чистом турецком языке; произнесла легко и просто. - Благотворительный фонд прав и свобод человека... Они связаны с Аль-Каидой, но строят дома, больницы, школы в Африке, в Пакистане, гуманитарку рассылают и прочее. Два самолёта послали на Гаити. Они эти макароны по-флотски и организовали. Взрывать их - ясно, чьих рук дело. А две группы уже на месте, кто на Кипре, кто в Анталии. Группы отозвали, нам дали приказ уничтожить президента IHH Бюлента Йылдырыма. Я была в группе прикрытия. Мы подготовили три варианта отхода: через Болгарию, через северный Кипр и через Курдистан. Сидим в Стамбуле неделю, всё готово. И тут эта история с "Мави Мармара"... Нас отзывают. Ничего не дают сделать.
- Всё повторяется! - засмеялся Илья. - Мы с тобой одной крови - ты и я. А сколько ты языков знаешь?
- Не считала. Полгода до дембеля потом сидела на арабских сайтах, собирала информацию, - последние слова она произнесла уже зевая.
Они уснули. А кастрюля, набирая силу, засветилась ало-кровавым светом. Он стоял в ней коротким толстым столбом, отсвечивая багровым на стену и потолок.
Мы летели с Иваном из Самары, куда поступила в университет Ритка. Погода была аховая: метель метёт и вся земля в ознобе, как в песенке на стихи Светлова. В небе завихура завивала вихри не меньшие, чем на земле. Стюардесса объявила, что из-за циклона самолёт взял курс на север и через полчаса, если не рухнет, приземлится в Казани.
- Вот спасибо! Просто путешествие за три моря!
В аэропорту мы нашли относительно тихую кафешку. Иван бы в прострации - Ритка ему отказала окончательно: у неё уже маячил будущий доцент от партийного коневодства и коммунистических лошадей. Учёный, исследующий белое пятно в мировой истории. Без открытия роли ни тпру, ни ну во всём мире, - учёный велик, как статуя Христа в Рио-де-Жанейро. Как жили мы до сих пор, не зная о руководящей роли КПСС в коневодстве? С цитатами из отцов коммунистической церкви о конях, лошадях, жеребцах и меринах. Наверняка ж Маркс писал о кобылах, а Ленин - о меринах. Илья издевался, но Иван в себя приходил с трудом. Некрасивое лицо его стала напоминать статуи острова Пасхи.
