– А где это классные девчонки? Поедете вы у меня еще куда-нибудь одни, – Камилла сняла шапку, тряхнула длинными волосами.

Все оторопело смотрели на красавицу. Откуда она появилась. Из какой сказки?

– Ну, ты даешь! Выросла, похорошела. Валерка обошел Камиллу.

– Да, ладно тебе! Ты, лучше вон с этими разберись, – девушка кивнула на понурую делегацию.

– Да помирил я их уже. Зайди к нам, мать тебе сшила новые унты и твоему отцу нужно кое- что передать, потом, сам отвезу в поселок.

– Зайду, а теперь, кыш, – прогнала девушка делегацию.

Угощала больных бабушкиными пирогами, поила чаем с вареньем. Ругала за водку, за драку. Уходя, поцеловала обоих. Юрку в щеку, Камо в губы.

После ее ухода молчали, думали каждый о своем и оба, о ней. Этот случай их как-то расслабил. Вернулась прежняя теплота в отношениях, больше доверия. Жизнь все расставит по своим местам.

Первое полугодие пролетело быстро. Парни, снова занимались спортом, играли в ансамбле, готовились к Новому году. Троица вела себя так, как будто ничего не произошло. Юрка, сочинял новые песни, дурачился. Камо зорко следил за ним, но, тот ничем себя не выдавал. Камиллу теперь безоговорочно признавали в школе первой красавицей, и нравилась она многим. Но кто бы решился перейти дорогу Камо! Тот мог считать себя трупом. Юрка – другое дело. Он не видел, как они вместе росли, как вместе постигали жизнь. Он считал себя равным Камо и признавал девушку свободной самостоятельной личностью. Свободной, от него, Камиля – этого он Юрке не мог простить. Ревновал дико безудержно. Обнимал ее, словно пытался закрыть от всего остального мира, чтобы не смотрели, не восхищались, не вожделели.

В это время Камо впервые задумался о своей родовой принадлежности к мусульманской религии. В которой не был воспитан и не понимал до конца уклад жизни на Кавказе. Одно ему нравилось и казалось правильным – ограничение свободы женщины. Любимой, обожаемой, принадлежащей только ему женщины. Но как объяснить это русской девушке? Да не просто русской, а северянке, рожденной и выросшей в этой суровой реальности, где общество, как говорится – ни в Бога, ни в черта… Женщины Севера более самостоятельны и свободны. В каждом регионе России живы старые обычаи, которые влияют на менталитет и поведение народа, его населяющего. Здесь же, из великого разнообразия выплавился особый тип – авантюрный, храбрый, откровенный, абсолютно свободный. Камо взрослел, ему все труднее было отвечать на вопросы, которые ставила перед ним жизнь. И многие ответы шли вразрез с его внутренними убеждениями. Одно он знал точно – Камилла – его.

Девушка не озадачивала себя. Жила легко и спокойно. Камиль рядом и любит ее. Это ли не счастье. Но почему так тревожат Юркины песни, почему так смущалась она под его настойчивым пытливым взглядом? То, что он неравнодушен к ней – это она понимала. Но, что творится в ее душе? Как разобраться в самой себе.

В эти выходные отец осматривал место под новую буровую. Прямо с вертолета нужно определить поляну в заснеженной тайге. Взял с собой дочь, на обратном пути навестят охотников. Валерка давно приглашал в гости. Юрка, конечно же, с отцом, сидит вторым пилотом – весь такой важный, взрослый. Пустили в кабину Камиллу. Вид отсюда – совсем другое дело. Единой картиной видна огромная, заснеженная река. Сколько же километров она в ширину! Летом, когда переплываешь ее на моторной лодке, не ощущаешь такого величия. Определили место, опустились. Вертолет сел прямо на замерзшее озеро. Круглое, как блюдце. Вокруг огромные синие ели. Обрамляют глаз озера будто ресницами. Камилла прыгнула вниз и помчалась по снегу. Вот, здорово! В этот день было необыкновенно тепло. Снег сверкал на солнце, слепил глаза. Пока взрослые осматривали берег, отмечали что-то на карте, Юрка и Камилла бороздили снежное покрывало, утопая по колено в снегу.

– Все! Больше не могу! – девушка раскинула руки и упала в снег. В своем лыжном костюме она была похожа на яркую бабочку. Юрка плюхнулся рядом. Девушка молчала, наблюдала за редкими облаками. Парень вдруг приподнялся, заглянул ей в глаза. Камилла поняла, слегка опустила ресницы – разрешила. Он поцеловал. Сначала нежно, отстранился, посмотрел ей в лицо и снова – напористо решительно страстно. Провел пальцем по ее щеке, она отвернулась. Взял в ладони лицо, повернул к себе. В ее глазах растерянность, смятение, слезы.

– Люблю тебя. Ты знаешь. Обещал Камо не мешать. Не смог, не удержался. Ты любишь его?

Камилла молчала. Встала, быстро пошла к вертолету.

– Ответь! – парень догнал, схватил за руку. – Ты не уверена! Я видел по глазам.

Девушка вырвала руку:

– Да! Люблю его! Не смей нам мешать!

Юрка остановился, вдруг возникла какая-то слабость, подкосились ноги. Сел на снег. Нет, не может быть, что все кончено. Она сама не знает, что говорит. Он видел, чувствовал, когда целовал, она хотела этого. Девчонка просто боится. Сама себя, своих чувств. А если нет? В голове было пусто. Померкли краски. Все вокруг стало черно-белым. Белый снег, черные деревья, черный вертолет. И только она – яркая искра, как слабый лучик надежды.

Следующая остановка у охотничьего балагана. Валеркина семья перебиралась сюда, в глухую тайгу на весь сезон. Отец с сыном охотились, мать выделывала шкурки, шила шапки, вышивала бисером якутские орнаменты. Сколько модниц в поселке щеголяло в шикарных, расшитых ее руками унтах.

За долгие годы зимовье обросло посильным комфортом. Кроме добротного домика из лиственного кругляка появились баня, дровяной сарай, огород. В холодных сенях тесно стояли бочки и ящики с засоленными груздями, карасями, черемшой. Когда морозы устанавливались, соленья выкладывали в большие тазы, замораживали, потом перегружали в большие фанерные ящики, коробки и хранили до самой весны. Так же поступали и с молоком на якутских фермах – круглые ледяшки развозили по магазинам. Покупатели обычным делом просили не налить, а отрубить пару килограммов. В самом углу сеней большой короб с замороженной брусникой. Ее запасали много: она была панацеей – средство от температуры, витамин С, кисло-сладкая приправа к лесной дичи и оладьям.

Камилла любила тетю Шуру – так звали Валеркину мать. Рано осиротевшая девочка тянулась к этой доброй простодушной женщине. Делилась с ней своими детскими секретами, а позднее прислушивалась к советам, постигая премудрости женского существования.

Камилла доставала подарки – черную бархатную ткань, разноцветный бисер, внушительный пакет с конфетами и чаем. А мужчины выгружали из вертолета ящики с тушенкой, сгущенным молоком, макаронами. Новый бензиновый генератор был как нельзя кстати. Теперь можно читать вечерами при свете лампочки. Счастливый Валерка тащил стопки книг. Камилла усмехнулась: «Тащи, тащи – книги подбирала бабушка. Классика – поучительная и познавательная». От себя девушка, сжалившись, добавила несколько томиков фантастики, которую парень любил до чертиков.

Валерка заметил напряжение между Юркой и Камиллой. Вмешиваться не хотел. Юрка был достойным соперником Камо. Единственным соперником в школе, а может быть и в жизни. Сложно будет этой троице. Но это их жизнь. Хотелось поговорить об этом. Но вопрос-то настолько деликатный. И все время пока топили баню, таскали из полыньи воду, Валерка мучился – не знал, как подступиться, с чего начать.

Женщины пошли во вторую баню. Распаренные мужчины уже пили чай, обсуждали последние новости. Тетя Шура хлестала девчонку мягкими лапами кедрового сланца. В горячем воздухе стоял аромат хвои. Пахло летом.

– Отощала совсем, однако, не ешь ничего, что ли?

– У бабушки не поешь! Возраст у меня такой сейчас – гадкий утенок, так бабушка говорит.

– Всем бы такими гадкими быть, много твоя бабушка понимат! Сынок вертолетчика вон как жрет глазами-то.

– Да, ладно вам тетя Шура. Ничего и не жрет.

– А-то, я не вижу! Смотри, девка.