Рясов также не отрицает роли М. Каддафи как стоящего «над системой народных конгрессов» верховного арбитра, за которым в большинстве остаётся последнее слово в принятии государственных решений, но указывает, что ливийский лидер, в конце концов, ушёл со всех государственных постов, включая пост главнокомандующего вооружёнными силами[29]. Ни Сталин, ни Мао Цзэдун, ни Ким Ир Сен не мыслили своего политического существования вне партийно-государственной машины, главные рычаги которой они прочно держали в руках.

Идеи «общинного социализма» и анархизма в «третьей мировой теории» видны, что называется, невооружённым глазом. Однако, по мнению А.В. Рясова, «каддафиевская модель переходного периода к народовластию, практические политические шаги революционного руководства, несмотря на декларативное отрицание ливийским лидером основных положений марксизма, оказались в большей степени сопоставимы не с анархо-синдикализмом, а с теорией и практикой большевизма, несмотря на федералистскую риторику». Автор имеет в виду создание «Совета революционного командования» на начальном этапе революции, затем — Арабского социалистического союза, которым отводилась роль «моста» к джамахирийскому обществу. В этом теория и практика ливийской революция вполне сопоставима с марксистскими представлениями об «отмирающем государстве», которое есть лишь исходный пункт развития, ведущего к «социалистической ассоциации». Более того, отрицая партийность как таковую, Каддафи в своей концепции отводил особую роль структуре «революционных комитетов», которая появилась на ливийской политической арене в разгар «джамахиризации». А.В. Рясов замечает, что принципы организации «контролёров революции» — революционных комитетов «во многом напоминали большевистские, так как согласно «третьей мировой теории», членами «революционных комитетов» становятся люди, «которые благодаря “Зелёной книге” прозрели фальшь современных демократий, истину об эксплуататорских обществах и стали революционерами». Этот организационный принцип заставляет вспомнить как ленинский тезис о «профессиональных революционерах», так и «Катехизис революционера» С.Г. Нечаева. Действительно, по мнению А.В. Рясова, движение революционных комитетов в конечном итоге «стало главным орудием “джамахиризации” Ливии и основным строителем нового социалистического общества», в чём можно усмотреть определённые аналогии с партией большевиков, особенно на раннем этапе русской революции. Но нельзя не видеть и отличия. Партия большевиков после Октября 1917 года была официальной правящей партией, осуществлявшей свои властные функции напрямую через фракции во ВЦИК и региональных советах. Движение «революционных комитетов» в Ливии официально не претендует на властные функции, а существует как бы параллельно системе народных конгрессов, исполняя роль «идейного стимула» мобилизации масс.

Эта часть, входящая во второй «экономический аспект» «Зелёной книги», заслуживает особого рассмотрения в контексте левой мысли, так как затрагивает проблему экономического базиса социализма и представляется на самом деле первой по важности. А.В. Рясов пишет: «Как и большинство “левых” концепций, “третья мировая теория", связывая политическое господство с экономической эксплуатацией, объединяла политическую независимость индивида с его экономическом освобождением». Каддафи не проходит мимо таких исторических перемен в судьбе рабочих и других наёмных работников индустриально развитых стран, как ограничение продолжительности рабочего дня, установление минимума заработной платы, социальное обеспечение, запрещение произвольных увольнений, право на забастовки, Однако, признавая всё это как факт, Каддафи трактует эти меры скорее как «лицемерную реформистскую попытку оказать благодеяние, чем действительное признание права трудящихся».

Радикальное решение экономической проблемы ливийский лидер видит в уничтожении системы наёмного труда, поскольку «наёмные работники, как бы ни был высок их заработок — это те же рабы». Наёмные работники не потребляют произведённый продукт, а вынуждены уступать его в обмен на заработную плату, тогда как «производимый продукт возрастает и сосредоточивается в руках кучки собственников». «Наёмный работник становится собственностью работодателя, который продаёт его на рынке». Все эти положения, включённые М. Каддафи в «Зелёную книгу», в той или иной мере перекликаются с воззрениями теоретиков левой мысли — от Прудона и Маркса до Кропоткина и Ленина. Согласно «третьей мировой теории», «возможность совершения социалистической революции начинается с того, что производители овладевают своей долей произведённого продукта». В этой связи М. Каддафи выдвигает лозунг «Партнёры, а не наёмные работники!». А.В. Рясов сопоставляет его с аналогичным лозунгом Розы Люксембург «Вместо работодателей и наёмных рабов — товарищи по труду!» (Люксембург Р. «Чего хочет Союз Спартака»).

Вместе с тем, критикуя либеральные социал-демократические модели, ливийский лидер отвергает и укоренившийся в СССР подход к решению проблем наёмного труда, при котором «коммунистическая экономика заставила гражданина отказаться от своей свободы и превратиться в раба государства». Так же, как и в отношении реалий политической системы СССР 70-80-х годов, Каддафи переносит критику экономических реалий «огосударствленного социализма» на весь марксизм, что опять-таки сближает его позицию с теоретиками анархизма. «Третья мировая теория» отрицает и централизованное планирование, «при котором план принимается центральным органом, монополизировавшим власть в области планирования и направляющим её в соответствии с политикой, проводимой Центральным Комитетом партии». Решение проблемы ликвидации наёмного труда как такового должно произойти в такой системе производственных отношений, «при которой производители непосредственно займутся управлением хозяйственным предприятием, где они трудятся, без какого-либо представительства от их лица». Систему «партнёрства» и «самоуправления трудящихся», в чём-то сближающуюся с принципом «рабочего контроля», М. Каддафи видит в производственных народных конгрессах, цель которых состоит в «обсуждении производственной политики предприятия с целью количественного и качественного усовершенствования и развития его производства в рамках программ, определяемых первичными народными конгрессами». Ответственность же за исполнение принятых решений в соответствии с ливийской концепцией народовластия должен нести выдвинутый данным производственным конгрессом специализированный «народный комитет».

Всё это, по мнению А.В. Рясова, даёт основание говорить, «что М. Каддафи, используя левую риторику, “кооперировал” рабочее самоуправление в систему джамахирийской власти; участие рабочих в управлении предприятием носило декларативный характер и оказывалось возможным исключительно посредством институтов “ливийского народовластия”». В связи с этим надо оговориться, что декларативный характер носит, прежде всего, вышеприведённый тезис. Да, можно согласиться, что рабочие и ИТР в Ливии в рамках «производственных конгрессов» не обладают абсолютной свободой принятия решений, Но вопрос в том, какой степенью относительной свободы они обладают по сравнению с другими социальными системами, например, с системой «рыночных отношений», отчуждающей индивида от произведённого им продукта. Буквально двумя абзацами ниже А.В. Рясов констатирует, что поскольку в ряде сфер жизни ливийского общества рыночные механизмы отсутствовали или функционировали крайне неэффективно, принцип наёмного труда в середине XX века не обрёл легитимности в глазах ливийцев, тогда как «кооперация» и «социальное равновесие» вполне соотносились с их традиционным сознанием. Отсюда следует, что коллективное управление предприятием в рамках джамахирийской системы было не просто декларацией, а попыткой преодоления отчуждения, хотя бы и основанной на традиционных ценностях. Тем самым автор опять опровергает самого себя.