— До свиданья, Ловисе! — Анне скользнула за дверь, словно желая спастись бегством.

Ловисе немного постояла, потом состроила гримасу, тряхнула головой и вышла за ворота…

Через час в дверь постучал Сигген.

— Хе-хе, вот и я, Анне, — сказал он и смущенно засмеялся. — Спасибо, что не забыла меня! — Он сунул под мышку кепку и протянул свою огромную лапу Анне.

Девушка оставила скатерть, которую собиралась гладить, и равнодушно пожала ему руку:

— С приездом, Сигген, давненько тебя не было видно!

Она отворила дверь в комнату и крикнула:

— Это Сигген, мама! — И снова принялась гладить.

— А, это ты, дружок Сигген, — сказала мать. Она появилась в дверях и, вытерев передником мокрые красные руки, поздоровалась с ним. — Рада видеть тебя, Сигген!

— Позови-ка сюда Сиггена! — закричал отец. Он уже лежал в постели, и Сигген, красный как рак, смущенно скользнул за дверь.

Немного погодя послышался раскатистый смех отца. Анне прекратила гладить и слегка наморщила лоб, но тут же снова еще усерднее принялась за работу. О, она была страшно зла на Сиггена, которого водила за нос целых три месяца. Она почти ненавидела его. Анне еще сильнее сжала ручку утюга. Из комнаты снова донесся взрыв хохота, на этот раз смеялась и мать. На мгновение Анне прекратила работу и, опершись на утюг, закрыла глаза и сжала зубы. Легкий, но явственный запах паленого заставил ее очнуться.

Теперь они сидели в комнате уже втроем: отец облокотился на высоко взбитые подушки, держа свою вонючую трубку в зубах, мать примостилась на краю постели, положив на колени руки, а на стуле, упершись обоими локтями в колени и втянув голову в плечи, — Сигген. Он что-то говорил и улыбался своей прекрасной улыбкой. Внезапно Анне увидела его крепкие зубы и его богатырские руки рабочего. Вот он поднялся и подошел к печке. Казалось, он занял собою всю комнату. Да, Сигген был красив. Ей никогда не приходилось видеть кого-нибудь красивее его.

Было уже совсем поздно, когда Сигген снова вернулся в кухню. Немного погодя в дверях появилась мать и пожелала ему спокойной ночи.

— Не забудь запереть дверь, Анне, — сказала она, кивнув головой Сиггену, и ушла к себе.

Молодые люди молчали. Анне догладила белье и сложила его в стопку. Теперь ей пришлось повернуться к нему лицом.

— Спасибо, что ты послала за мной, — прошептал Сигген. Он поднялся с места.

Она стояла и пристально глядела ему прямо в глаза.

— Что ты так странно смотришь на меня, Анне? Что случилось? Хочешь, чтоб я ушел?

Анне перевела дух.

— Не уходи, Сигген… Нет, я просто немного устала… Присядь. Тише! Они спят!

— Анне!

— Что?

— Я кое-что смастерил тебе там, на севере. Сказать, что?

— Конечно, скажи…

— Если ты подойдешь поближе. Я не хочу говорить громко!

Она неуверенно придвинулась к нему.

— Что же это? — спросила она, тяжело вздохнув.

— Комод, — сказал Сигген.

Анне поморгала глазами и снова перевела дух. Ей не удалось выразить свою радость так, как ей хотелось бы. Она только всё время сравнивала себя с ним.

— Спасибо тебе, — наконец выдавила она. — Ты очень добр, Сигген!

— Ты и вправду так думаешь? — спросил он, грустно улыбаясь, и почесал в затылке. — Я не знаю, что с тобой творится, но…

— Ничего, — поспешно сказала Анне. Она чувствовала, что боится его потерять, и, всхлипнув, добавила: — Я вот всё думаю о тебе! Этого, по-моему, достаточно!

— Но… никак ты плачешь? Это еще что за новости?

— Это всё оттого, что я так люблю тебя, а ты стоишь тут как дурень и мнешь кепку!

— Кабы только я знал, что это так… — Он прижал ее к себе, поднял на руки, и она обняла его за шею. Он осторожно опустил девушку на пол, потом посадил к себе на колени. Настороженным взглядом она глядела прямо перед собой. Казалось, ее покидала какая-то болезнь. Вдруг Анне испытующе заглянула ему в глаза, — они были голубые и озорные. Выражение их радовало ее.

В кухне надолго воцарилась тишина. В комнате тягостно и брюзгливо тикали старые стенные часы… Наконец раздались два глухих удара.

— Иисусе, — произнес вдруг Сигген, вскочив с места. — Неужто уже так поздно? Тебе ведь, верно, пора ложиться. Тебе же рано вставать в типографию?

— Да, — беззвучно сказала она, — да.

— Тогда я пойду, Анне. — Он замолчал и долго глядел на нее. — Но теперь между нами всё уладилось, не правда ли? Скажи…

Анне несколько раз кивнула головой, хотя на лице ее по-прежнему было какое-то странное выражение. В душе ее будто что-то растворялось, что-то чужое, лишнее и тяжелое. Она чувствовала себя почти освобожденной.

Сигген поднялся, надел кепку и взялся за ручку двери. Тогда она схватила его за руку и потянула за собой. Он слегка удивился, но покорился ей, как послушный ребенок.

Каждый вечер Сигген проводил в кухне. Каждый вечер он непременно должен был зайти в комнату к ее отцу. Мать по-прежнему сидела на краю кровати, но теперь уже Анне садилась рядом с матерью и облокачивалась на спинку кровати.

Такое счастье продолжалось четыре недели. И вдруг всё разом изменилось.

Как-то вечером они гуляли по Фьелльвейен. Погода стояла неважная, и на улице никого не было.

Анне почувствовала: с Сиггеном творится что-то неладное. Она догадывалась, из-за чего. Видно, разговоры о ней дошли и до Сиггена.

Он остановился и перевел дух.

— Я хочу спросить тебя кое о чем, Анне. Это правда, что ты бывала вместе с Ловисе и Хансине наверху у Тевсена, пока его старики жили за границей? Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, — ответила Анне. У нее сразу пересохло во рту.

— Тогда я не понимаю, зачем ты послала за мной, Анне? — тихо и грустно вырвалось у него. — Я вовсе не желаю подбирать чужие объедки. Тебе это хорошо известно!

— Нет, нет! — сказала Анне, отпустив его руку. — Я не знаю, что сказать тебе, Сигген. Да и сказать-то мне нечего!

— Так это правда? — закричал Сигген. Он надеялся, что она станет возражать. Он так любил ее, что, если бы она только попыталась отрицать свою вину, он поверил бы ей.

— Я не знаю, как это случилось, — с горечью отвечала Анне. Она не избегала взгляда Сиггена. — Но я так устала от этой кухни, от этих долгих вечеров, от этой плиты, и скамьи, и кофейника! И я так ненавидела мою комнату и мою убогую постель!

— И не стыдно тебе, Анне! — вырвалось у Сиггена. Он стоял, удивленно глядя на нее. — Не стыдно тебе так говорить о своем доме, о своих. Ведь мы принадлежим к рабочей среде и должны гордиться этим. Как ты могла так поступить! Никогда бы не подумал, что ты способна на такое!

— Нет, мне не стыдно, — тихо сказала Анне. — Мне тоже хотелось побывать среди нарядной публики, посмотреть, что делается во всех этих шикарных домах, которые расписывают в газетах, во всех газетах… Да кроме того, они все такие добрые, и Тевсен, и Хаммер, да и другие тоже…

— Дьяволы! — выругался Сигген, потрясая в воздухе богатырским кулаком. Он готов был заплакать. — Больше им тебя не видать!

Анне снова заговорила всё тем же беззвучным голосом:

— Да, я прекрасно понимала, что нужна им только потому, что красивая и… но… но одно время я было думала, что я своя в этом обществе. И потом я не считала, что делаю что-то дурное. Ведь тогда я не была влюблена в тебя, а теперь…

— Когда это ты полюбила меня? — грубо спросил Сигген.

— Это было как-то вечером, когда я услыхала их разговор о Ловисе и Хансине. Они не знали, что я всё слышу. И тогда-то я разглядела по-настоящему их лица, их мерзкие холодные глаза и их презрительные улыбки… И тогда я поняла, что в их глазах я была самой последней девкой…

— Вот тогда и я стал хорош? — перебил ее Сигген.

— Да, тогда ты стал хорош, — прошептала Анне, проведя рукой по лбу, — тут я поняла, как ты мне дорог!

— Сначала ты смотрела сверху вниз на своих собственных родителей, а теперь пытаешься втащить в эту грязь и меня. Никогда бы не подумал, Анне, что ты такая.

— Я и сама этого не думала, — устало сказала Анне. — Я просто жаждала всех этих богатств. Мне нравилось, как у них там красиво, какие они нарядные и как легко тратят деньги. И всё-таки по временам они становились мне так противны, что я готова была убить их.