А что, например, значил Иван Бунин вне Москвы, границ России? Утратили или нет свою профессиональную ценность Шагал, Набоков, поменяв место проживания? Что им было необходимо для того, чтобы работать? Бумага, холст, ручка, кисточка и краски. Всё. Никаких станков, цехов, заводов. Это всё их средства производства? Да. Значит ли, что они были более свободными, чем Иван Петрович? Да. Получается, что степень свободы зависит, в том числе и от рода занятий человека. Но не всем повезло в жизни иметь такой талант, который бы обеспечил широкий спрос на результаты их труда, да ещё не требовал бы наличия дорогих средств труда. Справедливо ли это? Конечно, нет. Но сегодня в мире происходит кое-что, что изменит в будущем жизнь многих и многих людей на планете. Совсем недавно появился 3D-принтер, расширяются возможности альтернативной энергетики и много чего ещё, о чём пока не известно широкой публике. Сегодня происходят серьёзные изменения в экономике: роботы заменяют людей в массовом производстве. Человек становится ненужным в создании общественного продукта и, тем самым, лишается возможности зарабатывать себе на жизнь, но одновременно он теряет способность генерировать конечный спрос, что лишает смысла капиталистическую систему хозяйствования. Поэтому  сегодня развитые страны озабочены вопросом эффективного перераспределения общественного продукта через иные механизмы, чем заработная плата. Это с одной стороны. С другой стороны, люди получают в руки возможность создавать что-то, что есть у них в воображении, и самим обеспечивать себя всем необходимым. С развитием интерфейса устройств типа 3D-принтера, расширением его функционала, любой человек получит возможность материализовать свои чувственные идеи и, тем самым, удовлетворить не только материальные, но, отчасти, и духовные потребности через акт творения. Тогда наступит некая новая степень свободы человека, а экономика из исключительно капиталистической перейдёт в некую self-экономику, экономику личного самообеспечения, автаркию.

- Ладно-ладно, с Америкой и остальным буржуазным миром разобрались, тогда поясни, что всё-таки с нами не так? - Мне становилось интересно.

- С нами произошла нехорошая вещь: сила, возведённая в культ, лишила "чёрный труд", то есть простой ручной труд уважения, в отличие от Европы. Именно то, на чём стоит весь Западный мир - честный поступательный трудовой процесс на протяжении жизни многих поколений - у нас оказался уделом смердов, составляющих огромную четвёртую касту. Единственным престижным видом труда всегда оставался труд ратный, ну это от варягов-монголов у нас пошло. Москва переняла и развила...

- И всех задавила, - заметил Лёха.

- Слушай, ты такой умный сегодня, - хлопнув его по плечу, примирительно сказал я.

- Стараюсь, - ответил он, странно широко улыбаясь. Натянутость во всём Лёхином поведении бросалась в глаза. Я не понимал, что с ним происходит. - Хотя блещет во все стороны сегодня у нас Василий-свет Иваныч. Сегодня его бенефис.

Леха встал и пошёл к холодильнику доставать новую, кажется четвертую бутылку из морозилки.

- Конечно, и в Европе аристократия была вся сплошь военная, заниматься чем-то другим им было стрёмно, но когда пошло развитие капитализма, то все дружно об этом забыли, теперь там зарабатывать своим трудом считается нормальным, а мы не смогли перестроиться. Наша аристократия так и не перешла в капитализм, навсегда оставшись в феодализме. Мы все, если честно, остались в нём.

- Остались в ём, - констатировал от холодильника Лёха.

- Да, остались в феодализме, - повторил твёрдо Василий Иваныч. Его начинала раздражать Лёхина клоунада. - Не будем забывать ещё и про то, что в Православии нет доктрины спасения через  исполнение предназначения. У нас никогда не было религиозного стимула много и честно работать, это для протестантов маркером исполнения предназначения является наличие богатства, как материального воплощения Божьей благодати. В России так: если силой можно всё забрать, то обязательно заберут, капиталистическая мишура в виде судов и других глупостей нужна только для урегулирования взаимоотношений среди низшей касты смердов, но не для остальных трёх.

- А какие три ещё, о, умнейший из смертных? - Лёха уже перелил водку в графин и разливал её по рюмкам. Василий Иваныч снова пропустил иронию мимо ушей, но лёгкая тень пробежала по его лицу.

- Духовенство-бюрократия, силовики и государь.

- Значит, у нас феодализм? - уточнил я.

Василий Иваныч утвердительно кивнул.

- Вот признайтесь, что в нашей русской деревне всегда считалось как-то зазорно, что ли, быть зажиточным. Не выделяйся, живи так, как живёт община, и ты будешь в тренде. Не стяжай, много зарабатывать - плохо. В абсолюте эта философия есть у наших северных народов: бери ровно столько, сколько тебе надо для выживания.

- Как у хищников. Они не убивают ради забавы или запасов, им это чуждо.

- Да, Саня, именно так, - Василий Иваныч всем корпусом повернулся ко мне, как бы отгораживаясь от Лёхи. - Минимальное вмешательство в природу, жизнь в гармонии с ней. Поэтому у нас расширенное воспроизводство не было распространено. Нашим людям это неинтересно. - Мне показалось, что, говоря это, Василий Иваныч боковым зрением следит за Лёхой. - Экстенсивная натуральная модель хозяйствования за счёт увеличения населения - и всех делов. А раз нет расширенного воспроизводства, то нет и прибыли, нет прибыли - нет и капитала для инвестиций. Короче, когда вся Европа уже двести лет жила в капитализме, у нас по факту не было ни традиции расширенного воспроизводства, ни, как следствие этого, сколько-нибудь значительного объёма инвестиционных средств для экономического роста. Мы только во второй половине девятнадцатого века, после поражения в Крымской войне начали понимать, что нужно, чтобы окончательно не отстать от цивилизованных стран. Тогда дали волю крестьянам, высвободив мощную предпринимательскую инициативу, а капиталы стали брать под проценты в богатой Франции и Англии, добавив к двум имеющимся факторам производства третий в кредит. Именно тогда начался не только грандиозный экономический подъём, но и наметился колоссальный внутренний разрыв между старой архаичной "нестяжательной" частью крестьянства и дворянства, кстати, и новыми русскими, которые восприняли этику капитализма. Я здесь термин "новый русский" использую не в общепринятом нынче смысле с соответствующей коннотацией.

- Да, да, мы все помним "Вишневый сад" и всё такое, - кивнул Лёха.

Василий Иваныч повернулся к нему и хотел что-то сказать, но я оказался быстрее, и вставил свои "три копейки", пытаясь сбить нарастающее между ними напряжение.

- В 17 году "нестяжатели" взяли реванш, который всё так и продолжается изо дня в день на протяжении ста лет, - закончил я мысль. - Хотя сейчас разрыв между богатыми и бедными ещё больший, вообще сумасшедший. Наши дети природы - нестяжатели всё время сажают себе на шею каких-то вороватых пид...сов, которые каждый раз выгребают всё подчистую из их карманов.

- То есть, вы хотите сказать, что если бы победил Новгород, а не Москва, мы были бы сейчас не страной с народом-ребенком, а по-настоящему первой сверхдержавой в мире? - пуская в потолок дым кольцами, спросил опять закуривший Лёха.

- Весьма возможно, поскольку Новгород делал ставку на капитал, а не на территорию. Капитал - это, прежде всего, результат личных усилий. Его сохранение - личная ответственность. В нынешней русской культуре личной ответственности не существует как класса, все происходит помимо воли индивидуума, мы лишь игрушки в руках царя и Бога.

- Хорошо, Новгород делал ставку на капитал, но тогда как объяснить его политику по захвату восточных земель с обложением их данью? - засомневался я.

- Видишь ли, - растягивая слова, начал Василий Иваныч, - соблазна лёгких денег ни одна страна ещё не избежала, каждое государство ведёт себя так, как ему позволяют вести его подданные и соседи, здесь христианские заповеди плохо работают. Москва и Новгород имели очень схожих соседей, а вот население совершенно разное. Новгород торговал, и его основой был капитал, с принципом личной, как я уже сказал, ответственности. Управление осуществлялось общественными представителями на Вече. Москва воевала, и её становым хребтом была сила, поэтому народ ответственность вместе с правами передал наверх, отказавшись от управления государством, да и своей личной жизни.