Андропов молчал. Алеся ждала. Но казался он не упрямым, а обескураженным, и произнёс, наконец:

- Да, дело тонкое. Но тебе - тебе бы я всё отдал. Только где я их возьму? - прибавил он озадаченно.

- Я тебя столько лет вела, а ты всё как маленький, - нетерпеливо воскликнула Алеся, - да просто обернись вокруг!

Она это выпалила чисто по наитию, и ей самой сразу стало неловко. Но слова её не пропали зря. Юрий Владимирович на секунду замер, сцепив пальцы, прямо как на знаменитом фото, а потом обернулся к полке. Он окинул взором ряды книжек и альбомов, чуть прищурясь. И, поднявшись со стула, зашарил по полкам, бегло и требовательно касаясь корешков и листиков. Сначала вытащил одну тетрадку. Потом вторую, тоньше. Потом какой-то блокнот. Потом начал выдёргивать из плотного ряда какие-то листочки и обрывки. Смотрел внимательно, слегка насупясь, точно перебирал ягоды на даче.

Алеся наблюдала внимательно, только иногда отпивала вино и откусывала от пирога.

Наконец, он собрал разрозненные записи в кучу и свалил их на столе, в стороне от приборов и корзинки с приправами. Потом раскрыл одну тетрадь, другую, пробежал глазами, узнал, улыбнулся - и сказал:

- Хорошо, давай выберем то, что пойдёт в сборник.

Алеся чуть не подскочила на месте и празднично хлопнула в ладоши:

- Давай!

Она поразилась: были там и общеизвестные вирши, было и то, что он читал ей лично, а были совершенно незнакомые, сокровенные стихи - и она волновалась, удивлялась, негодовала, что её не посвятили в тайну.

Они долго сидели над отбором. Юрий Владимирович почему-то оказался не столь придирчив, как она ожидала. И стихов набралось не на один сборник. На два маленьких, авторитетно заявляла Алеся, только дай мне нарисовать иллюстрации, или на один большой, тогда главное - обложка: стильная, солидная, с романтической авторитарностью. Как это, "что такое"? Да я ведь живу этим понятием! Ну вот смотри... И она лирично, с особым смаком объясняла ему своё понятие. Любила она такие долгие разговоры о разных затеях. Они так увлеклись обсуждением стихов, что, кажется, потеряли счёт времени. На самом деле - просто предпочли не вспоминать о его беге.

Но наконец Андропов посмотрел на часы - а потом на Алесю. Она всё поняла и покорно уронила:

- Пойдём.

Путь обратно всегда кажется короче. Они больше не заглядывались по сторонам и шагали молча, понурившись. Алеся прижимала к груди тетради и листы.

- Обещай мне сниться, - проговорила она.

- Обещаю, - коротко ответил Юрий Владимирович и погладил её по плечу.

Потом, помолчав, она решилась и сказала:

- А я обещаю постоянно за тебя просить, каждый день, и каждое утро вспоминать о тебе.

- Право слово...

- Не спорь, это мой долг. И желание тоже.

Когда они подходили к уже знакомому зданию, сердце у Алеси сжалось, и снова к горлу подкатил предательский комок. Потому что никакими приключениями, разговорами и красотами не перечеркнуть одного слова: невозвратность.

На крыльце их встретили Габи и Давид.

- Вы даже заранее, - слегка удивился юноша. - Ну что ж, тем лучше. Хотя у вас осталось ещё двенадцать минут.

Алеся уже покорно сделала шаг в сторону, но Андропов решительно взял её под руку:

- Нет, постой. - И обратился к офицерам: - Если так, то мы отойдём на минуточку. Надо кое-что сказать.

Двое в небесной униформе не спорили, лишь склонили чуть заметно головы: "Ваше право".

Они шагали быстро, чуть не переходя на бег. Хорошо, что здешние улицы были богаты и подворотнями, и арками, и дворами, и закоулками, и нишами, и тупичками - и им совсем нетрудно было мигом найти сокровенное место: глухой дворик с пышным кустом шиповника.

Юрий Владимирович остановился и бережно взял Алесины руки в свои. Он заговорил чуть подрагивающим голосом:

- Родная моя, я даже не знаю, прощаемся мы или нет... Спасибо тебе. Я теперь вижу, что всё гораздо сложнее, полней, богаче, и "человеки" действительно не исчезают, - грустно улыбнулся он, цитируя свои же строки, - а всё равно мне неспокойно, свидимся или нет, не знаю, ведь даже сны - это всё непросто...

- А ты верь, - тихо отозвалась Алеся, - и я тоже буду, нам остаётся только верить.

Он молча кивнул, отводя взгляд.

- Знаешь, а ещё я кое-что понял.

- Что?

- Я теперь догадался, кто ты.

Сейчас Андропов смотрел ей в глаза, и Алеся замирала: гадая, не что он скажет, а как.

- Конечно, это просто догадка, но я почти уверен, что она верна. И я снова хочу сказать тебе спасибо. Потому что ты всё правильно сделала. И пусть это тоже только моё мнение - но я и здесь уверен, что прав! Без тебя была бы только сплошная тоска, страх и мука. А так... Всем бы такого штурмана.

Она просияла и улыбнулась счастливо, ощущая, как снова щиплет в носу:

- Юрочка, как же я всё-таки рада. Что ты всё понял и что ты не сердишься. Так рада, что ты выздоровел. Что ты такой красивый. И, знаешь, я человек служивый и не знаю, что мне дальше прикажут, но я хотела бы остаться только твоей. Только твоим штурманом.

Он отпустил её руки и оглянулся в сторону улицы с задумчивой печалью, что была знакома Алесе по некоторым фото и выходила как-то ненароком, одним пленённым мгновением и делала лицо Андропова, в зрелости почти заурядное, - красивым.

- Нет, мы не потратили время зря. Я очень рад твоей идее со стихами. Но всё равно не хватит никакого времени, чтобы ещё кое-что тебе сказать...

- Что же?

- Отгадай, - чуть слышно произнёс Юрий Владимирович, наклонившись к её уху.

- Я люблю тебя, - прошептала Алеся и приникла щекою к его щеке, и снова вдохнула глубоко и ощутила тот давний запах - южная степь, и что-то ещё летнее, солоновато-морское.

- Я люблю тебя, - тихим эхом отозвался он.

И мягко коснулся носом её ушка, пощекотав бережным тёплым дыханием, и поцеловал в шейку, совсем близко к маленькой золотой серёжке, и повёл полураскрытыми губами по щеке. Алеся чуть выгнулась, закрыв глаза, словно для полёта, точно сердце своими ударами приподнимало её в воздух - и Юрий Владимирович, придержал её за спинку, накрыв ладонями лопатки, будто хотел удержать, не дать прорваться крыльям, и привлёк к себе, а Алеся обвила руками его шею, и губы их встретились в поцелуе.

Никогда прежде такого не бывало, но теперь для Алеси окружающий мир действительно канул в небытие, в душе её взвихрились искры высоким, победительно-ярким фонтаном, и, медленно осыпаясь, тысячей незримых иголочек блаженно ожгли изнутри. И нахлынуло, затопило могучей медленной волной липово-золотое тепло, и сладко было, и страшно, и жадно, и голова кружилась, и хотелось ещё. У неё дух захватывало, как на высоких качелях, она дивилась Юрию Владимировичу, его нежности, пылкости, восторгалась им и его страстью, и пугалась, и благоговела.

Никогда он не целовался так отчаянно, даже юношей, никогда не звучал для него поцелуй такой сложной, пронзительной мелодией: и счастье неимоверное, и душевная боль, и надежда... И слово "никогда", прежде страшное, теперь звучало гимном несравненного момента - и величайшей свободы: от бренного, измученного тела, от партийных дрязг, от человеческой низости, от горечи поражения. Юрий Владимирович и сам не думал, когда, оробев на миг, обнял Алесю и коснулся её юных, чистых губ, сомневаясь, сможет ли он выразить это непростое чувство, больше всего напоминающее почтительное восхищение - не думал, что в такой момент он коснётся вечности: и не холодной, отчуждённой - а светлой и исполненной триумфа.

Если бы это были мысли, подобное состояние было б невозможным, если бы чувства - то они бы хлынули рыданием из-за своей чрезмерности, но сейчас Юрий Владимирович ощущал совсем другое: будто вся эта лавина вырывается светом из его груди, и охватывает Алесю, и брызгами озаряет всё вокруг.

И в какой-то момент им обоим показалось, что контуры их тел размылись, как свежая акварель, и слились воедино. И возвращаться пришлось долго, с трепетными словами, прикосновениями, объятиями. Они оторопели и притихли от только что испытанного, и разговаривали шёпотом. И обратно отправились в молчании, зато держась за руки, торжественные, лёгкие и искристые внутри.