Однажды вечером, гуляя по городу, они забрели в какой-то садик и, немного уставшие, сели на лавочку под густой навес акаций, уже кое-где сверкавших жёлтым листом.
- Ну, так как же, Наташа? - спросил Павел, с серьёзным видом поглядывая на неё сбоку.
- Что? - осведомилась она, помахивая себе в лицо сломанной веткой и, в сущности, догадываясь, о чём он хочет вести речь.
- Когда же, мол, мы венчаться-то?
От лучей луны, проникавших сквозь листву акаций, на Павла и Наталью легла кружевная тень, она легла и на дорожку у их ног, тихо колеблясь на противоположной им скамье. В саду было тихо, а над ним, в небе, спокойном и ясном, задумчиво таяли прозрачные, перистые облака, не скрывая своей пуховой тканью ярких звёзд, сверкавших за ними.
Всё это и утомление от прогулки настраивало Наталью на более мечтательный лад, и выдуманная ею оппозиция Павлу по вопросу о женитьбе теперь казалась ей как нельзя более правдивой и действительно чувствуемой.
- Венчаться? - покачивая головой, переспросила она. - Вот что я тебе скажу: брось ты это. Какая я тебе жена? Просто я гулящая девка, а ты честный, рабочий человек - и не пара мы поэтому. Я уж ведь говорила, что не могу я, поганая, быть иной.
Ей доставляло удовольствие это самоуничижение, позволяя думать о себе как об одной из тех девушек и женщин, о которых она читала в книжках.
- А тебе, - всё более минорно продолжала она, - надо хорошую, честную жену. Мне же уж на роду написано погибать в мерзости. Одного хотела бы я, это видеть жизнь твою, когда она пойдёт своим порядком: жена у тебя будет... дети... мастерская... Тогда... - дрожащим от сдерживаемых слёз голосом уже зашептала она, - я тихонько... приду... к твоему дому... и посмотрю... посмотрю, как... мой милый Паша...
И она разрыдалась. Ей на самом доле стало больно и грустно от всего сказанного. Ей вспомнилась одна сцена из книжки: любящая и пожертвовавшая своей любовью ради "его" счастья с другой, всеми презираемая Мери Дезире, в рубище, утомлённая долгой дорогой, стоит под окном Шарля Лекомб и видит сквозь стекло, как он, сидя у ног своей жены Флоранс, читает ей книгу, а она мечтательно смотрит в пылающий камин и, одной рукой держа на коленях своё дитя, другой играет волосами Шарля. Бедная Мери пришла пешком издалека и принесла с собой доказательства своей невинности и любви, но увы! Поздно!.. и она замёрзла под окном своего возлюбленного... дальнейшая судьба которого осталась Наталье неизвестной, ибо в книжке были вырваны последние страницы. Когда эта картина встала пред глазами Натальи, она разрыдалась ещё горше и сильней.
Павел весь дрожал от сострадания и любви, от беспомощности и горя, дрожал и, крепко прижимая её к себе, сам со слезами, кипевшими в горле, глухо говорил:
- Наташа!.. Наташа!.. полно, перестань!.. люблю... не отдам... ведь... - и ещё какие-то слова.
Когда, наконец, она немного успокоилась, то он, взволнованный и восторженный её любовью и благородством, которое ему инстинктивно было понятно, заговорил торжественно и сильно:
- Слушай! ты - мой человек! мой человек ты потому, что я о тебе думаю и дни и ночи и что у меня, кроме тебя, нет ни души! И никого мне не надо. Никого. А тебя я возьму себе, хоть ты что хочешь говори! Пойми это, пойми! Никому я не могу тебя уступить, потому что без тебя мне не житьё. Как я буду жить без тебя, коли я только о тебе и думаю! Мой ты человек! Я за тебя сердце отдам! Поняла? И не толкуй больше.
Но она толковала. Она унижалась перед ним и в то же время чувствовала себя всё выше. Громадное, сладкое чувство наполняло всю её по мере того, как она обливала сама себя грязью своих признаний, и, становясь всё откровенней, циничней, дошла до того, что сказала ему, наконец:
- Ты думаешь, за это время я чиста была?.. Бедненький! Каждый день...
Но она не договорила. Павел выпрямился перед ней, положил ей руки на плечи и, тряся её, глухо прошептал:
- Молчи!.. молчи!.. убью!
Затем раздался яростный скрип зубов.
Согнутая его руками, давившими ей плечи, Наталья почувствовала, что пересолила, и её обуял страх. Павел видел, что она дрожит, и жалость к ней немного охладила пыл его ревности, хотя и не уменьшила нанесённое ему оскорбление. Он тяжело опустился рядом с ней. Наступило тяжёлое молчание, продолжавшееся томительно долго. Наталья, всё ещё испуганная, прервала его первая, тихо прошептав:
- Пойдём домой.
Он встал и молча пошёл рядом с ней.
- Не любишь ты меня, коли можешь говорить мне такие слова. Жалости в них нет. Скрывать должна была это. Да!.. - сказал он ей, приведя свои мысли в порядок.
Она глубоко вздохнула, и на её лице отразилось искреннее раскаяние.
- Ну да ладно. Вперёд - помолчи. А разговор наш кончен. Деньги у меня есть - сорок два рубля, да за хозяином - девятнадцать. На свадьбу да на первое время жить хватит. Есть у тебя платье... такое, в котором можно бы в церковь войти... которое ты не надевала ещё... ни разу?..
- Нет! - тихо сказала она.
- Ну... надо сшить. Завтра я тебе куплю.
Она промолчала. Когда они пришли домой, он оставил её у лестницы, тихо сказав:
- Не пойду я сегодня к тебе.
- Хорошо! - кивнула она головой и взбежала по лестнице вверх.
Он послушал, как загремел замок там вверху, и пошел снова на улицу. Он чувствовал себя глубоко обиженным её признанием, и ему казалось, что вся улица дышит на него странным холодом, возрождающим в его груди давно забытые чувства, - одиночество, тоску и его старые думы, которые теперь были почему-то тяжелей и непонятней ему, принося с собой что-то новое, чего прежде в них не было.
А она, войдя в свою комнатку, заперла за собой дверь на крючок, села, не раздеваясь, к открытому окну и облегчённо вздохнула "ф...фу!..", а потом, подперши ладонью щёку, стала смотреть в окно.
Собирались тучи. Они вползали на небо, поднимаясь из густой тьмы, закрывавшей горизонт тяжёлой бархатной завесой. Двигались они так медленно, точно делали это по обязанности, давно уже надоевшей им. Охватывая собой небо, они гасили звёзды одну за другой и, точно жалея о том, что портят небо, стушёвывая собой его украшения и скрывая от земли его мягкий, умиротворяющий блеск, - плакали частыми, крупными каплями дождя. Дождь гулко стучал о железо крыши, и эти звуки казались предупреждающими о чём-то землю сигналами туч.
