Викки, которой было четырнадцать, училась в той же школе, что и старшая сестра. Это была миловидная, веселая девочка, основной страстью которой были лошади. В отличие от двух старших детей Флеминга, Чарльза и Сильвии, которые обладали своими неприглядными чертами характера, две младшие дочери были всеобщими любимицами. Ник просто обожал их.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Черчилль оказался прав. В своей штатской одежде Ник выглядел бы нелепо, так как к сентябрю, когда начались особенно тяжелые бомбардировки Лондона и других городов, в английской столице едва ли можно было увидеть мужчину не в военной форме. Даже женщины забыли о платьях. Поэтому в форме американского полковника Нику было как-то уютнее. Подметил он и другие перемены, происшедшие в Лондоне. В клубах официантов заменили официантки. Большинство людей стали постоянно носить с собой противогазы, и каждому пришлось обзавестись удостоверением личности и продовольственными карточками. В ресторанах можно было надеяться только на один кусочек сахара в чай, тончайший слой масла на хлеб и несколько кусочков сыра. Поскольку наблюдался дефицит бумаги, газеты стали выходить лишь на шести полосах. Железные перила и ограды шли на переплавку. С наступлением сумерек каждая семья обязана была либо выключить свет, либо затемнить окна. Невыполнение грозило крупным штрафом или месяцем тюремного заключения. Аэростаты круглые сутки висели над городом. В парковых зонах были протянуты ряды колючей проволоки: против парашютистов врага. На разветвлениях дорог оборудовались доты, повсюду с интервалами были расставлены бетонные заграждения. В автомобилях запрещено было иметь радио. И все же жизнь продолжалась с вызывающей беззаботностью, которая взбесила бы Гитлера, ожидавшего, что англичане будут вымаливать у него мир на любых условиях. Рестораны отелей забивались до отказа во время ленча, немногие открытые театры ставили спектакли с неизменными аншлагами. Ник нашел это столь же невероятным, сколь и воодушевляющим. Он влюбился в Лондон, ему нравилось жить в городе, где его уважали и где им восхищались. Это было так не похоже на Нью-Йорк, где он так натерпелся от прессы.

Его принимали многие высокопоставленные военные из генштаба, и как раз на коктейле у одного из них, некоего генерала Хаддингтона-Смита, в его квартире на Белграв-сквер — недалеко от городской квартиры лорда Саксмундхэма — Ник и повстречался с ней…

Квартира была битком забита мужчинами и женщинами в военной форме. Все курили и пили, поэтому воздух был такой, что хоть топор вешай. Вдруг, в разгар вечера, взревели сирены воздушной тревоги. Эти люди уже давно привыкли к подобным вещам. Еженощные бомбардировки им попросту надоели. Поэтому они стали покидать квартиру организованно и хладнокровно. Многие взяли с собой недопитые бокалы, чтобы на ближайшей станции метро, которое служило бомбоубежищем, продолжить незаконченные разговоры. Ник заметил ее еще в начале вечера: удивительно красивая молодая женщина лет двадцати пяти в строгой форме сержанта наземных служб ВВС. У нее были живое и умное лицо, темные волосы, голубые глаза и румяные щечки. Она была очень стройная, не меньше пяти футов и восьми дюймов.

Наверху рвались бомбы, стучали зенитки ПВО. Ник стал пробираться к ней сквозь толпу.

— Не будете возражать, если этот налет вместе с вами переждет одинокий американец? — спросил он.

— Не буду. Вы были на коктейле, не так ли?

— Верно. Меня зовут Ник Флеминг.

Она изумленно взглянула на него.

— Уж не тот ли Ник Флеминг, — заговорила она, — который является королем оружия?

— Человек никогда не поспевает за своей славой.

— Вот это здорово! Мне еще не доводилось встречаться с американскими миллионерами. Скажите, приятно быть таким богатым?

Он улыбнулся ее откровенности:

— Приятно, но не в день уплаты налогов.

— Хорошо бы денек побыть богачкой! Больше мне все равно совесть не позволит. Но в тот день я непременно сходила бы в «Гарродс» и купила бы все, что там на виду. Затем я пошла бы в «Фортнум» и купила бы весь их шоколад. И ела бы до тех пор, пока не лопнула!

— Насколько я понял, вы любите шоколад?

— Обожаю! Остается только удивляться тому, что я не чешусь и не толстею. Кстати, меня зовут Маргарет Кингсли. Я работаю в военном министерстве секретарем генерал-майора Фарнли.

— Ах да, я встречался с ним. Ничего, по-моему.

— Он милашка, только слишком много курит! Я ему говорила, что в конце концов это сведет его в могилу, но он не слушает.

— Могу себе представить. Думаю, вы не откажетесь пообедать со мной в «Кларидже»? Когда кончится налет.

Выражение ее лица чуть похолодело.

— О, начинается, — вздохнула она. — Вы, американцы, все такие хищники. Прямо как в ваших фильмах. Я думаю, вы должны знать, мистер Флеминг, что я состою в очень счастливом браке, мой муж лейтенант королевского флота, и я не хочу, чтобы ему кто-нибудь рассказывал о том, что видел меня в роскошном ресторане в обществе лихого американского миллионера. Так что благодарю вас, мистер Флеминг. А что касается обеда, то у меня дома есть остатки пирога с почками. Очень даже неплохо. И бифштекса никакого не надо.

— Не хотел показаться вам хищником. Между прочим, я тоже состою в очень счастливом браке. Просто… — он пожал плечами, — мне стало одиноко.

Прямо над их головами раздался мощный взрыв. Освещение в бомбоубежище на секунду поблекло. С потолка посыпалась штукатурка. Сильно побледневшая Маргарет посмотрела вверх.

— Эта едва не скатилась к нам, — прошептала она. — Не хочется об этом думать, но Гитлер бомбит нас все сильнее.

— Мне нравится ваш пирог с почками, — заметил он. — И не надо никакого бифштекса.

Она обеспокоенно посмотрела на него:

— Нет, я серьезно… Надеюсь, вы не станете…

Он улыбнулся.

— Против дружбы не будете возражать? — спросил он.

Она пристально взглянула ему в глаза, медля с ответом.

— У меня дома беспорядок, — сказала она. — Но даже уборка мало что изменит к лучшему. Не хочу, чтобы миллионер еще воротил от меня нос. Надеюсь, у вас нет аллергии на кошек? Я не стану выгонять Мейбл на лестничную площадку из-за мужчины. Тем более короля оружия.

— Вы почему-то упорно упрекаете меня за мое богатство.

Она рассмеялась:

— А как же мне этого не делать, ведь я убежденная социалистка!

Он удивился:

— О, в таком случае, может быть…

— Нет уж! — прервала она его. — Вы уже не можете отвернуть в сторону! Я собираюсь затащить вас в свою мрачную рабочую трущобу, запихнуть в рот вонючую рабочую пищу и прочитать несколько лекций, до одурения скучных, о пороках капитализма!

«Боже правый! — подумал он. — Во что я лезу?»

Нику Флемингу никогда даже и в голову не приходило, что социалистки могут быть сексуальными.

Она жила в Эрл Корт, а ее квартира вовсе не была ни мрачной, ни трущобной. Она располагалась на втором этаже краснокирпичного здания, которому Ник про себя дал лет пятьдесят-шестьдесят. Над крыльцом тяжелыми викторианскими буквами было выведено: «ДОМА ЧЭТАМА». Маргарет задернула светомаскировочные шторы и включила свет. Ник обнаружил, что находится в комнате с высоким потолком. Конечно, богатая леди только презрительно фыркнула бы, оглядевшись вокруг, но Ник нашел комнату удобной и милой.

— А вот и моя Мейбл! — радостно воскликнула Маргарет. Ник увидел зловещего вида черную кошку, которая громко мяукнула и бросилась на руки своей хозяйке. — Ну разве она не красавица? Вам лучше быть с ней повежливей. Если вы не понравитесь моей Мейбл, она может навести на вас порчу! Мейбл, это мистер Флеминг. Скажи ему: «Здравствуйте». Ну?

Мейбл зашипела. Ник стал оглядываться вокруг. Комната была заставлена старинной, но не богатой мебелью, включая просиженный плюшевый диван, на котором в беспорядке были разбросаны журналы и книги. Стены были оклеены дешевыми розовыми обоями, правда, сильно запачканными, но вообще-то веселыми. В углу комнаты стояло старое пианино, заваленное нотами. В рамке висела фотография, на которой был изображен молодой человек в морской форме.