Было уже далеко за полночь. Если бы Саммер привела его прямо к урне, Така смог бы закончить дела и вылететь первым утренним самолётом, проследив, чтобы Сиросаме передали, что именно Такаши забрал с собой и что – точнее кого – уничтожил. До этого дня они не представляли, кто помогает их жертве, но теперь Генрих Мюллер сможет его описать, а людей, которые с легкостью сложат дважды два, в «Братстве торжества истины» достаточно. Его начнут искать, и, хотя он легко мог трансформироваться в иные свои ипостаси, – к тому же с ним уже не будет Саммер, которая привлекает внимание, – всё же нужно быть очень осторожным.

Нет, Така не мог себе позволить разводить сантименты с мягкой маленькой гайдзинкой, в которой было больше ума, чем здравого смысла.

Похолодало. Саммер вздрогнула, когда они вышли из дома. Така подавил порыв дать ей свою куртку. Нельзя было рисковать запачкать одежду кровью. Он не задавал вопросов, когда Саммер повела его вокруг дома. С кем-нибудь другим Така мог бы и заподозрить ловушку, но не в этом случае. В их отношениях он – воплощение опасности, не она.

Формально, конечно, у них не было никаких отношений… разве что охотника и добычи. Поработителя и угнетённой невинности. Преступника и жертвы, как говорят в полицейских телесериалах. Убийцы и трупа.

Они пришли к старому гаражу Мики, у которого уже частично отсутствовала черепичная крыша. Что бы ни находилось внутри, оно подвергалось воздействию непогоды. Очередная ложь?

Внутри стояла только одна большая, непонятной формы машина, закрытая брезентом, да ещё лежала кучка опавших листьев.

Саммер пошла прямо к машине и стянула брезент. На мгновение Така замер от благоговения. Вообще ему особо не было свойственно приходить в восторг от вида машин. Он всегда больше интересовался мощностью, нежели красотой. Но дураком он не был и распознал представшего его глазам зверя.

– Машина досталась Мике вместе с домом. Тогда это была просто куча ржавчины, однако Мика работал над ней последние пять лет. – Голос Саммер прервался, но в нём не слышалось слёз – только боль. – Бедный Мика, – прошептала она.

– Побеспокойтесь лучше о себе, – отрезал Така.

Это был «дуйзенберг», где-то тридцать пятого года выпуска, прекрасно сохранившийся, с сияющей поверхностью, тёмного, насыщенно-синего цвета, с кожаными сидениями в тон.

– Он на ходу?

Саммер открыла боковую дверь, даже не взглянув на него.

– Не всё ли равно? Мы же не собираемся никуда ехать. Если повезёт, из него, наверное, можно выжать восемьдесят километров в час. – Саммер исчезла на заднем сидении, только ноги торчали из машины, и Така мог видеть движения её ягодиц. Она явно что-то искала. И по какой-то грёбаной причине он возбудился. В ожидании Така прислонился к стене. Злиться на себя – пустая трата времени: у него здоровое отношение к женскому телу. И хотя он не считал себя любителем женских задниц, не было смысла отрицать, что её даже в этих выцветших чёрных джинсах восхитительна.

Но возбудиться из-за женщины, которую намереваешься убить, – двигаться в таком направлении Така совсем не хотел. Он знал мужчин и женщин, которые наслаждались сексом и смертью, заводились при мысли о том, чтобы соединить приятное с полезным – занятия любовью и убийство. Такие мысли и реакции – первый шаг к неизлечимой болезни души. Саммер Хоторн была работой, запретным плодом, и если она выберется из этой машины-бегемота с урной Хаяси, то станет очередной невинной жертвой этой войны.

И тогда, после завершения всей этой истории, он подумает, а не найти ли ему обманчиво хрупкую гайдзинку со светлыми волосами, бледной кожей, веснушками и прелестным задом, чтобы утолить свою страсть. Так будет разумнее и полезнее для здоровья. Проще, в конце концов. Он ведь практичный человек!

К счастью, Саммер полностью залезла в машину, так что Таке больше не пришлось наблюдать за её виляющей пятой точкой. Через мгновение она перевернулась и села на пол «дуйзенберга».

– Она у меня.

Ему везло как утопленнику. Они могли бы проискать урну всю ночь, и он был бы доволен. Могли бы поехать на юг и выследить её сестру. Но урна – вот она, прямо здесь, и больше нет причин медлить. Есть распоряжения, работа, и он её сделает.

Така оттолкнулся от стены и подошёл к «дуйзенбергу», заполнив дверной проём и закрыв свет. Увидел, что давно потерянная урна Хаяси стоит на сиденье. Даже в темноте она была прекрасна. А потом Така посмотрел на Саммер, и все мысли о старинном сокровище, за которым он охотился несколько месяцев, а другие – века, вылетели у него из головы.

У неё были голубые глаза – не такого насыщенного цвета, как глазурь урны – но всё же ярко-голубые. Мокрые волосы начали высыхать. Саммер неподвижно сидела на полу машины, будто бы зная, что случится теперь, когда она наконец отдала ему то, что он хотел.

Выбора не было: Така залез в машину, а Саммер попыталась отползти к задней двери. В её глазах плескалась паника. Она всё понимала.

Но он не мог позволить этому остановить его.

Джиллиан Мари Ловиц, единственная дочь Рафаэля и Лианны Ловиц, вытянула руку и подняла большой палец. Саммер пришла бы в ужас при мысли, что её младшая сестренка путешествует автостопом, но нищим выбирать не приходится. А сейчас Джилли определённо была нищей – в её кармане лежало ровно тридцать семь центов.

Почему кто-то хоть на мгновение мог подумать, что она так вот запросто отправится к Питерсенам, – этого она никак не могла понять. Автор этого маленького плана совсем её не знал.

Её сводная сестра Саммер относилась к небольшому числу людей, которые по-настоящему разбирались в характере этого бесёнка в юбке. Родители слепо обожали Джилли, и она их тоже любила. По-матерински. У её родительницы был интеллект тостера, отец зациклился на деньгах, и оба думали, что их милая доченька – невинная принцесса. Джилли лишилась иллюзий, когда в двенадцать лет случайно увидела, что с матерью делал садовник… и что отец за ними наблюдал.

Слава Богу, никто тогда её не заметил. А Джилли повела себя как ребёнок: убежала, чтобы побыть у Саммер, пока во всём не разберётся. Саммер всегда была для неё как мать, хоть разница в возрасте у них – всего двенадцать лет. Лианна видела в старшей дочери обузу, мешающую ей молодиться, а в младшей – модный аксессуар. Ральф вообще особо не обращал на Джилли внимания – только давал деньги.

Что было неплохо: они полностью ей доверяли и не доставляли хлопот. Тем временем Джилли тщательно распланировала свою жизнь. Она была одной из тех пугающе умных подростков, которые в шестнадцать лет уже переходили на второй курс в колледже. А ещё Джилли была намерена переехать в собственную квартиру через несколько месяцев. Единственной проблемой было вынудить аспиранта, своего напарника в лаборатории, соблазнить её, но работа в этом направлении активно продвигалась!

Но тем временем её выдернули с занятий и отправили на юг с весьма сомнительными объяснениями. Мол, Питерсены – друзья отца Джилли (хотя она даже не помнила, чтобы встречалась с ними раньше) и что они уберегут её от преследований какого-то ненормального, о котором она никогда и не слыхала. Уберегут, как же! Глядя на Питерсонов, никому бы и в голову не пришло такое ляпнуть.

Ей даже не дали шанса возразить и воспротивиться! Добравшись до отдалённой хижины в пустыне, Питерсены следили за ней, словно коршуны. Джилли пришлось ждать два дня, чтобы те расслабились и подумали, что она им верит.

Преодолеть запертые двери и собак, особо не шумя, оказалось очень трудно, поэтому и не получилось порыться в кошельке Милдред и взять такие нужные деньги. Сейчас же главной её целью было убраться отсюда и вернуться в Лос-Анджелес.

Джилли решила, что, как только доберётся до телефона-автомата, то позвонит родителям и узнает, что происходит. Или – так даже лучше – позвонит Саммер, которая тотчас же приедет и заберёт её. У Питерсенов были только мобильные, которые они всё время держали при себе, поэтому ей не представилось возможности позвонить из хижины. Когда же она в открытую попросила телефон, они лишь сказали «слишком опасно» и предложили ещё шоколада.