Тем, кто сейчас умирает от страха в кресле стоматолога, стоит узнать, что на самом деле они счастливчики — тут вам и укол, и наркоз, и стерильные инструменты… Петербуржцам в начале прошлого века борьба с зубной болью доставляла куда как больше «удовольствий».

Сто лет назад обитатели домов-колодцев на Васильевском были крайне озадачены появлением одного субъекта, который ходил по дворам и за грошовое вознаграждение предлагал услуги дантиста. С виду человек был похож на точильщика ножей или лудильщика. Он точно так же носил сумочку с инструментами, но вот только вместо всем привычного «кому паять, чинить, кастрюльки лудить» призывно кричал под окнами «кому зубы лечить, рвать, новые вставлять».

Поначалу василеостровцы удивлялись, и никто не хотел рисковать здоровьем. Но только зубная боль — такая штука, что на определенном этапе, «дойдя до кондиции», человек готов пойти на любые жертвы, лишь бы поскорей от нее избавиться. Именно таким образом клиентура у бродячего дантиста росла вместе с известностью. Брал он недорого, лечил прямо на дому у клиента, к тому же отличался неординарностью подходов и находчивостью в процессе лечения.

Как-то пришел бродячий дантист в один двор. Там его пригласили осмотреть посыльного, который жил во многонаселенной квартире. Посреди комнаты угрюмо, с поджатыми ногами на табурете сидел человек с перевязанной полотенцем челюстью.

— Э, любезнейший, да у вас тут такое дупло, что сову можно поселить, — заявил «доктор» после осмотра, — но можно и пломбу поставить. Есть пломбы восковые, а есть резиновые. Резиновые покрепче будут.

После недолгих торгов сошлись на 20 копейках за резиновую пломбу. Тогда дантист раскрыл чемоданчик со всевозможными баночками, скляночками и инструментами и извлек оттуда старую резиновую калошу. Отрезал от нее кусочек и начал плавить в жестяной банке над свечкой. Затем вставил между челюстями больного винную пробку — чтобы, чего доброго, рот не закрыл — и стал заделывать дырку в зубе расплавленной резиной. Мужчина таращил от боли глаза, но терпел. Вокруг уже собрались любопытные соседи, радостно отпуская различные комментарии типа «смотри, чтобы он глотку тебе резиной не залил» или «на шинах будете теперь щи-то хлебать». По окончании работы дантист велел пациенту сесть к открытой форточке, не закрывая рта, чтобы резиновая пломба быстрее остыла.

В это время в комнате появилась пожилая дама в ситцевом платье и рваном фартуке. Она также страдала зубом. Но тут уже предстояла операция по удалению такового. По многозначительному определению «доктора», «зуб-шельмец сидит слишком крепко, и потому тащить его нужно клещами номер 16». Для устойчивости процесса удаления дантист велел «тетеньке» сесть на стул, а ногами обвить ножки стола. Сам же зубных дел мастер уперся в другой край стола и принялся тащить зуб. От боли и неожиданности больная дернулась так, что слетела со стула, ударилась головой о подоконник, при этом потянула за собой и стол и дантиста. Хозяин комнаты, который с открытым ртом продолжал сушить пломбу под форточкой, возмущенно мычал, дескать, «мерзавцы, чуть подоконник не сломали». Между тем упорный дантист не отступал.

— Тетенька, сядьте на пол — с пола падать некуда, — сказал он пациентке.

Из чемоданчика были извлечены клещи номер 17, и дантист, взяв их в правую руку, ухватился за больной зуб. В другой руке у «врача» неожиданно оказалась опасная бритва. Приставив ее к горлу несчастной, «доктор» что есть мочи закричал:

— Угу-гу, сейчас зарежу!

Та испугалась, резко рванулась в сторону, и зуб был легко удален. Под бурные аплодисменты «дантист» собрал инструмент и, получив гонорар, удалился. Этот случай лишь прибавил ему авторитета и популярности. Однако всеобщая эйфория длилась недолго. Вскоре выяснилось, что, увлекшись, дантист выдрал вместо больного абсолютно здоровый зуб.

В этот двор он больше не заходил, а спустя некоторое время и вовсе вынужден был перебраться на Охту, куда слава о нем еще не докатилась.

Сто лет назад в Петербурге на Вознесенском проспекте находился один уникальный в своем роде ресторан. Он славился отсутствием драк, скандалов или дебошей, которые обычно устраивала разгулявшаяся публика.

Дело в том, что весь обслуживающий персонал этого ресторана, от повара до гардеробщика, при приеме на работу проходил обязательный экзамен «на вынос пьяного». Хозяин заведения Порфирий Филимонович лично устраивал проверку желающим у него «послужить», которую проходили далеко не все. Но если уж выпадало счастье получить у него работу, то платил хозяин щедро и относился с уважением. Испытание заключалось в том, что обладавший недюжинной силой и весьма внушительной фигурой Порфирий Филимонович не без удовольствия начинал ходить колесом по всей ресторации, сшибать мебель и для пущей убедительности выкрикивать, что он в свое время и на медведя ходил. Задачей экзаменуемого было не испугаться и попытаться утихомирить разбуянившегося работодателя. Немногим молодцам удавалось унести ноги без особых увечий, а уж тем более справиться с «дебоширом».

Однажды в поисках места официанта попал на такую экзаменовку один юноша «щуплого студенческого вида». На него и время-то Филимоныч поначалу тратить не хотел, но тот настоял. Посмотрел внимательно новобранец, как хозяин «безобразничает», снял очки и на глазах у присутствующих за считанные секунды стянул с себя сюртук, продернул сквозь рукава шарф, выскочил навстречу Филимонычу и коротким мастерским ударом съездил ему по уху. А пока тот стоял, оглушенный и опешивший от неожиданности, стремительно натянул сюртук ему задом наперед и ловко примотал шарфом руки к туловищу. Затем, поразмыслив мгновение, «студент» также быстро свернул из двух салфеток кляп и, не церемонясь, затолкал его в рот несчастному экзаменатору. После таких потрясений Порфирию Филимоновичу пару дней пришлось провести в постели, так как на поверку у него каким-то образом оказались сломаны два ребра. На «Аркашку-студента» обижаться не стал и работать к себе взял, а прежде выяснил, откуда тот «такой шустрый выискался». Оказалось, что несколько лет до этого Аркадий Рыбин проработал санитаром в доме для умалишенных и вынужден был там справляться с более серьезными противниками, нежели Порфирий Филимонович.

Сотню лет назад тех, кому «выпадало счастье» приезжать в Петербург по Финляндской железной дороге, северная столица встречала весьма неприятным образом. Невероятное зловоние распространялось на подъездах к городу, а источала его крупнейшая мусорная свалка под названием Куликово поле.

Отходы сюда свозили со всего города, и с годами свалка только разрасталась. Помимо помоев, строительного и прочего мусора, каждую зиму тысячи лошадей привозили на Куликово поле собранный на улицах снег, и к концу зимы на свалке вырастали настоящие снежные «монбланы» до 11 метров высотой. Разумеется, как только весной начинало пригревать солнце, снежные горы неизбежно таяли. Потоки талой воды размывали помои, и зловонные ручьи неслись в окрестные проулки. Долгое время не представляли, как решить эту проблему, пока не нашелся один коммерсант, который пообещал спасти округу от смрадных потопов. Взамен он попросил сдать ему Куликово поле в аренду. Городские власти, подумав, согласились.

С окончанием холодов предприимчивый Федор Савельич взялся за дело и… прежде всего приказал накрыть все снежные кучи навозом. Способ оказался на удивление действенным, снег лишь немного подтаивал, а кучи оставались в целости практически весь год, до новых заморозков. Правда, запах над помойкой теперь стоял еще более «насыщенный», но тут уже выбирать не приходилось. Между тем предприниматель, решив снежную проблему, взялся активно осваивать доставшийся ему мусорный прииск. Он нанял около сотни работников, которые собирали на поле «всевозможнейшую дрянь»: тряпки, кости, железо, стеклянный бой. Все это сортировалось, приводилось в товарный вид и отправлялось на продажу. Дела шли в гору, а хозяин свалки придумывал все новые способы превращения мусора в звонкую монету.