— Не веришь мне?
Помотал головой.
— Нет, — хрипло, на выдохе.
Мужчина закатал левый рукав. На загорелой коже сверкнула серебряная змейка, украшенная рунами. Точно такая же, как у меня. Но в то же время другая.
Браслет, сделанный Годриком.
Мужчина подошел, осторожно, как к дикому зверю. И освободил мне правую руку.
— Я могу показать тебе воспоминания. Свои воспоминания.
Вложил в пальцы палочку и доверчиво наклонился ко мне.
— Тебе решать: Легиллеменс или Авада Кедавра.
Он смотрел своими невероятными зелеными глазами, а я понимал, что, если хочу разобраться в ситуации, выбора на самом деле не имею. Салазар — портрет — обучал меня работе с сознанием, поэтому что делать примерно я знал.
— Легиллеменс.
С непривычки в сознание мужчины я вломился, как взбесившийся носорог. Наверное, ему было больно, но он терпел. И не скрывался.
Я бы мог сказать, что мужчина солгал, на самом деле присвоил воспоминания портрета, если бы разноцветные линии его сознания не подхватили меня и не увлекли вглубь, в открытое поле памяти. Так доверчиво, так… искренне. Я видел ту, другую, древнюю жизнь. Видел старинные замки, восстания, строительство Хогвартса и его оборону. Я видел все, и это были истинные воспоминания. Салазар рассказывал, как определить правдивость увиденного.
Передо мной стоял мой Салазар Слизерин, современный, старше меня, но… мой. Просто мой. С открытым до самого донышка разумом, распахнутой душой, готовый принять любой вердикт. Я видел его симпатию ко мне, его окрашенные чувствами воспоминания. И мог бы легко их уничтожить — маг вверял мне всего себя. Но вместо этого я постарался аккуратно выскользнуть из чужого сознания. Салазар помогал, мягко, ненавязчиво. Когда мы приняли реальность, то оказалось, что прижались друг к дружке лбами, дышим одним дыханием, тяжело, надсадно.
— Развяжи меня, — палочка выпала из рук.
Веревки немедленно соскользнули на пол и пропали, я поднялся. Желание придушить эту сволочь возрастало в геометрической прогрессии.
Как бить человека я знал. Главное — прятать большой палец внутрь кулака. Так и поступил. Салазар красиво откинулся на стол, а я вылетел через окно в сад. Невозможно находиться с ним в одном помещении. Я же убью его.
Схватился за волосы, чтобы унять мысли. Все чувства, до этого сдерживаемые, приглушенные горечью потери, сейчас хлынули на меня. Стало больно и сладко, страшно поверить и невозможно отказать.
— Ублюдок! Я же думал, что ты умер! Что больше никогда не увижу тебя, — покачал головой, кусая губы. — Почему…
— Не мог, — Салазар уже залечил ссадину. Ненавижу магию! И медленно подошел ближе, положил руки на плечи. — Нам нельзя вызывать подозрения, не пока ты в Хогвартсе.
Я убью эту сволочь, потому что сейчас… абсолютно… счастлив.
— Я люблю тебя, — короткий поцелуй в щеку. — Люблю тебя, — в веки. — Люблю, — в лоб.
Если он так надумал следовать к губам, то какой-то слишком долгий путь.
Я думал, что привык уже ко всему, теперь же оказалось, что мир магии… гораздо богаче на сюрпризы, чем я подозревал вначале. Потомки Смерти, кольца…
Возродившиеся темные маги, что сжимают так, будто боятся одновременно поранить и отпустить.
А волосы у него мягкие, густые. И губы по-прежнему теплые, жесткие, уверенные, поцелуи их — пьянящие.
— Люблю тебя, — прошептал в ответ.
Салазар улыбнулся и поцеловал меня снова.
Я потом отомщу ему. Сейчас я слишком для этого счастлив.
38
— Ты издеваешься, — припечатал Салазар.
— Хм? Нет, — категорический тон вызывал улыбку.
— Тогда изощренно мстишь, — предложил второй вариант Основатель. — Заставляя меня бегать к тебе на свидания, как какого-то мальчишку.
— М, возможно. Но ты это заслужил.
Мужчина прищурился.
— Еще и удовольствие получаешь. И кто из нас змей слизеринский?
Из груди вырвался легкий, тихий смех.
Перед нами расстилался шлюз Камден-Тауна, под мостом, на котором мы стояли с Салазаром, проплывал белоснежный катер с туристами.
Рабочий день уличных художников в самом разгаре, однако из-за жары туристы разбежались: либо прятались в парках, либо на катерах в компании холодных коктейлей и мороженого. Немногочисленные художники примостились в тенечке. Кто под редкими деревьями, Мегги, например, прислонилась к боку своей палатки, спрятавшись под полосатый навес.
Мы с Салазаром решили перекусить на мосту. Да, в чем-то бывший Слизерин прав, мне доставляет удовольствие то, как он ждет меня в Камдене или в любом другом районе Лондона, откуда мы отправляемся на прогулку в парк, в кино, театр или музей. Однако, помимо этого, пансионат служит прозрачной завесой между двумя комнатами, в которые условно превратилась моя жизнь. Одна — ставшая уже привычной за прошедшие годы, со своим расписанием, занятиями, увлечениями. А в другой есть Салазар, что заставляет меня автоматически пересматривать многие аспекты своего существования. Будь то поздний завтрак или полноценный рабочий день. Иногда приходится вставать раньше, чтобы успеть на какую-нибудь выставку. Иногда приходится уходить с рабочего места, чтобы посетить кинотеатр. Но, что мне нравится, Салазар сдерживает свой эгоизм. Меня всегда ждет завтрак, если я не успеваю поесть. Или он может часами сидеть подле меня, глядя, как я рисую, если клиентов много. Подобное несколько пугает, ведь я знаю, каков на самом деле Слизерин. И не понимаю, как спросить, как правильно задать вопрос, чтобы узнать, почему он не… другой… странный.
Единственное, что не устраивало Салазара, так это мой отказ переехать к нему. А я не мог объяснить, что мне требуется время привыкнуть к его присутствию в собственной жизни. Не мог подобрать правильных слов. Но, может, время пришло? Ведь мне скоро в Хогвартс.
— Это лето последнее, когда я живу в пансионате. На следующее обязательно перееду к тебе, если хочешь, сразу с вокзала, — искоса взглянул на мага. — Хозяйку уже предупредил, так что она меня ждать не будет.
Это уже не шутка, сердце зашлось быстрым стуком в ожидании ответа. До этого в наших словах царил флирт и легкое веселье, лишь тонкая грань серьезности.
Салазар легко прижался щекой к моей макушке, всего на мгновение, но оно стало драгоценным.
— Я рад, — пальцы скользнули по тыльной стороне моей ладони, отчего по позвоночнику пробежалась дрожь.
— Кстати, ты уже решил, как будешь возвращаться в магическое сообщество? Вроде все думают, что Гриффин — владелец журналов и газет.
— Это уже их проблемы, — почти промурлыкал с видимым удовольствием Салазар. Разве что не потянулся. Лишь глаза остались холодными, сверкающими. — Не стоит делать поспешные выводы, основанные на малом количестве информации. Это может привести к недоразумению. Будучи Гриффином, я никогда не утверждал, что являюсь владельцем, наоборот, делал акцент на том, что представитель СМИ. Так что в нынешней ситуации мне достаточно дать коротенькую заметку о том, что Эрик Гриффин покидает страну ради более успешной карьеры за морем, пожелать ему удачи и поблагодарить за то, что долгое время являлся идеальным представителем. А на сцену выйдет Салазар Селвин, настоящий владелец.
Что-то мне подсказывает, что хитрый слизеринский змей уже провернул кампанию по удалению Гриффина со сцены.
— Ты изменился. Стал… Ты совсем другой, по сравнению со своим портретом.
Салазар хмыкнул, сделал глоток сидра прямо из запотевшей бутылки. В его длинных, ухоженных пальцах она смотрелась произведением искусства. Раньше я и подумать не мог, что Основатель может пить из горла, гулять в простых джинсах и разговаривать без экивоков и словесных реверансов. В остальном же Слизерин как был джентльменом, так им и остался. В своем, магическом, понятии.
— Время изменилось, другие нравы, другие традиции. К тому же я тесно контактирую с миром маглов. Конечно, мне не все изобретения простецов пришлись по вкусу, — выразительно взглянул на надкусанный биг-мак в руке, — однако у них много интересного, познавательного. Никто бы не понял, если бы я вел себя как чистокровный сноб. Это выглядит смешно со стороны никому не известного мужчины. К тому же, — этот знакомый хитрый прищур! — Никто не говорил, что мне нравится соблюдать правила поведения в высшем магическом сообществе. Одно дело этикет, банальная вежливость, но "превосходство свое и гордость рода своего должно демонстрировать тем, кто вокруг" — это совсем, совсем другое. В наше время отступить хоть на шаг от правил означало опозорить род, сделать его предметом насмешек и главным анекдотом на длительное время. Подобное не располагало к созданию дружеских связей. Мне повезло найти Кандиду, Пенни и Годрика, которые так же, как и я, не любили все эти правила. Но многие, как мой отец, следовали им годами, не в силах открыться хотя бы одному человеку из вечного опасения причинить урон репутации. Ты не представляешь, какое облегчение пришло, когда я понял, что не обязан и в этой жизни сковывать себя высшим этикетом.
