- Ну, во-первых, вы заблуждаетесь, - возразил Гвоздев. Даже среди них далеко не все так верят. Это, знаете ли, очень непросто - смотреть на фрески Микеланджело и верить в то, что это мухи так случайно загадили стену. Поэтому наиболее умные среди них полагают, что материи свойственно саморазвитие, что появление жизни как бы изначально заложено в законы материи, а хаоса нет. То есть, они полагают, что дело не в мухах, а в особых свойствах побелки, на которой возникли фрески. Но и это уже прогресс - из первобытного состояния они как бы продвигаются понемногу к вере наших предков - ведь отсюда уже только шаг до признания разумности самой материи. Но давайте вернемся к эволюции жизни. А то мы опять уйдем в сторону. Так вот, Глеб, отрицать в эволюции жизни наличие разумного, направляющего начала можно только с помощью множества больших и очевидных натяжек. Дарвиновская теория видов приспособляемость, изменчивость, мутации, закрепляемость признаков - безусловно, многое объясняет в ней. Но главное оставляет за кадром. Она оставляет за кадром прежде всего то, почему так целеустремленно движется природа к своей вершине - к разуму, к человеку. Если считать его действительно высшим достижением природы, то от одного этого теория случайной приспособляемости летит в тартарары. Заметьте, Глеб, что приспосабливающемуся к окружающей среде животному целесообразно быть сильным, ловким, быстрым, выносливым. И гораздо менее целесообразно быть разумным. Крокодил питается мартышками. Но тогда венцом развития животного мира должна бы стать, вероятно, помесь гепарда, тиранозавра и броненосца. А им становится человек, чихающий от первого сквозняка. Надо полагать, например, что шкура особенно мешала ему приспосабливаться и выживать холодными ночами. Точно также случайной приспособляемостью не может быть объяснен ни один качественный скачок в развитии живого. Возьмем ли мы возникновение первой клетки. Возьмем ли мы возникновение из одной клетки многоклеточных существ, самому простейшему из которых требуется, сколько я понимаю, хотя бы тысяча разных клеток. Возьмем ли мы возникновение из однополого существа двуполого. Можете ли вы, Глеб, представить себе, чтобы случайно по соседству друг с другом из принципиально иного организма возникли бы две особи противоположного пола с уже готовыми и подходящими друг для друга системами полового размножения? Более того, чтобы одновременно у них обоих возникли совершенно четкие инстинкты относительно того, что с этими системами им необходимо делать? Возьмем ли мы далее возникновение вообще любой из систем, присущих организму сложных существ - системы дыхания, кровообращения, нервной системы - все это имеет смысл только как единые сложнейшие комплексы. Возьмем ли мы возникновение органов чувств. Объясните мне, какая случайная мутация может заставить слепое существо прозреть? Глухое начать слышать. Даже если тысячекрат более приспособленным к окружающему миру станет оно от этого. Вероятность любой из тысяч, если не миллионов, подобных маленьких и больших случайностей математики назвали бы исчезающе малой. Я думаю, когда-нибудь, когда у биологии появятся более четкие представления о природе мутаций вообще, на сложных арифметических машинах возьмутся прикинуть вероятность хотя бы пары из них. И я уверен, окажется, что только вероятность возникновения рыбы из какой-нибудь морской звезды, или, чего бишь там, потребовала бы не миллиарда, а миллиарда в миллиардной степени лет эволюции, и, в общем, все равно никогда бы случайно не произошла. При этом, поймите меня правильно, Глеб, я нисколько не сомневаюсь в самом факте происхождения рыбы от морской звезды. И я уверен, что в действительности все происходило совсем не так просто, как я это себе и вам представляю теперь. Что с развитием биологии мы постоянно будем узнавать множество каких-нибудь промежуточных этапов, звеньев. Я слышал, например, краем уха, что первое многоклеточное возникло их каких-то колоний клеток. И я заранее принимаю это на веру. Более того, я совершенно убежден, что все это именно так и было и иначе быть не могло. Потому что, если в принципе принимаем мы за свершившийся факт эволюцию жизни - а не принимать ее невозможно - то только так и могла она осуществляться. Но при всем при этом, я категорически отрицаю возможность случайного развития жизни от первой клетки до человека. Я убежден, что в процессе эволюции не произошло ни единого чуда, ни разу за три миллиарда лет не были нарушены законы материи, ни разу Господь Бог не спускался в сонме ангелов на Землю, чтобы вставить глаз какому-нибудь моллюску. Но при этом вся она - с первого и до последнего дня - великая тайна. Более или менее внятно наука способна объяснять только, как происходила эволюция, но почему она произошла? Почему за три года, которые мы отсутствовали в Ватикане, на свежепобеленном своде Сикстинской капеллы возникло "Сотворение человека"? Неужели все-таки мухи?

- Так почему же, Иван Сергеевич? - удивленно спросил вдруг Вольф, минуту тому назад вдруг снова вылезший из-под одеяла, сидевший теперь поверх постели своей, и слушавший Гвоздева с видимым интересом.

- Да вот, почему? - повторил и Гвоздев. - Все тот же вопрос. А ну-ка, я кое-что еще изображу вам, - и он опять полез в узелок.

Скоро заполнив грифельком остававшуюся половину папиросной пачки, он передал ее Глебу, и тот опять подсел на топчан к Вольфу.

На этот раз на картонке оказалось две таблицы:

единица комплекс, способный к дальнейшей организации

элементарная частица атом

атом молекула

молекула вещество

вещество космический объект

космический объект звездная система

звездная система галактика

галактика ?

единица комплекс, способный к дальнейшей организации

элементарная частица атом

атом молекула

молекула вещество

вещество жизнь

жизнь ?

Иван Сергеевич предоставил сокамерникам пару минут на их изучение.

- Вы не находите, - спросил он затем, - что в структуре материи как таковой жизни вроде бы и не находится места? Посмотрите на первую таблицу. Вся видимая нами материя совершенно четко разделяется на уровни, каждый из которых существует в определенном смысле сам по себе - подчинен своим, присущим ему законам. Как будто, можем мы даже предположить эту структуру в виде спирали, каждый виток которой состоит из четырех уровней. Но взглянем на вторую таблицу. На одном из уровней с заметным опозданием от общего генезиса материи из единицы возникает вдруг второй комплекс - комплекс, не количественно, но качественно иной. Комплекс, получающий принципиально отличное от прочих удивительное свойство свойство к самовоспроизводству. Должны ли мы предполагать, что этот комплекс количественно является конечным, что в свою очередь он не может служить единицей для образования нового комплекса? Может быть, и должны. Но давайте представим, что нет. Давайте поищем нечто аналогичное на нашем с вами уровне. Всем известно, что человеческий зародыш в своем развитии так или иначе повторяет процесс эволюции жизни. Но попробуем посмотреть на это с другой стороны. Давайте-ка понаблюдаем за эмбрионом. Мы видим в начале всего одну клетку, но получившуюся из слияния двух. И клетка эта начинает делиться. Вот клеток уже становится несколько, и непрерывно, непрерывно они делятся и умножаются. Одновременно рядом с зародышем начинает расти плацента, через которую поступают к нему от матери питательные вещества - вспомните-ка о растениях. Клеток становится все больше, они становятся все разнообразнее. Из одних потом выйдут мышцы, из других желудок, из третьих почки. Но все это было заложено уже в одной - самой первой клетке. И поэтому в гармонии между собой все это стремится, стремится неудержимо к конечным формам своим. Вот начинают, наконец, появляться у эмбриона нервные клетки - самые сложные, самые ценные и самые разнообразные из всех - единственные, которые не восстанавливаются. В этих нервных клетках будущий разум его, будущее его я. Вот у эмбриона забилось сердце, вот он уже шевелится, у него есть глаза и уши, легкие его готовы вдохнуть, клетки мозга воспринять первую информацию. Со всех сторон он окружен матерью, она отдает ему все свои соки, принимает в себя все отходы его. Но пока еще в эмбрионе нет разума. И мать для него не более, чем источник жизни. Он не способен еще сознавать ее, ни, тем более, отца, хотя бы в радостном беспокойстве он и был рядом. Отец этот дал зародышу лишь маленькую частицу себя при начале, и все же от него в нем половина. Но вот уже пора, пора, организм его созрел к рождению. Он рождается. И что же изменяется для него в первую очередь? Изменяется способ питания. Он не может более, как зародыш, довольствоваться лишь тем, что само приходит к нему от матери. Он учится теперь сосать ее. Она становится для него - кормящая мать.