Литмир - Электронная Библиотека

   Я достал из кармана блестящий золотой червонец. Фрол заткнулся и заворожено, как кролик на удава, уставился на монету. Битый час мы пытались втолковать Фролу, чего от него требуется. Чудак-человек, ему и деньги суют, причем немалые, и в темницу за него идти согласны, а он ломается, как первый блин на сковороде. Мне б такое счастье, всем святым бы свечек натыкал.

   Дожал Фрола Подельник, уже ни на что не надеясь, он в сердцах ляпнул:

   -- С такими деньгами все клыки выдрать можно и золотые в три ряда вставить!

   Удар попал в цель. Вдарили по рукам. Ничего не скажешь, взаимовыгодная сделка -- Фролу червонец золотой, нам нары. Справедливость, где ж ты шаришься? Ау!

   Решение одной проблемы породило другую. Срочно требовался подходящий кандидат на роль Фрола. Дело предстояло рисковое, приказать корешам я не мог, совесть не позволяла. Кондрат Силыч словно читал мои мысли, цепкие стариковские пальцы вцепились мне в локоть.

   -- Я пойду, Пахан. Росточка мы одного, да и по возрасту схожи. Для надежности голову тряпкой обмотаю, мол, челюсть болит, почитай вся Волынь в курсе, как Фролу зубы драли, глядишь, пронесет. Главное Лёньку из стены вытащить, а ты уж ломай голову, как его из камеры вызволить. Меня, дай Бог, через три денечка так отпустят. А если что -- годов немало, пожил свое, мне и помирать не страшно.

   Прав Кондрат Силыч, других вариантов нет. Будем надеяться -- удача на нашей стороне. До заката оставалась часа четыре, время есть, но сидеть сложа руки некогда. Попасть в тюрьму просто, выйти проблема. Ускоренным темпом мы двинулись назад к телегам.

   Базар пустел на глазах. Жидкая кучка самых настырных покупателей все еще слоняется по рядам, но торговцы уже прячут товар под прилавок, крестьяне с окрестных деревень, не расторговавшиеся за день, с мужицкой основательностью готовятся к ночевке. Отшумел базарный день, всюду груды мусора, легкий ветерок смешал запахи свежего сена, заморских яств и откровенной тухлятины. Случайные прохожие морщат носы от таких ароматов.

   В этот поздний час, как не странно, самым оживленным местом на рыночной площади оказался наш закуток. Переднею телегу окружило человек двадцать, все больше крестьяне да приказчики, но среди разгоряченных и злых мужицких рож мелькает штук пять вполне респектабельных купеческих лиц.

   Взгромоздившись на корзину с огурцами и размахивая пучком укропа, Евсей крыл собравшихся матом. От души, с углублением в родословную.

   Рядом подпирает оглоблю верный Ванька. Антоха, Сорока и Азам стерегут тылы. Ни дать ни взять -- отчетно-перевыборное колхозное собрание. Речи отгремели, народ созрел для мордобоя. Наше появление раскалило обстановку до предела. Не забивая голову лишними вопросами, Васька отломал от ближайшей подводы оглоблю и поспешил к брату, наши ряды сдвоились и красноречие Фраера взлетело на небывалую высоту:

   -- ...морды барышные! Деды ваши ослами были! Отцы козлами родились! И внуки у вас пацифистами вырастут!!!

   Аплодисментов не последовало. Докладчик выдохся и на секунду заткнулся. Растолкав мужиков, я пробился к "трибуне" и мирно поинтересовался:

   -- Чего бузим?

   -- Цены их наши не устраивают, дешево торгуем, покупателей переманиваем. Завтра с утречка бесплатно огурцы раздавать стану! -- Прорычал Евсей.

   Вперед выдвинулся розовощекий купчина с золотой цепью на дряхлой шее.

   -- Нельзя так делать, цену надо держать, иначе какая торговля...

   -- Завтра увидишь какая, сморчок поганый. Ишь харю нажрал из-за щек ушей не видно!

   Вон оно что. Признаться по делу торгаши взъелись. Нам прибыль ни к чему, от товара бы избавиться, а людям жить на что-то надо. Завтра пол города за дешевыми огурцами сбежится, мужики в убытках будут, овощ товарный вид теряет быстро, день-два не продал -- вези на свалку.

   -- Господа! -- призвал я торговцев к порядку. -- Есть товар -- есть проблема, нет товара -- нет проблемы, купите все оптом, за ценой не постоим и торгуйте как хотите.

   -- А чего тут покупать? -- усмехнулся розовощекий. -- Красная цена три рубля, вместе с корзинами.

   -- Годится, -- кивнул я.

   -- Позвольте, позвольте! -- подал голос лысый купец с культурной окладистой бородой. -- За три-то рубля и я не прочь поживиться.

   -- И я! И я! -- послышалось с разных сторон.

   Спрос превышал предложение. Я забрался на телегу, задвинул за спину Евсея и громко произнес:

   -- Объявляется аукцион. Желающие участвовать в торгах вносят в кассу по три рубля, залог не возвращается, товар забирает тот, кто предложит хоть на копейку больше. Касса -- я!

   Желающих сыскалось семь человек. Наша казна пополнилась на двадцать один рубль. Торги начались. Первым на четырех рублях сдался крестьянин в латаных штанах, через пятьдесят копеек отскочил вертлявый приказчик, пятеро оставшихся купцов не мелочились, всякий раз накидывали по рублю. Началась борьба кошельков, наши огурцы и помидоры их уже не интересовали. В финал вышли розовощекий и лысый. Ставка поднялась до двадцати пяти рублей.

   -- Все одно перебью! -- наматывая золотую цепь на кулак, брызгал слюной купец, предложивший начальную цену. -- Не имеется у тебя таких средств!

   -- А двадцать семь рублей не хочешь! -- орал лысый, от напряжения пощипывая бороденку. -- Ты что ли мои капиталы считал!

   Как купцы не тужились, случилось так, что на тридцати рублях у обоих закончилась наличность. Победу одержал розовощекий, присовокупив к деньгам золотую цепь. Подоспевшие грузчики быстро растащили с телег корзины, торговцы с чувством выполненного долга разбрелись по делам. Улучив момент ко мне подскочил вертлявый приказчик.

   -- Объясни, родимый, -- взмолился он, -- как так вышло -- пришли ругаться, а скупили весь товар втридорога? И главное -- все счастливы. Пять лет торговать учусь, а про такое не слыхивал.

   -- Не надо жадничать, -- честно ответил я.

   Решая коммерческие вопросы, я совсем забыл про Кондрата Силыча, а время поджимало, солнышко за городскую стену перевалило. В авральном порядке занялись экипировкой Дембеля. Федор раздобыл махровое полотенце, им подвязали зубы. Вид получился не притязательный, но главное не узнаваемый, вылитый Ленин в семнадцатом году, с той лишь разницей, что деду Кондрату не в Смольный шлепать, а в кутузку. Кузнец Сорока ради такого случая пожертвовал вязаной кофтой, все приятней будет в сыром подвале, чем в холщевой рубахе. Набили котомку едой на три дня, с запасом, судя по весу -- с большим. И по русскому обычаю присели на дорожку.

   Тяжело, когда близких сажают в кутузку и совсем уж нестерпимо, если идут они туда по собственной воле. Кондрат Силыч держался молодцом, ни один мускул не дрогнул. К самой тюрьме мы подойти не осмелились, последний километр Дембель прошагал в гордом одиночестве. Я закусил до боли губу и тихо, чтоб никто не слышал, прошептал: "Пошли тебе Господь удачу". Как умею, так и молюсь.

   На обратном пути у перекрестка перед базарной площадью наткнулись на странный дом, обвешанный красными фонарями. На улице еще светло, а фонари горят. Подмигивают прохожим алчным мерцанием. У крыльца привратник в солидной ливрее. Неужели...

   Из чистого любопытства я подошел ближе.

   -- Господа устали от одиночества? Желаете завести зазнобу? -- приветливо распахнул двери привратник.

   Мы не желали, и даже мысли такой не имели... но вошли. Сразу за порогом пушистая ковровая дорожка, узкий полутемный коридор вывел в большую комнату, оконные проемы занавешены плотными шторами, под потолком люстра в двадцать свечей, запах как в церкви, стены задрапированы простенькой тканью с незатейливым рисунком. Из мебели -- четыре лавки в два ряда, да табурет напротив. И ни единого посетителя.

   Дрогнула драпировка, скрипнула скрытая за тканью дверь и в комнату явилась высокая женщина, фигура укрыта длинным сарафаном. Ее возраст прятался за толстым слоем румян, но раскатистый трескучий голос навевал мысли о вечном.

58
{"b":"554943","o":1}