И, крепко сжав командира в объятиях, упал с ним на клевер.

Беков тихо вскрикнул.

Эгамов в смятении бросился было к нему на помощь, но понял, что ничего страшного не произошло.

Боевые друзья лежали рядом и молча смотрели в небо, предаваясь воспоминаниям.

Зеленый омут располагал к душевному спокойствию и тишине.

— Знаешь, где мы лежим?

— Знаю, — так же тихо и мирно ответил Беков. — Здесь были пески. И здесь мы воевали. И многие из нас положили здесь головы.

— Посмотри. — Нуров протянул ему стебелек клевера. — Стебелек этот был сосудом в чьем-то сердце. И сердце это трепетало, когда ты кричал, обнажив лезвие сабли: «Смерть врагам!» А теперь сердце превратилось в самый обыкновенный клевер.

Беков молчал, пугаясь таких слишком сложных ассоциаций.

Нуров понял это и, поднимая его и стряхивая с кителя Бекова клевер, проворчал:

— Черт побери, с тобой всегда тянет философствовать…

Крестьяне уже знали о приезде Бекова.

Услышав гудки, они выходили из домов, щурясь, долго смотрели вслед машине, стараясь разглядеть командира.

Много людей собралось и возле красного, с колоннами дома — правления колхоза.

Молча смотрели, как Беков выходит из машины, теснились к свежевыкрашенным оградам, пропуская его вперед.

— Люди, — кричал Нуров. — Посмотрите, кто приехал!

Самые смелые подошли поближе и, сложив руки на груди, стали кланяться Бекову и своему председателю.

— Вы только посмотрите! — ликовал Нуров.

Командир мрачнел, чувствуя себя неловко от их взглядов. Он решил сделать вид, будто все это мало его касается. Стал разглядывать площадь перед домом правления, машины и повозки, осликов, которых пригнали сюда колхозники.

— Повернись же к людям. Они хотят приветствовать тебя. — Нуров потянул Бекова за руку.

— К чему все это? — пытался защититься Беков.

Нурову нравилось, что народ возбужден, что тихая сельская жизнь сегодня нарушена. Спрашивал он, обращаясь к крестьянам:

— Кто узнает этого человека?

Видя, что люди пассивны, Нуров бросился в толпу и, поймав какого-то старика за пояс халата, приказал:

— Смотри и вспоминай!

— Товарищ Беков! — вдруг воскликнул старик и, схватив командира за руку, наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Здравствуйте, Бобо-Назар, — произнес Беков, делая усилие, чтобы освободить руку.

— Да, я. — Старик испуганно отпрянул назад, тяжело и мучительно закашлял, вытирая рукавом губы, боясь, что у него, больного туберкулезом, может пойти кровь из горла.

— Помнишь, Исхак, басмача, головореза? — спросил Нуров, ударяя старика по спине, чтобы у того прекратился приступ кашля. — Сейчас он мастер, поливальщик.

— Значит, вы помните меня, отец? — спросил Беков лишь для того, чтобы поддержать разговор.

— Да, да, и часто думал: где вы теперь… Вижу, вернулись.

— Вернулся, — сказал Беков.

Все трое помолчали.

— Жизнью я доволен, — заключил Бобо-Назар.

— И все мы довольны, — сказали крестьяне, обращаясь к Бекову, нежно и смущенно.

Им очень хотелось чем-нибудь порадовать гостя, но гость был слишком утомлен, чтобы понять это. Он только кивал и ждал, когда наконец они с Нуровым уйдут ото всех.

Потом они долго бродили вдвоем по полям и виноградникам.

Нуров срывал ягоды и угощал командира.

Беков вполголоса рассказывал ему, где он был все эти годы и чем занимался.

— Был даже на Колыме, — вспомнил Беков.

— В ссылке?

— Нет. Парторгом рудника.

А Нуров все эти годы работал в колхозе, бессменным его председателем. Семья у него. Познакомил он Бекова с женой и сыновьями, работающими на сборе винограда.

Видя, каким стал маленький, бедный колхоз, как мудро и умело организовано здесь дело, Беков много раз выражал восторг и был рад за своего помощника.

— Как ты смог сделать все таким? — спросил Беков, в глубине души где-то завидуя Нурову.

И Нуров понял, что вопрос этот задан не из любопытства, и долго думал, бродя среди виноградников, как ответить. Но, жалея командира, решил отшутиться, замять разговор, оставляя его до более удобных времен, и пригласил Бекова на обед в комнату гостей.

— Вид у тебя такой, будто давно солнца не видел, — сказал Нуров, заметив, что щеки друга от хождения по полям и виноградникам покрылись легким румянцем.

— В больнице лежал долго. Потом врачи посоветовали выйти на пенсию.

— А где думаешь жить?

— В Гаждиване, наверное, — на всякий случай уклончиво ответил Беков.

— Зря. Оставайся у меня. Дом тебе выстроим. Заботиться о тебе будем.

— Я люблю Гаждиван. И все думал вернуться туда, — старался Беков вызвать председателя на откровенный разговор.

— Но ведь ты на пенсии…

— Так что же?! Неужели мне не найдется уголка в городе, который сам я закладывал?

— Ни веса у тебя теперь, ни положения, ни сил, — продолжал Нуров. — А в Гаждиване, скажу откровенно, перед тобой встанет масса проблем. И, зная твой характер, зная, что ты начнешь бегать по разным конторам, хлопотать, бить кулаками по закрытым белым дверям… — увлекся Нуров и вдруг понял, что зря. — Душно! — Он снял китель и стал вытирать голое тело полотенцем.

Подошел к двери и крикнул:

— Бобо-Назара сюда!

Увидев полуголого Нурова, Бобо-Назар тоже снял халат, обнажив темное тело и подушечку-талисман на груди.

— Устраивайся, Беков, поудобнее. Сейчас Бобо расскажет историю минувших дней.

Назар сел напротив Бекова и долго не мог одолеть волнение.

Почти все, кто знал об отряде Бекова, давно уже умерли, и только бывший басмач Бобо-Назар помнил все. И Нуров часто приглашал его к себе, чтобы Назар тихо, вполголоса повествовал о том, как били их, басмачей, как гнали по пустыне мимо холмов, гнали до самой афганской границы, пока не уничтожили всех.

— Про то, что вчера? — спросил Бобо-Назар, собравшись с мыслями.

— Ты про гостя расскажи, — приказал Нуров. — Про командира.

Все происходящее было непонятно Бекову. Думал он сейчас о Гаждиване и ждал минуты, чтобы попрощаться с Нуровым.

— Хорошо, — начал Бобо-Назар. — Мы долго думали, где вы теперь, командир Беков. — Лицо Назара передергивалось от напряжения. — Здесь была чума, командир, и были басмачи, когда пришли Советы. Все мы ходили с опухшими от голода животами. И вот вы пришли в тот год вместе с председателем Нуровым, чтобы сделать все по-новому. — Становясь рассказчиком, Бобо-Назар чувствовал себя неизмеримо выше слушателей. Вот и сейчас, сделав паузу, он, к удивлению Бекова, тоном приказа сказал Нурову: — Налейте мне чаю, председатель. Волнуюсь я…

Отпив несколько глотков, он продолжал:

— И тогда я выстрелил в вас… Прямо в руку.

Командир побледнел, поспешно убрал руки со столика, боясь, что Бобо-Назар снова поцелует их.

— Но вы простили меня, — рассердившись на себя, сказал тихо Назар.

— Почему же ты простил его, почему? — заволновался Нуров.

— Не помню, — ответил Беков, стараясь быстрее закончить неприятный ему разговор.

Нуров помрачнел, потом успокоился, сел и сказал Назару:

— Что-то скучно рассказываешь сегодня. Иди!

— Простите. — Назар медленно взял халат, поклонился и вышел.

2

Бывший адъютант все это время сидел в колхозном саду и был увлечен беседою с приятелем-садовником. Говорили они о разных мелочах садоводства, о дождевых червях, о прививках груши на яблоню, но в конце Эгамов не стерпел и поведал другу о своей радости. Он сказал:

— Смотри, как я помолодел. И все это оттого, что вернулся любимый мой командир!

Сказал, а у самого сердце заболело от тоски. Вспомнил он, что на закате дня командир должен вернуться в Гаждиван и тогда уже начнется самое неприятное.

Эгамов сорвал несколько яблок, сунул их за пазуху и, попрощавшись, уехал на попутной машине в Гаждиван.

На площади Обелиска снова сидели старухи, разложив на тряпках редиску и помидоры, но Эгамов был до того озабочен, что не стал бранить их.