Старики кланялись.

— Мир вам, — говорил им Беков.

— Добро пожаловать в Гаждиван, — отвечали они.

Пройдя мимо большой толпы встречающих, утомленный Беков решил, что теперь уже настал конец этому спектаклю, и хотел сказать Эгамову, чтобы тот скорее увел его.

— Вот, товарищ командир! — Эгамов замер и вытянулся, так торжествен был для него этот момент.

Беков не сразу понял, что показывает он на обелиск. Уже свыкся с ним, как с неразрешимой, по крайней мере на сегодня, загадкой.

Но Эгамов настаивал.

Беков поправил круглые, с тонкой оправой очки и поднял голову.

Сейчас обелиск был особенно великолепен в свете утреннего солнца.

Не дав командиру опомниться, Эгамов взял его под руку и повел на постамент.

— Вот! — нежно погладил Эгамов рукой небольшую мраморную доску. — Здесь все сказано.

«Здесь, — читал Беков, — в Гаждиване, отряд народных войск под командованием Исхака Бекова наголову разбил банду басмачей».

Прочел спокойно и равнодушно, будто речь шла о ком-то другом. В душе появилась с годами та самая преграда, которая не позволяла ему, старому человеку, черпать силу и вдохновение из опыта прекрасной молодости.

Но роль героя требовала от него успешного финала, и, повернувшись к людям, с благоговением наблюдавшим за ним, Беков сказал:

— Спасибо за гостеприимство. — Нагнулся, положил оба букета на постамент и добавил: — Вечная память погибшим…

Эгамов же своеобразно понял это смущение и не-радость командира.

«Скромный человек командир, он просто не ожидал такого приема и растерялся», — решил он.

Увидев, что Беков положил цветы у подножия обелиска, старики решили последовать его примеру.

Командир говорил каждому:

— Спасибо, вы бережно храните память о погибших…

А преображенный, помолодевший Эгамов стоял рядом с командиром и чувствовал себя на вершине славы.

«Наконец-то, — решил он, — гаждиванцы узнали, кто я». Отныне он не просто Эгамов, вечно недовольный, ворчливый старикашка, над которым посмеиваются они втихомолку.

Он снова воин Бекова. Это в честь его командира поставлен обелиск!

В Эгамове сейчас столько силы, что он готов снова по первому зову командира сесть на коня и драться! Готов! Пусть только командир прикажет…

Беков же, стремясь скорее закончить все это, наклонился к нему и шепнул:

— Довольно, Кулихан. Веди меня теперь на завод. Показывай.

Сказал просто так, ибо не очень-то хотел снова встречаться с людьми. Ведь кто знает, может, Эгамов устроил и на заводе не менее внушительную встречу. Сейчас Бекову больше всего нужен был покой, но он понимал, что в новой своей роли не быть ему в покое еще долго.

— Показывай, только не надо людей, — повторил Беков оторопевшему Эгамову.

Просьба Бекова развеяла радужные мысли бывшего адъютанта.

— Да, да, — закивал он, — на родной завод.

Но снова дал знак музыкантам, чтобы те играли.

Беков решительно спустился вниз, к газонам. Эгамов — за ним. Шофер, который все это время сидел в машине и ошалело смотрел на происходящее, подбежал к своему недавнему пассажиру, невзрачному старикашке, который на глазах его превратился в героя, и протянул саквояж.

Эгамов схватил его и стал разглядывать, сразу узнав потрепанный саквояж, в котором командир тридцать лет назад увозил свои вещи.

— На завод, — не допуская возражений, настаивал Беков, направляясь по главной улице Гаждивана.

Эгамов схватился за больное сердце. Оглянулся в надежде увидеть машину председателя Нурова, с которым они заранее договорились о встрече командира.

После встречи у обелиска должна была подъехать машина Нурова и, не давая Бекову возможности осмотреть Гаждиван и завод, увезти его в колхоз.

Друзья решили оберегать больного Бекова, постепенно подготовить его к неприятным неожиданностям, которые ждут в Гаждиване.

Резкий гудок машины заставил подпрыгнуть от радости бывшего адъютанта.

«Волга» Нурова, разгоняя людей, остановилась у обелиска, и послышался крик:

— Эй, кто тут Беков?

Хохочущее, дерзкое старое лицо высунулось из машины. Несколько секунд разглядывал командира, затем сделал ему жест рукой: подойди ко мне.

Нуров был так резок и безапелляционен лишь потому, что считал это самым удобным тоном, чтобы заставить Бекова следовать его воле.

На самом же деле ему не терпелось броситься к другу, обнять его и отвести от сердца ту грусть, с которой он ждал приезда командира.

— Это Нуров, товарищ командир, — шепнул Эгамов растерявшемуся Бекову.

— Да, да, он, — сказал Беков, сразу узнав председателя, будто чувствовал с самого начала, что именно таким, дерзким, насмешливым стариком, встретит он Нурова много лет спустя и тот будет кричать: «Эй, кто тут Беков?»

Беков заторопился, чтобы обнять Нурова, но тот не дал ему опомниться, потянул в кабину, навалился грузным телом на задыхающегося командира. Машина выехала на шоссе.

Эгамов сидел рядом с шофером, боясь за командира.

А Нуров продолжал толкать Бекова, все хохотал не натурально, все обнимал его. Беков же противился, слабым голосом возражая, но никак не мог высвободиться.

Очки его соскочили с носа и упали на колени Нурова. Эгамов повернулся, осторожно поднял их, протер рукавом стекла. Странно видеть очки командира. Никак не мог он привыкнуть к ним.

Наконец Нуров оттолкнул командира и надел ему очки на нос, дружески иронизируя.

— Ах, какой ты стал чистенький, интеллигентненький на старости лет, противно смотреть… — несколько переигрывал Нуров.

— И ты не тот уже, — с грустью сказал Беков, устало вздыхая.

— Как не тот?! Самый настоящий Кровожадный Цыпленок! — хлопнул себя по животу Нуров.

— Кровожадный Цыпленок, — улыбнулся Беков, вспомнив кличку молодого Нурова.

— А я, командир… Я — Ласковая Змея, — сказал Эгамов.

— Да, вспомнил, — сказал тихо Беков, но вдруг помрачнел, взглянув в окно и поняв, что его увозят. — Поворачивай, председатель. Сначала на залод.

Эгамов забеспокоился, но Нуров дал команду шоферу:

— Езжай дальше.

Беков съежился, внимательно посмотрев на обоих, хотел противиться, требовать, чтобы объяснили, но Нуров снова обнял его, снова стал толкать, чтобы отвлечь.

— А Турсунов, товарищ командир, Бесхвостый Барс.

— Турсунов?.. Жив ли он? — рассеянно проговорил Беков.

— Жив, жив, — поспешил успокоить его Эгамов. — Но очень занят. Вы уж простите его.

Подозрение Бекова уже окончательно оформилось.

Что-то произошло в Гаждиване, что друзья хотят скрыть. Что-то очень неприятное для него. Устав от неприятностей, которые преследовали его в жизни, боясь их, Беков загрустил.

— Смотри, командир! — Нуров показал в окно.

По обе стороны тянулись хлопковые поля.

Солнце и роса блестели в спелых гроздьях еще не убранных виноградников.

Потом увидел Беков большое поле клевера, на котором паслись жеребцы. Заметив машину, они пустились наперегонки, резвились, ржали, эти молодые, еще не объезженные кони, радуя старого кавалериста.

Совсем иначе смотрел на это бывший адъютант. Он рос в таком поле и хотел бы умереть в нем. Когда Эгамов почувствует смерть, он уйдет из душного Гаждивана, чтобы раствориться здесь, в зеленом безлюдном море.

— Шофер, останови, — приказал Нуров, открывая дверцу.

Вид поля взбодрил его, вспомнил он, как молодыми и отважными, кочуя по пустыне в жажде мести басмачам, мечтали они об оазисах. И когда находили, бросались на клевер, чтобы помериться друг с другом силой.

— Вылезай, Беков, поборемся!

Нуров вылез из машины и сбросил с себя шевиотовый китель с орденами, небрежно приколотыми и привинченными возле верхних карманов.

— Ты что? — растерялся Беков, поняв, что тот не шутит.

— Вылезай, говорю! — Нуров вытянул Бекова и, потирая руки, стал готовиться к поединку.

Но Беков был неспособен к сопротивлению, стоял пошатываясь.

— Ну! — крикнул Нуров, чтобы приободрить его. — Начали!