Почти по-детски он прижал её к себе, держа за плечи:

   — Агашенька, да я ради тебя што хошь смогу.

Она сама прижалась сильнее.

   — А я тебя боялась, Федюшка. — Его имя вырвалось само собой — всё-таки царь.

Фёдор рассмеялся:

   — А уж как я тебя боялся.

Через полчаса царевна Софья лично, в сопровождении стрельцов отвезла Грушецкую домой, заодно и все свои подарки, думая, что на радости царь в думу не пойдёт, а тем временем утрясут дело с Богданом Хитрово. Однако по возвращении Софья узнала, что царь в думе был жесток как никогда. После прослушивания речи князя Василия Голицына повелел боярина Артамона Матвеева из-под стражи из ссылки в Пустозерске изъять и перевести в Мезень до дальнейшего повеления. А вины с боярина Богдана Хитрово снимают ради его сына, что был дядькою при царе в его отрочестве. На том дума и порешила.

Вернувшись по весне из своей новой вотчины, князь Григорий Ромодановский приступил к отделке своего терема на Москве, который запустел и обветшал за время его отсутствия в войсках. Боярин вновь набирал силу в думе.

Когда царь Фёдор отобрал должности у бояр-сопровителей, Ромодановский думал, что Солдатский и Стрелецкий приказы перейдут под его руку, но царь отдал их Хованскому. Ослабляя боярскую группу Милославского, он не давал силы и оживающей группе Матвеева, создавая третью, вокруг себя, из глупого Хованского, преданного Фёдора Куракина, деятельного Языкова.

Стараниями князя Василия Голицына в казне появились деньги, вроде бы и казнокрадство сократилось.

Свадьба царя с Грушецкой была делом решённым, она должна была состояться через месяц. Каждое утро государь устраивал верховые выезды и прогулки на Воробьёвы горы, проезжая мимо окон невесты. Видя царя гарцующим на коне, народ был в восторге и орал благословения Господу что есть мочи. Руси нужен был лишь мир с Турцией, но мир не всякий, а большая часть думы видеть этого не хотела. Ромодановский также ещё не пришёл к какому-либо решению и хотел знать мнение своего друга Матвеева. Для того и позвал в свой терем Андрея Алмазова.

Мастеровые хлопотали по дому, что-то строгали, что-то подгоняли, обтачивали, дерево обрабатывали так, что зачастую вовсе гвозди не требовались.

Сын старого князя Михаил следил за работой. Андрей Алмазов в своём неизменном кафтане стрелецкого сотника, поднимаясь в терем Ромодановских, застал Михаила со стамеской в руках.

   — Бог в помощь, — радостно выпалил он.

   — Вот решил вырезать на стене чудну птицу, а то боле саблей махал последнее время, — засмущался Михаил.

Со стороны было трудно сказать, что он относится к одному из родовитейших родов, а в простой одежде его самого можно было принять за мастерового. Услышав голоса, появился Григорий Григорьевич, весь в парче и бархате.

   — Идём отсель, — сурово сказал он Андрею.

Они спустились во двор и прошли в сад, в дальнюю его часть, сели в тени.

   — Ну што, Андрюша, аль не порадуешь меня вестью, с чем были связаны те смерти, шедшие месяц за месяцем?

   — Нет, Григорий Григорьевич. Вот уже почитай два месяца вельможные старики не мрут. Большего поведать не могу. Приказа тайных дел вот уж четыре года нету, ярыги Разбойного приказу ни во што вмешиватси не хотят, так жити легче.

Ромодановский стал суровей:

   — Государь повелел перевести Матвеева в Мезень. Брат тебе-то, наверно, уже поведал. Поедешь тайно к Матвееву и поведаешь усё, што знаешь. О смерти Воротынских, отца и сына, о впадении в немилость Милославского и смещение глав приказов, о переговорах с Турцией о мире, о развале войска и назначении боевым воеводой большого полка Черкасского, о рассылке полков по старым местам, уменьшении ополчения — вообще поведаешь ему всё, што сам знаешь. Из полка я тебя до времени отпросил, не спеши, дай ему подумать. Пусть передаст через тебя усё, што об этом мыслит. — Воевода на мгновение задумался. — А перед дорогой давай съездим в Даниловский монастырь помолимся.

Поездка в Даниловский была неожиданностью для Андрея. С тех пор как он узнал от брата, что Матвеева велено доставить в Мезень, он знал, что рано или поздно Ромодановский пошлёт его туда, но вот зачем ехать в Даниловский?

Вестовые, скакавшие впереди, предупреждали народ, и люди заранее расступались перед каретой. В монастыре гостей встретил сам настоятель отец Серафим:

   — Государь-батюшка князь Григорий Григорьевич, теби я всегда рад видети в стенах своей обители.

Ромодановский грузно вывалился на мостовую двора.

   — Я недавно в монастырь вклад сделал, вота Серафим и расстилаетси.

   — А меня зачема сюды привёз?

   — Хочу, штоб ты сам увидел мальчонку. И о нём тоже поведай Матвееву. Царь думал сему мальцу вернуть земли его отца и фамилию, а меня с Одоевским Никитою сделать опекунами.

Тяжёлая дубовая дверь раскрылась, и монах ввёл полуторагодовалого Ивана. Ребёнок был напуган и жался к иноку. Ромодановский разложил перед ним пряники, мочёные яблоки, сахарные головы и даже финики. В глазах ребёнка стояли слёзы. С позволения боярина монах забрал подарки и увёл мальчонку, вцепившегося в его рясу.

Ромодановский и Алмазов, так и не посетив церковь, вернулись в карету, которая сразу рванулась с места.

   — К завтрешнему утру, как соберешьси, заедешь ко мени. Я передам с тобой письма от царицы Натальи Кирилловны, от её брата Льва да и ещё кое от кого.

Андрей на третий день под самый вечер прибыл в Мезень. Городок напоминал небольшое село. Церкви небелёные, больших домов нет, одни избы. А грязища на улицах такая, будто бы нарочно разводили.

Дом Матвеева он нашёл почти сразу, хоть тот ничем не отличался от других. Изба как изба, к тому же никем не охраняемая. Двери низкие, доски нетёсаные.

Андрей толкнул дверь и вошёл. Закопчённые стены сразу бросились в глаза. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев сидел в углу под образами и в свете лучины что-то писал. Его сын Андрей сидел тут же на небольшом ларе.

Артамон Сергеевич отвлёкся от письма и посмотрел на вошедшего. Взгляд мутных, выцветших глаз, потерявших надежду, вначале невнимательный, безразличный, засветился радостью, когда Матвеев узнал гостя и с раскинутыми руками бросился его обнимать:

   — Андрей, да какими ж судьбами?!

В горле Алмазова начало щемить, перед ним был сильно поседевший старик.

   — Да вота Григорий Григорьевич Ромодановский велел письма доставити.

Он выложил ворох писем, глупо улыбаясь. Матвеев, усадив Андрея рядом, вскрывал одно за другим письма и жадно читал долго, иногда заново перечитывая. Он тут же начинал писать и рвал написанное. Потом, будто что-то вспомнив, выставил из печурки чугунок с пшённой кашей без масла — для сына и Андрея. Снабдив обоих деревянными ложками, снова начал читать. Он читал, перечитывал полученные послания, обдумывал ответы.

Проснувшись рано, Андрей, вспомнив ужин, покинул избу тихо и у ближайших соседей купил двух гусей. Вернувшись, он свернул одному шею, и они с сыном боярина стали его ощипывать, смеясь. Внук лорда Гамильтона по матери и дьяка Матвеева по отцу был в этом явно сноровист. Боярин с ухмылкой смотрел на них:

   — Два разбойника встретились, вам токма гусей и ощипывать.

Сварив гуся, устроили пир. Артамон Сергеевич даже позволил себе выпить настоечки. Объевшийся сын Матвеева уснул. Матвеев разложил перед Андреем письма.

   — Запоминай, вот энто — царице, энто — её брату Льву, энто — Ромодановскому, энто — твому брату Семёну, энто — Василию Тяпкину, самое толстое, сам в руки отдашь, энто твому новому покровителю митрополиту Иоанну Ростовскому, энто — Апраксину, а энто — Башмакову. А теперича езжай, пока до воеводы не дошло, што у меня гости, которые меня гусями кормят.

Они крепко обнялись на прощание, и Андрей покинул Мезень.

В теремном дворце стук и беготня. Слуги стелили новые ковры, доставленные из Персии. Накрывали богатыми уборами, расшитыми травами, широкие резные лавки и подоконники. Смахивали пыль с киотов, вешали шитые жемчугом застенки на образа, наливали с верхом в лампады масло, вешали на стены новые парсуны.