Упрямства мне было не занимать, это верно, но и в куртизанки я не годилась. Я, конечно, знала, откуда берутся дети, и работая в харчевне, видала всякое. Меня саму не раз пытались зажать в уголке пьяноватые мужланы. С ними я не церемонилась. Сразу била кулаком в лицо, а рука у меня всегда была тяжёлая. За это девчонки-подавальщицы из харчевни звали меня дурой. Лита, ты не понимаешь, чего себя лишаешь. Это бы хоть как-то разнообразило твою жизнь... Что ж, жизнь у меня и впрямь была однообразная. С работы я возвращалась поздно, и придя домой, сразу валилась на тахту. На стене бубнил Народный Вещатель - небольшой жестяной ящик с коротким проводом, вмурованным в штукатурку. Такие ящики имелись в каждом жилом помещении, и отключить их было невозможно. По Вещателю передавали много чуши, но иногда там звучала музыка лютни или зачитывались отрывки из поэм. Я засыпала под Вещатель, а утром меня будили звуки гимна, и начинался новый день, который ничем не отличался от предыдущего. Наверное, я проживу так ещё лет двадцать, а потом тихо подохну, и никто обо мне не вспомнит. Я уже почти смирилась с этим. Так надо. Плата за свободу.

Я и сама не заметила, как в моей жизни появился Сташек. Стах Волчек. Школяр. Он учился в вильском Университете Словесности - единственном на всю провинцию. Говорят, при старых Вендах в одном только Лиэндале университетов была добрая дюжина. Теперь остался лишь один... Сташек каждый день приходил в нашу харчевню - готовиться к занятиям. Обычно он заказывал чашку чая с пряностями, и расположившись за столиком у окна, углублялся в свои учебники. Толстяк Каначик, хозяин харчевни, Сташека терпеть не мог. Школяр, сам того не зная, доводил его до белого каленья.

- Вишь ты, возьмёт один чай и цедит целый день, - бурчал Каначик, уперев руки в боки, как баба. - И не выгонишь его!

В самом деле, выгнать Сташека он при всём желании не мог. Школяр честно делал свой заказ, общественного порядка не нарушал, а читать книжки в харчевне законом не запрещалось. Однажды у корчмаря окончательно сдали нервы. Я протирала пол у стойки, когда Каначик потянул меня за рукав и просипел вполголоса:

- Лита, подойди ты к нему. Пива предложи, или что...

- Господин Каначик, я здесь уборщица, а не подавальщица, - возразила я.

- Ай, к нему уже обе подавальщицы подходили, да всё без толку. Коровы старые, - корчмарь махнул рукой. Этим "старухам" было двадцать пять и двадцать восемь лет. - Может, у тебя получится? А что, ты молодая. Я тебе премиальные выпишу, если он что-нибудь закажет. Обещаю!

От лишних денег я никогда не отказывалась, поэтому, вздохнув, я бросила тряпку в ведро, вытерла руки о юбку и подошла к столику, за которым сидел Сташек. Предложила ему пива. Он вежливо отказался, добавив, что не пьёт.

- Как, совсем? - поинтересовалась я.

- Вы пропойцев видели? - спросил Сташек, взглянув на меня сквозь стёклышки очков. - К несчастью, это у семгальцев в крови. Нашему человеку нужно совсем немного, чтобы превратиться в горького пьяницу. Поэтому лучше вообще не прикасаться к этому зелью. Сам не пью, и вам не советую.

Меня потрясло, что он говорил на чистейшем семгальском языке. Я говорила на ромейском. И Ян тоже. И все вокруг. Семгальский язык не был под запретом, но говорили все на ромейском. Как-то так получалось.

- Может, тогда возьмёте кофе с кардамоном? - спросила я, тоже перейдя на семгальский. - И сырные пирожные. Они сегодня удались. Наш повар очень старался..

- Пожалуй, лучше горячий яблочный пирог с замороженными сливками, - сказал он, подумав. - И...простите, как ваше имя?

- Лита.

- Чудесно. Лита, раз уж начался такой банкет, позвольте и для вас что-нибудь заказать. Пожалуйста, не отказывайтесь, - добавил он с улыбкой, увидев, что я уже собираюсь удрать.

Я задумалась. Сташек выглядел совсем безобидным.

- Ну...засахаренные фиалки, - сказала я после короткой паузы. На самом деле мне уже давно хотелось их попробовать, да денег было жалко.

Каначик сдержал обещание, и в тот день я получила свои премиальные. Упрямый школяр наконец-то раскошелился. Я подошла к нему и на другой день, и ещё через день снова. Каждый раз он заказывал для нас обоих кофе с какой-нибудь выпечкой, хотя я его об этом не просила. Корчмарь премиальных мне больше не давал (ещё чего!), но это уже было неважно. Меня тянуло к Сташеку. Рядом с ним мне было легко и просто. Мы ещё больше сблизились, когда он узнал, что я родом из приморья. Он, оказывается, тоже из Дольних Земель. Переселенец. Когда однажды он предложил проводить меня домой, я не стала возражать. Мы шли по пустынной улице, освещённой масляными фонарями - я в простеньком платье и жакете, он в сермяжном пиджаке, с неуклюжей студенческой сумкой через плечо. Рядом с ним я чувствовала себя такой сильной. Мне казалось, что если к нам прицепятся какие-нибудь забулдыги, именно мне придётся защищать Сташека, а не наоборот. Он выглядел таким безобидным, беззащитным даже - длинный и худощавый, со светлыми, чуть взлохмаченными волосам и серыми глазами за стёклышками очков. Хотя то, о чём он говорил, немного настораживало. Мы вспоминали Дольние Земли. Новая граница Империи прошла по линии дюн, говорил Сташек. Но там, за морем, нет ничего, кроме Просторов Мрака. Изгнание приморцев ничем не оправдано. Это преступление. Да и вся история Ромейской Империи - сплошная череда преступлений. В Цитадели сборище бандитов, лицемеров и отравителей. Впрочем, они все такие. Нация безумцев. Недаром говорят: чтобы понять ромейца, надо самому сойти с ума, как Ойген Блаженный... Тут Сташек замолк, будто осознав, что ляпнул лишнее, и сменил тему разговора. Он уже знал, что мой брат служит во внутренних войсках.

Сташек проводил меня до рельсовой дороги, и там мы с ним распрощались. В свой барачный квартал я его не повела. Не хотела показывать, как я живу. В тот вечер я долго не могла заснуть. Лежала на тахте, вспоминая наш сегодняшний разговор. Всё, что говорил Сташек, было правильно. Удивительно - он вслух произнёс именно то, о чём я сама всё время думала. Только у меня не получилось бы выразить свои мысли так красиво и складно. Всё-таки Сташек - учёный школяр, а я - грубая полуграмотная девка. Но мыслим мы с ним совершенно одинаково. Ойген Блаженный, хм. Сойти с ума, чтобы понять ромейца. Вот ещё. Не желаю я их понимать. Я их просто ненавижу.

Лита - Праздник

Приближалась зима. Дни становились короче, ночи всё холоднее и глуше. На Просторах Мрака за скалистыми островами зарождались свирепые сиверы, веяли из-за моря, выстуживая землю. В Месяц Зничек - Ноэмвриос по-ромейски - Северное Море делается ледяным и чёрным, как свинец. В тёмных гротах Хранителя Снов, у самого края земли, зарождаются штормы и бури, а демоны глубин поднимаются на поверхность, и оседлав пенногривых водяных лошадок, носятся над морем необузданной кавалькадой, гоня перед собой ревущие валы. С воем и стоном рушатся они на песчаный берег, и разбиваясь о камни волноломов, прядают, рассыпаясь на мириады холодных брызг - а с берега глядят на море хмурые, пустынные дюны...

Потом пришла зима, и начались праздники. Первое Явление Вышнего. День Воссоединения отмечался только в Северной Провинции. Явления Вышнего праздновались по всей Империи. В эти дни работать не полагалось. Людям надлежало посещать торжественные службы в храмах и проводить время в кругу семьи. По случаю праздника на площадях и в городском саду проходили ярмарки и гуляния. Там звучала музыка, и можно было даже потанцевать. Это не запрещалось. Запрет касался лишь семгальских инструментов. Самодельные скрипки, которые в народе звались 'болотными'. Жалейки из лозы. Колёсные лиры с печальными, воющими голосами, похожими на плач. Маленькие волынки, которые изготовляли из козьих шкур и украшали цветами и лентами. Всё это было вне закона. Постепенно жителей провинции приучали к ромейским тростниковым флейтам, лютням и цитрам. Я так и не смогла к ним привыкнуть. Их музыка, не лишённая определённой красоты и гармонии, всегда казалась мне какой-то странной, чужой...