Валерий улыбался. Но в глубине души он не был уверен в том, что такая перспектива принесет ему счастье. Ему было хорошо с Марией, но это было следствием, а не причиной. Мария подчинила ему всю свою жизнь; это пугало Валерия, он и не подозревал, что любовь может быть такой. Он часто думал, отчего ему хорошо с ней, отчего он к ней так прикипел, и не находил причин. Считал, что со временем сердечные законы объяснит логика – разложит все по полочкам, как всегда и было в его жизни. Но логика на сей раз молчала, оставляя Валерия с тяжелыми вопросами наедине.

Чем они занимались, когда оставались наедине? Смотрели то, что смотрят все, у них не было приоритетов в музыке, они редко читали книги, объясняя это одной на двоих причиной – «потому что времени нет». Но время, однако, находилось на бесцельное блуждание по Интернету, рассматривание картинок в социальных сетях, просмотр топовых видеороликов, на вечера в ресторане с неизменным фотографированием друг друга, еды и интерьера, изученного вдоль и поперек.

О чем они говорили? О работе, о мультиках детства, о предыдущем любовном опыте, который стал черно-белым прошлым, о городе вокруг и о том, как порой изменяются знакомые им люди. Они планировали покупки, считали деньги, придумывали имя для ребенка и изредка заговаривали о свадьбе, соглашаясь – как в разговоре с друзьями, – что «надо бы». Но об этом они говорили. А обсуждали что?

«Где оно – то, что нас сближает?» – отчаянно думал Валерий. При этом он любил Марию и понимал, что ответ на этот вопрос, в принципе, не нужен. Стоя на троллейбусной остановке, сидя в ресторане, в кинозале или прогуливаясь в парке, он спрашивал себя, наблюдая за людьми, которые их окружали:

«А что, если они сейчас зададутся этим вопросом: что нас сближает, благодаря чему, из-за чего мы вместе? Наверное, они перестанут держаться за руки, а то и просто разойдутся».

И он сжимал руку Марии еще сильнее. А она отвечала ему улыбкой, и вопрос исчезал сам собой, растворялся в пьянящем чувстве, и хотелось жить, хотелось дышать полной грудью и думать о том, что так будет всегда.

Он знал, что нужно зарабатывать больше – денег постоянно не хватало, – и он начал выкладываться на работе так, как никогда до этого. Главный редактор, он же генеральный директор их маленького журнала, не мог не заметить рвения и повысил его до начальника отдела продаж. Так в подчинении Валерия появились два прыщавых студента, которых он начал старательно обучать. Продажи действительно повышались, росла – хоть и не так, как хотелось, – и зарплата. Когда-то Валерий мечтал о таком: стать руководителем, получить опыт управления, возглавить отдел и развиваться, развиваться, развиваться. «Возможности менеджера безграничны, – думал он, когда приехал в редакцию в свой первый рабочий день. – И ты должен завоевать мир. Если ты не хочешь завоевать мир, грош тебе цена».

Но сейчас Валерий думал по-другому: работа никакой не бой, а рутина, и даже руководящая должность – это рутина. И, получи он какую угодно должность с какими угодно функциями и полномочиями, его задача одна – чтобы Мария не голодала, чтобы дома было тепло и комфортно, чтобы она хорошо выглядела, чтобы, если она заболеет, вовремя вылечить ее. А интересно или нет – потеряло для Валерия всякое значение. Он отдавался работе с головой, но при этом не забывал ни на минуту, что настанет вечер – и все это закончится, провалится в черную дыру прошлого, и на руинах нервного, агрессивного дня они наконец-то встретятся с Марией, возьмутся за руки и пройдутся в тишине позднего вечера; может быть, будут молчать, а может, неспешно беседовать о какой-нибудь ерунде.

Как ни странно, именно такой подход к работе (выполнил свои задачи – получил деньги) принес определенные плоды: Валерий пересел на автомобиль, смог обставить квартиру – пусть и съемную – современными приборами, и уж тем более не надо было беспокоиться о том, что нечего есть. Во время вечерних прогулок они стали поговаривать об ипотеке, и однажды Валерий иронично заметил, что они снижают тон, переходя к этой теме, даже на шепот переходят.

Секс их стал медленным, размеренным – из него словно выдохлась страсть, зато влилась чувственность. Они любили друг друга подолгу, до полного изнеможения, но иногда Валерию казалось, что работа, которая, как ни крути, оказывает неизгладимое влияние на всю жизнь человека, проникла, словно ржавчина, и в эту, самую интимную сторону их жизни и привнесла в нее неведомую ранее особенность: было тяжело начать. Иногда не хотелось ему, иногда ей, порой даже обоим, но, решив, они увлекались так же, как в первые дни знакомства, и то, что они знали друг друга и доверяли друг другу, привносило в секс новые краски.

Да, жизнь летела. Валерий заметил бег времени, лишь когда наступила следующая осень. Он содрогнулся на миг, но быстро привел себя в чувство, взбодрился. Годовщину встречи они отпраздновали скромно – он подарил ей два бокала для вина, в которые тотчас и налили любимый напиток, она ему – теплый шарф.

– Осень же, – улыбнулась Мария и обняла его.

Так они долго сидели, и Валерию было тепло от того, что жизнь обрела смысл. За окном кружились листья, совсем как в день их знакомства, дул сильный ветер. «До чего же неуютно там, на улице», – поежился он.

Холодными вечерами, оставив машину на платной парковке через дорогу, Валерий смотрел, подходя к дому, в окно, где горел свет и ждала она, и вдруг ощущал – на мгновение, как будто против своей воли даже, – что его счастье – не благодаря Марии, а вместо чего-то другого, к чему тянуло, когда он оставался один. Когда такое чувство возникало, он не знал, как с ним справляться, потому что не мог понять, а к чему, собственно, его так сильно тянет, мешая ощущать себя самым счастливым человеком на Земле.

Свадьбу сыграли спустя три года после начала отношений. «Все как-то не до этого было», – объяснял счастливый Валерий коллегам. Конечно, «сыграли» – так говорят о пышном празднестве с гостями, яствами и драками, а у них все было проще: они расписались в присутствии свидетеля из числа оставшихся друзей Валерия и свидетельницы, которой согласилась стать коллега Марии. Исполнив приятные формальности, они отправились пить вино в знакомый ресторан в центре города. Было весело: их свидетели настолько понравились друг другу, что уехали «продолжать банкет» к кому-то из них, а сами они, молодожены, к этому моменту были уже настолько пьяны и расслаблены, что им хватило сил только вызвать такси и отправиться домой, чтобы сразу же лечь спать. После первой брачной ночи они терзались похмельем и головной болью и долго не могли вспомнить, что же было вчера помимо того, что они поженились.

Время летело, как в сказке или фантастическом фильме.

– Порой мне кажется, что, выбрав семейную жизнь, я запустил какой-то секретный механизм быстрого старения и умирания, – сказал Валерий за кружкой пива своему другу в одну из редких встреч. – Я вот сейчас сижу и с ужасом понимаю: мы с тобой виделись последний раз год назад и увидимся, наверное, так же не скоро. И вообще, это моя единственная встреча хоть с кем-то, кроме нее и работы. За год, понимаешь?

– А чего ты жалуешься? – спросил друг. – Да тебе все завидуют: вон какой стал, нормальный мужик, посмотреть приятно. Сам же говорил, что счастлив.

– Счастье – это, знаешь, такая вещь… – Он замолчал и даже осмотрелся вокруг, мучительно подбирая подходящее слово. – Липкая. Да, именно липкая, полусонная. Ты словно бы в каком-то желе… или в паутине, только без паука, без опасности. Тебе приятно, тепло и больше совсем ничего не нужно, ты это ни на что не променяешь. И это желе, оно не только вокруг. Как будто и в тебя кто-то сделал инъекцию такого желе, и ты сам внутри превращаешься в желе, размякаешь, расслабляешься. Время идет спокойно, размеренно: нормальное утро, нормальный вечер, нормальные выходные. Нормальный отпуск какой-нибудь. А время-то летит, испаряется. Только ты этого совсем не чувствуешь. И раз в год тебя кто-то бьет кулаком по лбу: смотри, уже год прошел. А ты успел это заметить? Нет, тебе из твоей сонной паутины кажется, что это пара дней пролетела. Вот эти магазинчики, ресторанчики, прогулочки – все это опутывает тебя сильней и сильней, но ты не хочешь сопротивляться, потому что это у тебя внутри. Да и чему сопротивляться – своему счастью, что ли? Кто ж сопротивляется своему счастью, идиот только.