Юля хмыкнула.
— А вы очень спешите? У вас когда рейс?
— Через час пятьдесят, — ответил я, посмотрев на мобильник.
Есть у меня странная привычка — редко ношу часы. После работы в одной очень большой корпорации, где мне объяснили, что часы должны стоить две зарплаты. А зарплата у меня была очень хорошая. И таскать на руке подержанную иномарку ради тщеславия — слуга покорный.
— А может быть, зайдем на десять минут? — Предложил таксист. — А отсюда во второе Шереметьево я вас уже бесплатно отвезу?
Он явно проникся воспоминаниями. Как и я. Но сентиментальность сентиментальностью, а опаздывать нельзя. Хотя запас времени хороший.
— Нет, мы поедем, все-таки хочется в аэропорту пораньше быть, — сказал я, приняв решение.
— А я бы заехала! — раздалось с правого переднего сиденья.
Вариантов не оставалось.
Такси припарковалось у стеклянных дверей. За стеклом был приклеен листок стандартной офисной бумаги с напечатанным на принтере текстом, обильно изукрашенным смайликами и восклицательными знаками, нарисованными желтым и зеленым маркерами. На бумаге значилось:
31 декабря мы работаем до 20–00.
Это будет последний день нашей работы.
1 января наше кафе будет снесено.
Последним посетителям — наша последняя бутылка коньяка бесплатно.
Коньяк «Ахтамар»!!!!
Ереванского завода!!!
На часах было ровно 19–30.
Каковы наши шансы? Я посмотрел на стеклянную стену. В кафе никого не было. На трех столах из пяти уже стояли стулья, обращенные ножками к потолку. Судя по простоте их внешнего вида, владельцы кафе не очень хотели забирать их с собой после того, как заведение прекратит существование.
— Сомневаюсь, что их «Ахтамар» — с Ереванского завода. Уж в этом-то должен разбираться. Хотя, когда я там жил, больше любил тутовый самогон. Жаль, о нем мало знают за пределами Армении. Зайдем?
Улыбка водителя походила на улыбку гномика из гэдээровского кинофильма, предлагавшего героям держать с ним заведомо невыгодное пари.
Я понял, что придется лезть в пещеру за сокровищами. И через несколько минут на столе уже стояли небольшая, всего 0,375 литра бутылка коньяка, нарезанный лимон и шоколадка.
— На самом-то деле коньяк полагается шоколадом закусывать, — сказал таксист. — На дегустациях, если не ответственные, всегда так и делают. А на ответственных — всегда выплевывают и запивают водой. Но вот сколько к нам из России делегаций с экскурсиями ни приезжало — никто не выплевывал. Эх, не был бы я сейчас за рулем…
— Может, мы тут пешком дойдем? — Предложила сердобольная Юля.
— Далековато тут пешком, барышня… Километра два…
— А давайте вас мой сын отвезет? — Неожиданно обратился к нам трактирщик. — Не отказывать же понимающему клиенту. Тем более вы ведь…
Я приосанился. С тех пор как я светился на голубом экране, прошло уже несколько лет. Тем не менее меня продолжали узнавать, особенно представители целевой аудитории, мужчины от сорока, не сдающиеся под натиском всяческих ураганов, и интеллигентные дамы библиотекарского вида. Юных девушек, писавших мне в социальных сетях, к огорчению моему, изначально было немного, а после нескольких лет — и вообще не стало.
— Да, это я, — ответил наш таксист.
Буфетчик и водитель перешли на древний мелодичный язык— с периодическими вкраплениями русских слов. Я успел разобрать «вентилятор» и генерал-полковник.
Тем временем в помещение вошел плохо выбритый мужчина лет тридцати.
— Арик, — попросил его содержатель придорожного или, точнее, привзлетнополосного трактира, — отвези, пожалуйста, наших предпоследних клиентов к терминалу. А последний клиент — это знак судьбы. Это же сам… — тут его речь снова обрела музыкальную плавность.
Через пару минут, обременные двумя рюкзаками и жгучей тайной, мы подъехали к входу выстроенного еще к Олимпиаде аэропорта. На прямой вопрос наш случайный водитель, подвозивший в подержанном фольквсвагене-фургоне с кузовом, заваленным всякими полезными для индустрии гостеприимства штуками, ответил как-то невнятно:
— Большой человек был у нас. Я-то его не знал особо, но папа с ним хорошо знаком был. С ним почти все были знакомы.
Помахивая рюкзаками, мы пошли по терминалу. Он производил какое-то странное впечатление. Предновогодняя горячка уже улеглась, последние группы счастливчиков регистрировались на свои рейсы. Как и мы, они еще успевали проводить и встретить Новый год по российскому времени в Европе. На табло было указано, что регистрация на Белград — у тридцать девятой стойки. Я поморщился. Не люблю это число. Во-первых: тридцать девять — это тринадцать умножить на три. Во-вторых — Хичкок[72].
У тридцать девятой стойки стояло несколько человек. Потому, что они не образовывали правильной очереди, а напоминали облако, причем довольно хмурое, ноябрьское, легко было догадаться, что что-то пошло не так.
— Пропустите нас, пожалуйста, — обратился я к средних лет паре, облокотившейся на стойку, но явно не занятой разговором с девушкой в форменном шейном платке. — Нам на самолет в Белград зарегистрироваться надо.
Мужчина в порыжелой дубленке только хмыкнул.
— Извините нас, пожалуйста, — заговорила аэрофлотовская красавица, — у нас оказалось продано слишком много билетов на этот рейс. Овербукинг. Регистрацию пришлось закрыть досрочно. Мы вас, конечно, отправим, но завтра, наверное. Разумеется, компания компенсирует дополнительные расходы.
— Простите, но нас очень ждут друзья.
— Сейчас я ничем не могу по… — начала девушка и остановилась.
Я ненавязчиво постукивал по столешнице золотой картой часто летающего пассажира.
— Ох, ну вы же понимаете. Снять кого-нибудь с рейса я не имею права. Но вы улетите ближайшим маршрутом. Посидите чуть-чуть.
— Ты меня опять во что-то втравил? — С подозрительностью поинтересовалась Юля. — Что есть овербукинг?
— Ну, понимаешь ли, авиакомпании часто продают больше билетов, чем в самолете мест. Во-первых, кто-то всегда меняет планы. Во-вторых, иногда посредники не успевают корректно отчитаться.
— И что?
— Дальше — как повезет. Но авиакомпании чувствуют себя в долгу и таких пассажиров обслуживают идеально.
И действительно, к нам уже спешила от стойки стройненькая брюнетка в оранжевом. Не будь Юли рядом…
— Вы извините, что так вышло. Но улетите вы прямо сейчас.
— Ой, здорово, — обрадовалась моя спутница.
— В Белград?
Жизнь приучила меня к тому, что оптимизм чаще всего встречается с эпитетом необоснованный.
— Ой, не совсем, — к оранжевой аэрофлотовской форме добавился яркий румянец. — Сначала во Франкфурт, оттуда местный рейс в Женеву, а там уже — в Белград.
— Галопом по Европам, — припомнил я старую идиому.
Юлю она почему-то сильно рассмешила.
— А Новый год как же?
— Новый год по нашему времени встретите во Франкфурте. А по европейскому — уже в Швейцарии, на подлете к Женеве. Там пересадка совсем короткая, да и во Франкфурте час.
— Ну что же, вот и приключения, — резюмировала Юля.
«Это уже становится традицией», — я снова произнес это мысленно.
И мы отправились во Франкфурт.
По пути я рассказывал соседке историю своих предыдущих страданий молодого авиапутешественника.
— Овербукинг — страшный зверь и старый знакомый и вечно случается, когда уж совсем не нужен, — начал я. — Я только 31 декабря на него уже два раза нарывался. Самый первый раз было, когда мы с командой Новый год в Стокгольме встречать собрались. Сначала всей командой собирались, с женами, а кто и с детьми, потом народ один за одним отваливаться стал и под конец остались только капитан с будущей женой и друг мой Сашенька, тебе хорошо известный[73]. Рейс был удобный, в 9 утра, это, правда, значило, что вставать придется в семь, зато потом целый день перед Новым годом по городу гулять можно, Европой наслаждаться. Заехал я за Сашенькой, и все бы хорошо, да решили мы в Шереметьево перекусить. Тогда только второе Шереметьево и было, полет в Европу был еще событием — и позавтракать в Шереметьево казалось верхом крутости. Позавтракали мы — и на стойку регистрации, причем часика за полтора, глядим — очередь перед нами и почему-то вся желтая. Оказывается, у какой-то китайской группы стыковка была в Москве, они тоже в Стокгольме Новый год отмечать хотели, вот так мы с овербукингом и познакомились. И не мы одни, человек восемь нас было. А какой-то мужик солидный вообще кричал, что он в Исландию на новогодний прием к премьер-министру опаздывает. У менеджеров Аэрофлота тогда был подход простой: переложить проблему на плечи других менеджеров, да и домой им, наверное, хотелось. Предложили нам бизнес-классом в Осло полететь, а оттуда, мол, рейсы на Стокгольм каждые полчаса уходят. Ну что ж, бизнес-класс прямо сейчас, мы и согласились. Опять же на Осло-фьорд с воздуха посмотреть хотелось. Надеялись немецкий крейсер «Блюхер», при захвате немцами Осло торпедой потопленный, на дне увидеть. Ну что ж, уговорили, полетели мы в Осло, про бизнес-класс Сашенька потом в Живом Журнале написал, что разницы никакой он не видит, только вот если упадешь и разобьешь нос, то стюардесса приносит не бумажную салфетку, а льняную. А мне омлет понравился и свежевыжатый сок на завтрак, но я-то носа не разбивал.
