— А это что за наклейка? — показал я. — В правом верхнем углу задней двери. У меня такой не было.

— Это ваша. Чемпион мира. Вы же со мной еще пошутили и сказали: что-то из ваших трофеев.

— Ну да, я дважды чемпион по интеллектуальным играм. Но мы таких наклеек не выпускаем.

— Ну что, убедился, Саша? — раздраженно спросил Стукалин.

— Владимир Николаевич, — ответил я спокойно, — мы на «ты» не переходили.

— Тебе мало? Уходи отсюда, а документы мы тебе пришлем. Или, если хочешь, вынесем через пару дней. А я кое-что еще у Даши поспрашиваю.

Ясно, что тут ничего больше не добиться.

Я вышел и отправился в ресторан Barvikha Hotel&Spa. Несмотря на то что я люблю камины с каменной отделкой в старом английском стиле, живой огонь был бы сейчас уместен, пусть даже за стеклом.

Да, денег у меня, похоже, нет, роскошествовать нельзя. Но чай с ягодами заказать можно. Конечно, тридцать долларов за чай — это издевательство, но сейчас необходимо успокоиться и подумать.

Метрдотель Наташа, с которой мы прекрасно пообщались на празднике, посвященном открытию центра, заметила меня и помахала рукой. Профессиональная память. Виделись два раза в жизни, последний раз — три месяца назад, а назвала меня Александром (слава богу, я разрешил не называть себя по имени-отчеству) и моментально вспомнила, какой чай люблю.

Я сидел и думал, как выбраться из этой ситуации. Если Даша показывает, что я страховался у нее, значит, врет и будет врать до конца. Можно, конечно, попробовать за ней проследить, ведь все не просто так, и не Владимир Николаевич дал ей это задание, хотя все может быть. Но сначала надо понять: сама она — или…

Стоп, а ведь способ это проверить есть. Тут есть камеры. Да и где их теперь нет? Служба безопасности, за исключением нашей, это же мой друг Роберт. Самое время поговорить с ним.

Попросил у Наташи счет. Наличных в кармане было мало. Бумажник мне вернули, и я честно положил карточку. Через пару минут метрдотель принесла переносной терминал, я ввел ПИН — отказ.

— Странно. Связь у нас неплохая, — заметила Наташа, — давайте еще раз.

Ввод — отказ. А денег на карточке должно было быть достаточно.

— Александр Михайлович, может, в следующий раз занесете?

— Что вы, Наташа.

Я понимал, что предложение хоть и вежливое, но совершенно не от чистого сердца, ведь постоянным клиентом я не был. Вот вторая карточка, кобрендинговая. К счастью, она сработала, и мне накинулась еще пара аэрофлотовских миль.

Так, теперь надо разбираться, что случилось с моей основной картой. Я вытащил мобильный, чтобы позвонить в контакт-центр банка, и услышал: «Номер временно заблокирован. Осуществление вызова невозможно».

Похоже, что и на карте не просто технический сбой, а блокировка. Обложила меня родная компания по полной программе. Значит, позвонить моему лучшему другу Роберту нельзя. А личный мобильник лежит дома, на нем стояла переадресация на служебный. Ладно, вечером разберусь.

И я поехал к Роберту. Электричка из Барвихи приходила на Белорусский вокзал. Приписана она была к прекрасному пункту Ромашково. Был я когда-то на этой платформе.

Детский мультик «Паровозик из Ромашкова», кстати — про пригородный поезд, который ходит по ветке вдоль Рублево-Успенского шоссе.

Вспомнилась песня Галича:

Некоторые из них были людьми довольно скромными и катались отнюдь не на «Чайках», а на электричках. Я усмехнулся, нынешних вождей не то что в электричке — в «Чайке» не увидишь, только кортежи.

Сейчас со мной ехали интеллигентного вида тетеньки лет пятидесяти, многие в платках, читали кто Ивлина Во, кто Грэма Грина. Донцовой не наблюдалось. Это был золотой фонд рублевской прислуги. Бывшие инженеры и кандидаты наук, ставшие судомойками и мойщицами окон. Рублевская газетка, помнится, предупреждала: «Никогда не фамильярничайте с прислугой, она может решить, что вы с ней на равных». Как ни смешно, но я — кандидат наук в прошлом и нынешнем — чувствовал себя в этой электричке гораздо лучше, чем во всех роскошных кабинетах, вместе взятых. Да и состав, совершающий по этой малозагруженной ветке всего несколько рейсов в день, был как будто из прошлого — с пузатой кабиной машиниста и потертыми до благородного блеска деревянными лавками. Я плавно приближался к Москве. Пейзажи детства вначале сменились унылой урбанистикой замызганных многоэтажек начала 70-х, а потом — сияющими отраженным осенним солнцем стеклами бизнес-центров.

Мой друг Роберт выглядит как иллюстрация к роману Дрюона «Проклятые короли». Он высок, за метр девяносто, и мышцы как у Арни до начала политической карьеры. Когда смотришь снизу, кажется, что перед тобой утес. В общем, граф Робер де Артуа, да и только, рыжеватый блондин с чуть-чуть пробивающейся сединой. Мы с ним учились в одной школе. Я на пару лет моложе, но легенду о прекрасном соблазнителе из десятого класса слышал неоднократно.

Фамилия моего друга не подходила ни его имени-отчеству, ни его благородной и неординарной внешности — Собакин. Роберт Карлович действительно мог бы изображать поджигателя Столетней войны — тем более, у них в жилах даже течет немного общей крови. Еще в школе, посмотрев на юного Роберта, многие называли его Робером с ударением на последнем слоге.

Полная фамилия Роберта Собакина — Шамборен-Собакин. Звучит смешно, поэтому он старается так не представляться. Если строго соблюдать формальности, мой друг должен именоваться не иначе как Роберт Карл, виконт де Шамборен. И не Собакин, конечно, а Собаньский. Очень уж у него занимательная семейная история. Весь двадцатый век, сцеженный в одну каплю воды. Прадед Роберта был небогатым парижским дворянином. Вышел из древнего, но уже вполне обнищавшего французского аристократического рода. На самом деле род был даже более чем аристократическим, поскольку восходил к королям, причем даже не к Бурбонам, а к Валуа.

При прославленном короле Франциске во Францию пришел Ренессанс. Двор французских королей из военного и административного штаба при королевской особе стал центром веселья и празднеств. Дамы стали равноправными членами придворного мира и главной движущей силой новой культуры. Сам Франциск тоже полюбил гуманистов, хотя иногда и позволял себе поджаривать их на кострах. Но проповедь веселья и галантности запомнил и поддержал. И сам любил удовольствия. То ли сказалось общее смягчение нравов, то ли политический союз с турецким султаном, познакомившим заезжих французов с прелестями гаремной жизни, но побочных связей у короля было немало. Некоторые из них дали миру благородных потомков, которые получили дворянские титулы и пенсионы, нашли себе приемлемые партии. Наследники тоже ухаживали за дамами не только в законном браке. И внуки их, и правнуки поступали так же. Так и появились в семнадцатом веке в Оверни мелкие дворяне — де Шамборены, потомки графа Турского, незаконного сына Франции и его столь же незаконного внука барона де ла Мотта, в которых осталась очень уж небольшая частичка королевской крови. Шли века. Титулы выцветали, дворянство мельчало. Деньги кончались. Имения давно и прочно осели в залогах у разных выскочек из парламента. Революция отняла последнюю ферму, просить помощи не позволяла честь. Перспективы были тухлыми, пока кто-то из предков времен Реставрации не сделал неплохую карьеру в войсках — вышел в генерал-лейтенанты и получил графский титул от последнего Бурбона. Так что графами Шамборены были самыми настоящими. Военное жалованье никогда не приносило больших доходов. Потомки служили церкви, закону и промышленности.

А рожденный в конце девятнадцатого века граф Людовик де Шамборен пошел в литературу. Бульварные романы расходились средненько, но давали приработок. Набив руку, глава рода де Шамборенов решил стать политическим журналистом, крайне правым. Как раз случилась Первая мировая. Страна нуждалась в статьях, подогревающих патриотизм и ругающих всех: бошей, австрияков, дрейфусаров, парижских бездельников, русских, англичан, социалистов… К тому же, как и положено провинциальному аристократу, граф был воинствующим католиком. Младшие сыновья в роду шли в священники: хотя последний епископ рода отметился в семнадцатом веке, да и тот не потрафил Мазарини, надежда на их появление все-таки оставалась. Войну графу Шамборену удалось пережить сравнительно комфортно, в качестве военного корреспондента. Он получил орден Почетного легиона — несколько раз был под обстрелами, а как-то раз даже увидел белое облако, медленно ползущее по ветру от немецких окопов. Впрочем, с большого расстояния оно казалось сказочным зверьком.