И Быстров, и министр, и секретарь ЦК комсомола выступали коротко и говорили обычное — желали успеха и удачи в новых краях. Но, видимо, потому, что и аудитория, и сами ораторы были взволнованы, сегодня каждое их слово казалось химстроевцам каким-то особенно проникновенным.

К микрофону подошел Данилин.

— А я просто хочу пожелать вам счастливой дороги. Встретимся на Енисее.

Это было новостью. Химстроевцы знали, что «наверху» обсуждается вопрос о Данилине. Прошел, однако, слух, что решено оставить его в министерстве. А выходит, едет Данилин, с ними едет!

Потом Владислав Николаевич признавался, что таких восторженных оваций в свой адрес он за свою жизнь не слышал ни разу.

Когда буря несколько поутихла, Данилин вновь наклонился к микрофону:

— Вот только с товарищем Быстровым у нас заминка вышла. Не отпускают его в Усть-Бирюсинск. Думаю, надо нам попросить Центральный Комитет партии уважить химстроевцев. Как считаете?

После секундной паузы с площади раздалось сразу с десяток выкриков:

— Правильно!..

— Очень правильно!..

— Даешь и Быстрова на Енисей!..

Быстров обескураженно молчал, а потом набросился на Владислава Николаевича:

— Ты что тут новгородское вече устраиваешь?

Данилин, смеясь, показал на площадь. Оттуда, словно волны прилива, неслось:

— Быстрова тоже!..

— Не робей, Алексей Федорович!..

— С нами не пропадешь!..

— Голосовать, голосовать!

Данилин весело проговорил в микрофон:

— Правильно. Глас народа — глас божий…

И проголосовали-таки. Единодушно, на одном вздохе.

Быстров, совсем не ожидавший такого поворота, сердито выговаривал Данилину:

— Ну что ты затеял? К чему это?

Данилин отбивался:

— А что? Могут ведь и учесть настроение химстроевцев.

Подойдя к микрофону, Быстров, сдерживая волнение, хрипловато проговорил:

— За доверие спасибо, товарищи. Но, сами понимаете, решать будут, кому положено. А теперь слово руководителю вашей экспедиции товарищу Зарубину.

Виктор деловито объявил:

— Прошу внимательно прослушать порядок посадки на поезда, время отправления составов…

Толкаясь, штурмом берут ребята вагоны. Вроде и некуда торопиться. Нужды в суматохе тоже нет — места определены каждому. Но нет, берет верх молодой задор, кругом какая-то веселая кутерьма и суматоха.

Быстров и Данилин стояли у заградительных решеток платформы и вполголоса беседовали, наблюдали за посадкой. Немного поодаль — Луговой и Таня. Семен Михайлович жадно, взволнованно наблюдал за происходящим. И совсем расчувствовался, когда услышал, что химстроевцы умудрили с Быстровым.

— Танюша, вы слышали? Нет, подумайте-ка над всем этим. Отчаянные же ребята.

Больше всего забот было у Виктора Зарубина. И распределение бригад по эшелонам, и проверка явки людей, и погрузка багажа. Правда, помощники у него отменные: Богдашкин и Удальцов крутились как волчки, на лету схватывали все, что было еще неясным, требовало увязки и утряски. Мгновенно исчезали, а через какие-нибудь минуты появлялись вновь.

Иногда Зарубин подбегал к пятой платформе. Виновато, торопливо спрашивал у Вали:

— Ты как тут? Только смотри не уходи с этого места, а то разминемся. Богдашкин едет первым эшелоном, Аркадий — третьим, а мы замыкаем. Так что жди и не скучай.

Валя усмехнулась:

— Скучать некогда. Видишь?

Валя указала на окружавшее ее хозяйство. Виктор ахнул. Здесь стояли четыре коляски с младенцами, которые с удивительной невозмутимостью что-то усердно сосали, совершенно игнорируя происходящую суматоху. Здесь же громоздились десятки узлов, чемоданов, свертков. То и дело подбегали женщины, девушки, оставляли свою кладь и, запыхавшись, скороговоркой просили:

— Валюша, посмотри за моим скарбом, в магазин заскочить надо.

— Валюша, пусть мой пацан около тебя немного побудет. Надо мужика найти. Иначе того гляди застрянет в буфете, переберет…

— Э, да у тебя тут настоящее бюро добрых услуг, — усмехнулся Виктор, — скучать действительно некогда. — И, довольный и успокоенный, вновь заторопился к платформам.

Наконец посадка подошла к концу. Только редкие опоздавшие перебегали от вагона к вагону, разыскивая своих.

Зарубин подошел к Быстрову и Данилину. Утирая пот со лба, спросил:

— Погрузка закончена. Можно трогаться? — Посмотрел на часы. — Уложились точно во время, железнодорожники обижаться не могут.

— Раз все готово — отправляй, — сказал Данилин.

Зарубин дал знак машинисту первого состава. Тихо дрогнули на сцепах вагоны и пошли, пошли мимо платформ голубой сверкающей лентой. В окнах мелькали знакомые загорелые лица, машущие в прощальных приветствиях руки.

Из нескольких вагонов хлынула песня:

Забота у нас простая,

Забота наша такая:

Жила бы страна родная —

И нету других забот.

И снег, и ветер,

И звезд ночной полет…

Меня мое сердце

В тревожную даль зовет!

Быстров, как-то весь подавшись вперед, вслушивался в слова песни и незаметно для себя махал правой рукой в такт мелодии, как бы дирижируя. Эта песня еще с тех памятных дней зареченекой конференции, когда комсомольский актив сказал свое веское слово о его судьбе, всегда вызывала в его душе беспокойную приподнятость.

Тогда, в Доме культуры, она звучала как гимн, как клятва зареченских ребят. Так же звучала она и сейчас, под огромными сводами вокзала, в этом многоголосом хоре химстроевцев. Быстрову подумалось: долго еще будет звать за собой молодых и беспокойных эта чудесная песня…

К Быстрову подошел Зарубин. С надеждой спросил:

— Так как, Алексей Федорович, ждать вас в Усть-Бирюсинске?

Алексей пожал плечами, а Данилин, подмигнув Виктору, проговорил:

— За большой ЦК я уверен, вот разве что малый… — он кивнул в сторону Тани. Послышался голос Лугового:

— Насколько я понял, малый ЦК обстановку понимает.

Данилин обрадованно засмеялся:

— Зафлажили тебя, Алексей. Все пути отрезали.

Зарубин начал прощаться. Расцеловался с Быстровым и Данилиным, долго жал им руки. Затем легко вскочил на подножку вагона и приветливо махал оттуда рукой.

Луговой, утирая слезы большим белым платком, обращаясь к Быстрову, проговорил:

— Стар я, черт побери, стар. А то бы тоже двинулся. Вот наследники-то, Алеша. С таким народом… Хоть на край света…

Алексей с глухим волнением в голосе ответил:

— Да, ребята настоящие. Таких с курса не собьешь. Крепко по земле-то ходят.

Данилин, возбужденный и шумный сегодня, как никогда, вмешался в их разговор:

— Товарищи, хватит на сегодня о делах. Предлагаю ехать ко мне. Старуха пельмени готовит. — И, уже обращаясь к Тане, с улыбкой объяснил: — Тренируется старая. «Будем, — говорит, — приспосабливаться к усть-бирюсинским обычаям…»

Электровоз последнего эшелона, будто обрадовавшись, что, наконец, разрешено двигаться и ему, прямо с места стал набирать скорость. Выйдя за сеть пристанционных путей, он победно и торжественно взвыл сиреной и помчался вперед, словно хотел поскорее догнать эшелоны, ушедшие раньше.

Разбрасывая упругий ветер, взвихривая пыльную траву на пологих откосах и будя тишину придорожных рощ, голубые экспрессы дальнего следования мчали химстроевцев на восток, в неизведанное, в новые манящие и тревожные дали.

КТО ВИНОВАТ? КОРАЛЛОВАЯ БРОШЬ. СТАРЫЕ СЧЕТЫ. ЗАЧЕМ МНЕ ЭТОТ МИЛЛИОН? ЯШКА МАРКИЗ ИЗ ЧИКАГО. ОКНО НА ШЕСТОМ ЭТАЖЕ. ПОСЛЕДНИЙ ВЗЛЕТ

рассказы

Кто виноват?