— Но как же так… — все еще пытался не верить Кен. — Ведь все исторические источники в один голос…

— Ха, источники!.. Вот он, единственный первоисточник всех последующих переливаний из пустого в порожнее! — «Глашатай» кивнул на летописца, который, не обращая ни малейшего внимания на тряску, уже снова похрапывал в своем углу, крепко прижимая к себе окорок. — Кстати, я как раз видел его среди бежавших из плена… Будь спокоен, этот седобородый плут накатал свою хронику битвы в точном соответствии с указаниями венценосного очковтирателя.

«Одному из них я потом отрублю голову», — мысленно повторил Кен слова короля. Он почувствовал, как внутри у него все холодеет. Бежать! Скорее бежать, пока они еще не успели далеко отъехать от оставшегося в кустах времяхода!..

— Что ж, придется перебираться куда-нибудь подальше, — проговорил он, стараясь держаться как можно спокойнее. — Попробую в древнеримские времена… — И, придвигаясь к выходу, добавил: — Там история вроде бы пояснее. По крайней мере, можно будет с полной уверенностью предсказать Юлию Цезарю, что он не прогадает, перейдя Рубикон.

— Конечно, — согласился «Глашатай». — Как ни говори, античность… Я бы, брат, сам с тобой отправился, да латыни, понимаешь, не знаю. И вообще… Попробую уж специализироваться на этой эпохе…

Они попрощались, пожав друг другу руки, — и Кен, чуть не запутавшись в своей длиннополой мантии, на ходу спрыгнул с повозки. Кое-как объяснив подъехавшим стражам, что ему нужно срочно побыть несколько минут одному в кустах, он на предельной скорости помчался к своей машине. — Счастливо! Привет Цезарю!.. — крикнул вдогонку «Глашатай».

Тридцать первого марта барон Като устроил товарищескую вечеринку. Офицеры собрались в отдельном кабинете ресторана «Тако». Сначала чинно пили подогретый сакэ и говорили о политике, о борьбе сумо[2] и о регби, затем, когда господин начальник отдела удалился, пожелав подчиненным хорошо провести вечер, расстегнули мундиры и заказали виски. Через полчаса стало очень шумно, воздух наполнился табачным дымом и кислым запахом маринадов. Все говорили, не слушая друг друга. Барон Като щипал официанток. Савада плясал, топчась среди низких столиков, молодежь хохотала, хлопала в ладоши и орала «доккой-са!».[3] Кто-то встал и ни с того ни с сего сипло затянул императорский гимн «Кимигига е» — его потянули за брюки и усадили на место.

В самый разгар веселья в кабинет с визгом вбежала официантка, ее преследовал рослый румяный янки в пилотке набекрень. Это был известный дебошир и весельчак Джерри — адъютант и личный переводчик командующего базой ВМС США «Шарк». Джерри обвел озадаченных таким нахальством японцев пьяными глазами и гаркнул:

— Здорово, джапы!

Тогда капитан Исида, не вставая, схватил его за ногу и сильно дернул к себе. Джерри как подкошенный обрушился прямо на блюда с закусками, а барон Като с наслаждением ударил его по глазам эфесом кортика. Американца, избитого и облепленного маринованной редькой, вышвырнули обратно в общий зал.

Контр-демарша против ожидания не последовало — вероятно, на этот раз Джерри развлекался без компании. Офицеры отложили кортики и пустые бутылки, выпили еще по чарке виски и стали расходиться. Капитан Исида возвращался с бароном Като. Барон покачивался, таращил глаза на яркую весеннюю луну и молчал. Только у дверей дома Исида он вдруг запел шатающимся голосом.

Исида сочувственно похлопал его по плечу и отправился спать. Под утро ему приснился сон. Он видел этот сон уже несколько раз. Он снова «кайгун тайи», капитан-лейтенант императорского флота, и стоит в боевой рубке эсминца «Миками». Вокруг расстилается черное в багровом свете заката Коралловое море, а навстречу, из призрачной мглы стремительно надвигаются три американских торпедоносца. Он уже различает азартные лица пилотов и тусклые отблески на боках торпед. «Огонь! Огонь!» — кричит он. Торпедоносцы растут, их крылья закрывают все небо. Ослепительная вспышка, удар — и он с замирающим сердцем летит куда-то в пустоту…

— Проснись же, Исида! — сердито сказал барон Като.

Исида перевернулся на спину и открыл глаза. В комнате было душно. Яркое утреннее солнце проникало сквозь щели бамбуковой шторы. У изголовья сидел на корточках барон Като, жилистый, широкоплечий, с темной щеткой усов под вздернутым носом.

— Проснулся?

— Почти, — Исида потянулся за часами. — Семь часов… Почему такая спешка?

— Живо одевайся, поедем. Расскажу по дороге.

Исида не стал больше расспрашивать. Через пять минут они сбежали по лестнице в прихожую, быстро обулись и выскочили во двор. У ворот стоял новенький штабной «джип». Мальчишка-шофер в каскетке с желтым якорем над козырьком включил зажигание и вопросительно оглянулся на офицеров.

— В Гонюдо, — коротко распорядился барон.

Исида откинулся на спинку сиденья.

— Где это — Гонюдо? — спросил он.

— Курортное местечко на побережье. В трех милях от Аодзи.

«Джип» миновал бетонные, поросшие травой стены арсенала на окраине города и понесся по прямому, мокрому от росы шоссе. Справа между холмами синело море. Исида жадно глотал свежий ветер.

— Так вот, — сказал барон Като, — кинокомпания «Ямато-фируму» снимает видовую картину «Пейзажи Японии». Вчера вечером в Гонюдо прибыли их кинооператоры.

— Выгнать, — сказал Исида. Он не любил видовых фильмов. Кроме того, его слегка мутило.

— Они получили разрешение от губернатора…

— Все равно выгнать.

— Погоди. Разрешение на съемку от японских властей у них есть. Но тут вмешались американцы. Они объявили, что не допустят возни с киноаппаратами вблизи военной базы.

— Ах вот как? — Исида снял фуражку и расстегнул воротник мундира. — Значит, вмешались американцы?

Барон Като кивнул.

— Вот именно. И какка[4] приказал мне и тебе отправиться туда и уладить дело.

— Гм… А при чем здесь мы? То есть очень приятно лишний раз натянуть нос амэ, но какое отношение имеет штаб военно-морского района к «Ямато-фируму»?

— Приказ есть приказ, — неопределенно сказал барон. Он покосился на шофера и нагнулся к уху Исида: — За разрешение производить съемки в окрестностях оборонных объектов «Ямато-фируму» заплатила префектуре кругленькую сумму. И, говорят, кое-что перепало господину начальнику штаба нашего района. Ведь окрестности Аодзи — одно из самых красивых мест в Японии.

— Ах вот как! — Капитан Исида снова надел фуражку, опустил ремешок под подбородок и задремал.

Шоссе проходило по насыпи в полукилометре от берега. Был отлив. Море отступило, обнажив широкую полосу песчаного дна. Блестели на солнце лужи и заводи. По мелководью, высоко подоткнув полы разноцветных кимоно, бродили женщины и дети с граблями и совками — они собирали съедобные ракушки. Барон Като достал из-под сиденья полевой бинокль и попытался получше рассмотреть голые ноги молоденьких девушек. Но «джип» трясло, и барон увидел только прыгающие пестрые пятна. Он разочарованно опустил бинокль. В эту минуту шофер оглянулся и сказал:

— Гонюдо, господин барон.

Исида зашевелился, протер глаза кулаками и сладко, с прискуливанием, зевнул.

Они миновали нарядные домики, утопающие в зелени и цветах, и выехали на пляж, где у светло-голубого павильона беспокойно колыхалась большая толпа скудно одетых курортников. Скандал, по-видимому, достиг уже критической точки. Любопытные наседали друг на друга, подпрыгивали, стараясь заглянуть через головы. Барон и Исида на ходу выскочили из «джипа» и остановились, прислушиваясь. Из недр толпы доносились яростные возгласы на японском и английском языках:

— Да поймите же вы…

— Я вас вышвырну отсюда со всеми вашими…