- Ну, как ты там? Он тобой еще не поужинал? – весело спросил Андре. Хмыкнув, я переложил трубку из одной руки в другую.

- Я ему не по зубам, – самодовольно ответил любимому другу, удобно растянувшись на большой кровати, – А как ты там, не влюбился?

- Мой любимый сейчас в Лондоне, отчаянно пытается не потерять свою мужскую честь, – на мой взгляд, очень гаденько захихикал друг.

- Гад ты все-таки, – стараясь не выдавать улыбки, как можно более строго пожурил я друга. Разговаривать с Андре было так приятно, словно я снова был дома. Его голос успокаивал и привносил уют в мою жизнь.

- За это ты меня и любишь, – ответил Андре и, пообещав звонить, отключился. Снова стало одиноко. Билла не было, он уехал к Дэймону, и от этого на душе скреблись кошки. Черт его знает почему, но скреблись. Ощущение какой-то тревоги сидело глубоко внутри, не давая просто расслабиться и отдыхать. Я знал, что Билл с легкостью сможет себя отстоять. Уж в чем в чем, а в его напоре и пробивном характере я был уверен. Но даже это не успокаивало. «А может, ты просто ревнуешь, Томас Трюмпер?» – сделал предательское предположение мой внутренний голос, заставив все мое существо взбунтоваться. Я вскочил с кровати и стал ходить по комнате, убеждая себя в абсурдности этой глупой мысли. Что за бред? С чего бы мне его ревновать? МНЕ? ЕГО?

Забыв о данном себе уговоре бросить курить, я выудил из тумбочки пачку сигарет и, выйдя на уютный балкончик, закурил. Не помогло, на душе все так же было беспокойно. Плюнув на подобный способ релаксации, я залез в душ, простоял там минут тридцать, силясь заглушить предателя в своей голове, нашептывающего мне о моей ревности.

Я лег в кровать, выключил свет и постарался уснуть, но ничего не вышло, минут через десять я понял, что судорожно прислушиваюсь, не щелкнул ли замок, не слышны ли шаги по лестнице. Скрипнув зубами, я встал с кровати и, нацепив на себя только штаны, спустился вниз. Десять минут третьего показывали часы в гостиной. И где он шляется? Может, его уже убили тут! Я сварил себе крепкий кофе и сел на диван, с наслаждением попивая его маленькими глоточками.

Когда часы показали без двадцати три, щелкнула замком входная дверь.

Я вскочил и побежал к входу, даже не задумавшись о том, как это будет выглядеть.

- Где ты был? – поприветствовал я его. Билл удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал, проходя в гостиную.

- Я думал, тебя уже прирезали в подворотне, – уже спокойней сказал я. Стало стыдно за свое неадекватное поведение.

- Ты ждал меня? – спросил Билл. Его голос сейчас звучал как-то интимно и, казалось, проникал во все уголки моего измученного мозга.

- Еще чего, я просто пил кофе! – соврал я.

- Конечно, – улыбнулся Билл и, судя по самодовольной физиономии, не поверил ни одному моему слову.

- Ну, что там Дэймон? Пришлось ублажать? Будет финансировать? – я постарался спросить это, как можно более равнодушно, но голос таки дрогнул.

- Куда ж он денется, конечно, будет. Но не ревнуй, Томми, между нами ничего не было, – Билл провел тонкими пальцами по моей щеке и пошел наверх. А я, казалось, заалел ярче спелого томата.

- А я тогда напишу статью под названием «Известный фотограф насилует комнатных собачек»!!! – отпив горячий кофе из большой кружки, ответил я. Наше утро как всегда началось с взаимных комплиментов.

- Ну, если ты видишь себя в роли комнатной собачки… – Билл, сладко потягиваясь, достал из шкафа коробку с овсяными хлопьями. Я покривился.

- Ты будешь это есть? – недоверчиво спросил я, брезгливо косясь на коробку.

- Буду. Мы же в Англии, дружок, здесь по утрам принято есть овсянку, – пожал плечами Билл и, высыпав в миску хлопья, залил их горячей водой.

- Мерзость, – я передернул плечами. С детства терпеть не мог каши, а овсяную – больше всех.

- К твоему варварскому сведению, овсяная каша очень полезна! – гадюка села напротив и, набрав полную ложку этой мерзости, положила ее в рот.

- Лучше сдохну, чем буду это есть! – снова скривился я, а Билл с явным садистским удовольствием ел передо мной эту противного цвета субстанцию, гаденько поглядывая на меня при этом. Я чертыхнулся, сплюнул и, так и не допив свой кофе и не дожевав бутерброд, пошел наверх. Аппетит вконец пропал.

Вчера мы весь день провели в галерее, доделывая последние штрихи. Билл беспрестанно с кем-то говорил по телефону, что-то выяснял, кричал на нерадивых рабочих. Он пытался этого не показывать, но было видно, что он очень переживает и находится почти на пределе. Я помогал, как мог, принял непосредственное участие в создании брошюр и каталогов его работ с подробным описанием каждой фотографии. К вечеру, вконец заразившись всеобщим чувством напряженности и раздражения, я, незаметно ни для кого, на несколько минут ускользал в кабинет Билла, наливал себе пятьдесят граммов коньяка и выпивал его залпом. После такого пятого похода мне стало очень спокойно и даже благостно, что не ускользнуло от цепких гадючьих глаз. Он быстро понял, что к чему, очевидно, ко всему прочему, обладая неплохим обонянием. Хотя я, как мог, скрывал улики, заедая коньячок лимончиком. И Билл прилюдно меня опозорил, отчитывая, как нашкодившего школьника. Хорошо хоть в угол не поставил. Но коньячок отлично делал свое дело, и даже эта вспышка гнева не произвела на меня никакого впечатления. И даже после того, как меня поймали, я еще пару раз умудрился прошмыгнуть к заветной бутылочке, выбирая время, когда Билл был чем-то очень занят.

Домой мы приехали только к трем часам ночи. Меня жутко клонило в сон, видно, коньячок обладал еще и снотворным действием, а вот Билл, напротив, был взвинчен, и во всех его движениях читалось беспокойство.

- Успокойся…. – добродушно протянул я, на что был одарен убийственным взглядом. Нет, этот взгляд произвел бы на меня гораздо большее впечатления, будь я чуть-чуть трезвее, но сейчас я лишь потрепал его по плечу и, улыбнувшись, отвалил в свою комнату.

А сегодня был тот самый день «икс». Как ни странно, но Билл сегодня не выглядел таким дерганым, и это вселяло надежду.

Я сидел рядом с ним в машине и не дышал. Просто не смел дышать. А машина неуклонно везла нас к галерее, в которую уже стекались гости, люди, которые, я уверен, будут отвешивать ему комплементы, глазеть на него и флиртовать. От этого у меня странным образом все бунтовалось внутри.

Я давно собрался и, напялив белую толстовку с белой кепкой, которые мне до безумия шли, вот уже битых полчаса ожидал, когда же этот модник соизволит спуститься. Раздраженно глянув на часы, я обнаружил, что мы опаздываем, это завело еще больше.

- Бииилл! – нервно заголосил я.

- Я скоро! – крикнул он в ответ.

Я уже отчаялся его дождаться и стоял, тупо пялясь на часы, с какой-то маниакальной сосредоточенностью следя за секундной стрелкой, когда услышал сзади сладкий голосок:

- А вот и я!

Я резко обернулся, уже готовясь высказать все, что я думаю по поводу его сборов, но, увидев его, слова застряли у меня в горле. Мне показалось, что я даже открыл рот. Он выглядел просто потрясающе. Настолько шикарно, что даже у меня, стопроцентного натурала, сперло дыхание. Он был одет в тонкую полупрозрачную черную рубашку, скорее напоминающую мне женскую блузку, чем рубашку в ее истинном значении, застегнутую лишь на три пуговицы, давая возможность полюбоваться на его животик и тонкую шею. А черные брюки в облипку, сидящие на бедрах, были настолько узки, что меня срочно стал мучить вопрос, не жмет ли ему там чего-нибудь? Но этот вопрос быстро меня покинул, так как куда больше меня заинтересовала его торчащая татуировка на пузе. Я нервно сглотнул и, сделав над собой усилие, перевел свой взгляд на его лицо. Его и без того темные глаза казались теперь чернее ночи, обведенные тенями и спрятанные под пушистыми накрашенными ресницами. С таким макияжем он выглядел вызывающе – агрессивно, его взгляд теперь лишал воли, заставлял подчиняться. Черт!