— Тебе девять лет. Если через двадцать лет ты не прославишься, я не вернусь к этому разговору. Но если прославишься, я-то уж знаю чем. Восемь чашек кофе! Мочиться сейчас побежишь или терпеть будешь?
И потом Люси начала свою историю.
Один человек собрал вещи и отправился в дальние страны. Когда он уезжал, его спросили, в какой город он хочет отправиться. «В город, где нет забот», — отвечал он. А знакомый ему на это: «Как туда доберешься, уж сделай ты что- нибудь и с моей заботой, а моя забота — жена да дети. Жене все надо, чтобы я стал знаменитым, а дети не верят, что я бедный, и требуют с меня того, что я не могу дать».
— Ну и вот, — рассказывала моя бабушка, — видит путешественник перед собою яблоню, а рядом с яблоней старик сидит. И все, кто видит яблоню, подходят к ней, срывают яблоко, надкусят и бросят. Подходит и путешественник к старику и спрашивает:
— Почему они яблоко надкусят и бросят?
— Под этой яблоней, — отвечает старик, — золото спрятано.
Стал путешественник копать под яблоней. И нашел многомного золота.
Тут моя бабушка вдруг примолкла. Я терпеливо ждал целых пять минут, покуда мистер Черчилль подчеркивал разные пункты и повышал голос. Наконец я решился напомнить бабушке про ее историю.
— Ну? — сказал я.
— Что — ну? — сказала она.
— История, — сказал я. — Рассказывай уж до конца.
— А это и есть конец, — сказала бабушка. И, подумав, добавила: — Смысл тут в том, что стариков слушаться надо.
— И это вся история?
— Ну да, — сказала Люси. — А почему ты спрашиваешь?
— Но ведь он же отправился искать город, где нет забот, — напомнил я. — Как быть с этой частью истории?
— А никак, — сказала бабушка. — Людям часто хочется бежать куда-то, а если их спросишь — куда, чего они только тебе не наплетут. Ну этот и наврал, будто город без забот ищет.
— А я думал, он туда доберется, — сказал я.
Ее объяснение мне показалось туманным. Осталась неясной и участь знакомого, который расспрашивал путешественника об его намерениях и просил помочь с его заботой, касавшейся жены и детей.
— Ну, а тот как же, у которого жена и дети? — спросил я.
— Да дурак он или шутник, — сказала бабушка. — Какая тебе разница? Где ж человека найдешь, чтоб забот у него не было? А у этого забота самая что ни на есть простая.
— Но может, ты про золото что-то пропустила? Почему, скажи, под яблоней было золото?
Бабушке мой вопрос не показался достойным ответа.
— А этот-то про что толкует? — заинтересовалась она мистером Черчиллем.
— Он про войну толкует, — ответил я.
— Да? И что говорит? — спросила бабушка Люси.
— Он приехал из Англии, — сказал я, — чтобы поговорить с членами американского правительства. Вот он с ними и говорит. Он утром выступал. А сейчас повторная трансляция для тех, кто пропустил утреннюю передачу. А потом будет еще передача, для тех, кто пропустит эту, а потом еще и еще. Так как же насчет золота? Ты что-то забыла?
Бабушка минуту раздумывала, и потом она сказала:
— Нет, это вся история, я уже много раз ее рассказывала.
— Твоя история вроде моих, — сказал я.
— Все так складно. Сегодня рождество. Все в самый раз.
— Но может, надо что-то про яблоки сказать? Может, они были горькие? — решился я.
— Ну нет у ж, — сказала бабушка Люси. — Яблоки-то сладкие были. Большие такие, румяные и сладкие.
— Почему же все их надкусят и бросят? — не успокаивался я.
— А не любили они яблок, — отвечала моя бабушка.
Меня это не убедило.
— Забыла ты свою историю, вот что, — сказал я.
— Я ничего не забываю, — сказала бабушка. — Хочешь, я тебе про отца расскажу, какой он был в три года? Какой с виду был, что говорил?
— Не сомневаюсь, что ты можешь рассказать про моего отца в детстве, но все равно история твоя, по-моему, незаконченная.
— Может, на дереве было птичье гнездо? — предположила она.
— Может, и было, — сказал я. — Только толку-то чуть. Что тут птицам делать?
— Да, нечего, — сказала Люси. — А может, они пели?
— Раньше ты таких историй не рассказывала, — сказал я. — С ней еще сколько возни — начало, середину и конец сочинять.
— Начало, середину и конец? — сказала бабушка. — Это еще зачем? Может, тебе имена нужны — так назови путешественника Маркосом, старика под яблоней Харкосом, а того, знакомого, — Заркосом.
— Это конечно, — сказал я. — Но все равно мне не совсем ясен смысл твоей истории.
Тут мистер Черчилль кончил речь, и Сенат и члены Палаты представителей оживились. А потом вступил диктор. Вы только не подумайте, будто между рождественской речью Черчилля и незаконченной историей моей бабушки есть какая-то связь, потому что связи нет никакой решительно. Я записал все как было. Мне хотелось слушать Черчилля и бабушку слушать тоже хотелось. Я и слушал то и другое одновременно. А в бабушкиной истории нет решительно никакого политического подтекста. И хотя думать про это не хочется, но ведь через десять — двадцать лет бабушка может умереть. Умерла же в прошлом году другая моя бабушка, мать моего отца, и мы стали еще чуть сиротливее, чем были. Мы часто ее вспоминаем, и каждый раз, как приеду во Фресно, я иду посмотреть на ее дом, дивный старый дом, будто он сам тоже ушел в область преданий. Вот и Люси вдруг умрет, и кончится ее история. Может, эта ее история чуть не последняя. Или, может, я сам умру, хоть мне и не верится, а не умру — далеко уеду куда-нибудь. В общем-то, я и без нее могу придумывать истории, рассказанные моей бабушкой, но таких, как она рассказывает, мне ни за что не придумать. Никто на свете не может так вот взять и начать: «Один человек собрал вещи и отправился в дальние страны».
Я уже страшно скучаю по Люси, хотя она сидит наверху, на кухне, и, уж конечно, беспокоится из-за того, что я задавал ей такие глупые вопросы, и беспокоится, не начала ли она и впрямь кое-что забывать. Она помнит моего отца, каким он был в три года, а родился он в 1874 году. Да, все меняется в мире, тут ничего не скажешь.
Проигранное пальто
Перевод Е. Суриц
— Это моего брата пальто, — сказал он. — Я хочу его сегодня же выкупить, пока вы не закроете. Вы когда закрываете?
— В шесть ноль-ноль, — сказал тот. — Вообще-то вы его продали, вы его не заложили, но так уж и быть, я вам его отдам за пять долларов.
— Все, договорились.
Он бросился с Шестой на Третью улицу, в «Кентукки», и сел играть по четвертачку. Меньше чем через час три доллара дали четыре восемьдесят пять. Как наберется шесть, он побежит на Шестую, выкупит пальто, прибежит обратно, опять сядет за игру и свой доллар превратит в десять. С десятью долларами он побежит к «Турку» и сядет играть. Ему повезет, на десять долларов он выиграет пятьдесят, и завтра он сядет на поезд во Фресно, и оттуда на паре добрых коней он может отправиться в путь куда душе угодно.
Он играл с тремя долларами до двух утра, а потом под проливным дождем шел четыре мили пешком до дому.
Брат ждал его на лестнице.
— Ты куда мое пальто подевал?
— Я его продал, — сказал он. — А деньги проиграл. Три доллара.
Они дрались в передней, потом они дрались на лестнице, стукая друг дружку об стенки. Брат съездил ему по глазу, потом по челюсти.
А потом он спустил брата с лестницы.
Брат поднялся, поглядел на него и ушел за дверь.
— Не я начал, — сказал он и тоже пошел вниз по лестнице. Когда он вернулся домой, брат был уже в постели, но он знал, что брат не спит. Он тоже лег спать, и через час он сказал:
— Завтра я тебе все возмещу. Думаешь, я не понимаю, что ты прав? Но что делать человеку? Ну да, я пытаюсь писать, но деньги-то мне все равно нужны, как всем людям. Я драться не хотел, сам понимаешь, но я знаю, ты не мог не подраться. Я когда-нибудь все возмещу.
Наутро к девяти он был уже в магазине, и хозяин сказал:
