Мы выехали из Техаса на «пойманной» нами попутке. Было темно, и машина шла по трассе с включенными фарами. Вдруг на дорогу выскочила небольшая грациозная косуля. Попав в свет фар, бедная ослепла. Да и водитель растерялся, не успел во время среагировать. Заметавшуюся косулю машина зацепила бампером. Смертельно раненное животное скоро скончалось. Перепуганный водитель от содеянного злодейства впал в шок, к тому же расстроился вконец, когда увидел погнутый бампер служебной «Волги».
— Начальник увидит бампер, и мне конец! — повторял он.
Нас было четыре мичмана, и все из экипажа «К-497»: Николай Черный, Сергей Осадчук, я и Баранов. Самый маленький, толстенький и самый юморной был Баранов. Дабы успокоить расстроенного водителя он деловито спросил:
— Нож есть?
— Есть, — уныло ответил совсем пригорюнившийся водитель.
— Ну, давай его сюда. Сейчас освежуем козочку, разделаем, и привезешь жене неслабый шмат мяса. Не переживай!
Водитель дрожащими руками достал из бардачка самодельный нож, давно не видавший точила. И Баранов, сохраняя деловой вид, принялся за дело. Однако чего-то там поковырявшись, сообразил, что орудие труда не соответствует поставленной задаче. Чтобы достойно выйти из ситуации, которую сам же создал, он сказал:
— Слушай шеф, а у тебя нет ножа тупее? А то с этим ничего не получается.
Водитель, еще больше поникнув головой, ответил отрицательно и Баранов удовлетворенно с чувством выполненного долга подвел черту:
— Ну, на нет и суда нет! Быстро грузим тушу в багажник и скоренько сматываемся, пока нас тут не застукали.
Не мешкая, чтобы нас не увидели из мимо проезжающих машин, мы ухватили бедное животное за копыта и забросили в багажник «Волги». Когда несли тело косули к автомобилю, маленькие ее рожки в такт движению царапали по асфальту, и я под впечатлением жалости к несчастной жертве автомобильной катастрофы вздохнул:
— Бедная косуля!
— Ну да, одному тебе ее жалко, — пробурчал Баранов, смахивая слезу. — А мы тут все садисты.
Ошарашенный тяжким обвинением, я промолчал.
А водитель всю дорогу изводил нас своим нытьем, что ему не поздоровится, когда начальник увидит погнутый бампер машины. Ну а за убитую косулю, мол, вообще посадят.
На встрече ветеранов-подводников по случаю 25-летия создания 4-й флотилии подводных лодок, что состоялась 30 ноября 2003 года, со мной рядом за столом оказался офицер Юрий Викторович Войтецкий, который служил в экипаже капитана 1-го ранга Григория Михайловича Щербатюка в 1982-1983 годы, то есть уже после меня. К моему прискорбию он сообщил, что весельчак и хохмач мичман Баранов умер.
А менее чем через месяц после юбилея 4-й флотилии, 25 декабря 2003 года, в Белыничах умер мой однокашник, отличный сослуживец, настоящий товарищ, прекрасный человек и просто земляк Николай Владимирович Черный. Рассказывали, как он после демобилизации в день ВМФ садился в свою машину и с военно-морским флагом гордо катался по городу. Так сложилась судьба, что Николая в последний раз я видел на флоте в январе 1982 года непосредственно перед своей демобилизацией.
Вывод: Не жалейте для друзей хороших слов, не стесняйтесь выказывать заботу о них. Гораздо труднее потом жить с грузом того, что вы не додали им всего этого при жизни.
Обнимая торпеду
В 1981 году с экипажем капитана 2-го ранга Григория Михайловича Щербатюка я сходил во вторую автономку, она же для меня стала последней. Служба как служба, сходили на полную автономность — 78 суток. Ничего особенного не случилось, вернулись все невредимыми и здоровыми. Если не считать того, что командир во время обхода корабля обнаружил неисправность одного из агрегатов, допущенную по недосмотру вахтенного отсека. Этот недосмотр мог привести к небольшому взрыву, который наверняка повлек бы за собой плачевные последствия.
И еще. Одному из мичманов (мой годок и, кажется, выпускник Школы техников 506-го УКОППа) после помывки в душе пятого отсека стало плохо. В результате он потерял сознание или оказался в обмороке, благо, рядом находился моряк, который подхватил его, уже начавшего падать, подмышки. Конечно в пятом отсеке, где великое множество выступающих краев, штырей, углов и штоков, он мог нанести себе как минимум физическую травму. Думаю, потеря сознания оказалась следствием увеличенной доли вредных примесей в атмосфере отсека, усугубленной душем. Когда мичман распарился, произошла стимуляция кровеносной системы, и вредные примеси «хорошо» усвоились организмом.
В экипаже Григория Михайловича Щербатюка служил не то старший лейтенант, не то капитан-лейтенант, к сожалению, фамилии не запомнил, который, по разговорам, был сыном начальника штаба Вооруженных Сил Варшавского договора. В этом ничего неординарного нет, так как, например, одним экипажем нашей дивизии командовал капитан 1-го ранга Анатолий Павлович Еременко, внук известного маршала. Да и мичман Баграмян Михаил Михайлович был родственником другого известного маршала, хотя не афишировал это. Другое дело, что в ситуации с сыном действующего военачальника имелась одна существенная деталь. Отпрыск, по характеру замечательный парень — спокойный, уважительный, имеющий чувство такта, страдал старой как мир пагубой — пристрастием к алкоголю. Как-то, когда корабль стоял на базе у пирса и я находился на вахте, ко мне на торпедную палубу, в люк, просунулся этот влиятельный любитель спиртного и с просящей ноткой в голосе спросил:
— Алексей, может, у тебя есть спирт?
К ядерной дубине страны я был допущен, а к менее важным стратегическим материалам — нет, поэтому вынужден был отказать ему:
— К сожалению, ничем помочь не могу, так как спирт мне не доверяют.
Кстати, это единственный известный мне случай в практике, когда кто-то собирался употребить спиртное на корабле.
На дивизии всем было известно, что отец, зная за сыном эту слабость, упросил флотское командование загрузить его морями так, чтобы у него не было времени спиться. И это пожелание в нашей дивизии добросовестно исполнялось. По тем же разговорам было известно, что из морей страдалец просто не вылазил. Только придет из автономки, как его тут же откомандировывали на другой корабль, уходящий в дальний поход. Говорят, что парень перевоспитался и так вошел в роль «автономщика», что на предложение уйти на сухопутную должность с повышением, просто отказался.
Сразу после дальнего похода мы пришвартовались только для получения практических торпед и тут же опять вышли в море для выполнения учебных стрельб. Успешно «пальнув» по учебному противнику, наша лодка всплыла, чтобы принять участие в поисках своей же выпущенной торпеды.
Свободные от вахты курильщики, воспользовавшись ситуацией, заняли свое «штатное» место в ограждении рубки, чтобы «в сердце вставить сигаретку». Несколько человек, в том числе и я с Николаем Черным, с разрешения командира поднялись на мостик. Там мы как заядлые театралы заняли места на «галерке», на ограждении рубки, и с учетом этого оказались даже выше комсостава. Стояла замечательная осенняя погода, с максимальной видимостью, и мы, глядя поверх голов командования подводной лодки, любовались ясным морем и заодно дышали свежим воздухом.
У меня же, наверное, от свежего морского воздуха прорезался инстинкт охотника, и я подключился к процессу поиска торпеды. Исходя из собственного опыта участия в подобных мероприятиях, я знал, что подводная лодка идет в точку залпа, где осуществляет поиск выпущенной из своего чрева торпеды. Поэтому если хочешь первым обнаружить цель поиска, то надо смотреть прямо по курсу. Командир верхней вахты нарезал сектора обзора для поиска торпеды, кому по курсу, кому по левому, кому по правому борту. Ну а я, зная, что искать торпеду нужно прямо по курсу, своим бдительным оком уставился вперед. При этом я обратил внимание, что бинокль «бесхозно», никем не востребованный, без дела, бездарно простаивает на своем месте. И я попросил передать его мне. Усиленное как минимум в семь крат зрение я нацелил прямо по ходу движения ракетоносца и почти сразу обнаружил вожделенный объект в виде красно-белой полосатой полусферы, равномерно раскачивающейся, то появляющейся над волной, то за ней же прячущейся.
