А Костино лицо было как-то непривычно расслаблено. На нем не было ни ироничной ухмылки-усмешки, ни того печального, серьёзного выражения, когда он начинал рассуждать или рассказывать о чем-то. Мягкие очертания сглаживались еще и трепещущим светом, исходившим от свечей, полуопущенные веки подрагивали, а пальцы летали по черно-белым клавишам. Грудь медленно вздымалась при каждом мерном вздохе, который терялся в прекрасной мелодии и вое ветра за окном.

Наконец парень медленно оторвал пальцы от клавиш, завершив мелодию и задумчиво улыбнувшись, взглянув на меня.

- Ну как?.. – выдохнул он.

- Это просто потрясающе, – улыбнулся я.

- Это просто пианино потрясающее, – чуть смутился парень. – Кстати, знаешь, мне так нравится эта атмосфера… Эти свечи… Ветер, лес за окном… Так уютно.

- Да, – кивнул я. – Я рос здесь, можно сказать. Ведь если на Машу у родителей еще хоть как-то хватало терпения и времени, то меня просто отдали бабушке вместе с Машей.

- Ясно. Ладно, Вань, пойдем спать. Сегодня был очень тяжелый день, верно? – сказал Костя, вставая из-за пианино. – Можно нам одну свечу с собой взять, я, если честно, немного боюсь спать в темноте посреди леса.

Я невольно умилился его выражению лица, слабо кивнув. Да, парень прав – день был, и правда, невероятно тяжелым.

Часть 25

Костя стоял в спальне, сжимая в руках маленькую, уже изрядно выгоревшую свечку. Он то и дело вздрагивал, когда маленькая ветка близь растущего к дому дерева ударялась об оконное стекло, разрывая тишину маленькими, загадочными стуками.

- На подоконнике есть подсвечник, чтобы собирать воск, – тихо сказал я, заходя вслед за ним в комнату.

До этого я быстро затушил все свечки в зале, погружая комнату в приятную тьму. А вот Костя, похоже, чувствовал себя немного неуютно. Боится?..

- Угу, – только и промычал он, осторожно помещая маленький трепещущий огонек на холодный подоконник без штор.

Бабушка считала, что шторы созданы для того, чтобы отгораживаться от солнца. А зачем? Разве люди отгораживаются от еды, когда хотят есть? От воды, когда их мучает жажда? Так же дело обстояло и с солнечным светом, который приятно заливал собой весь дом, наполняя его радостью и весельем по наступлению лета, а осенью или зимой – лишь освещало, создавая вокруг дома тихий, приятный полог.

Большая кровать со свежим нежно-лиловым бельем, которое я постелил, раньше завешивалась балдахином, красиво переливающимся атласными нитями в солнечном свете. Но его убрали, оставив лишь голый каркас, на котором уже давно стерлись следы красивой цветочной росписи.

- Знаешь, я повторюсь, но у твоей бабушки был очень красивый дом, – в лунном свете я прекрасно различал очертания Костиной фигуры, его лица, губ, носа… Но не мог видеть его выражение, будто говорил я с самой тьмой. А маленькая свечка все так же подрагивала, когда ветер проникал в маленькие оконные щели, отдаваясь едва уловимым в шуме нашего дыхания воем.

- Спасибо, - неуверенно отозвался я, медленно залезая на кровать прямо в одежде.

Я знаю, ночью будет холодно… Следовало, наверное, развести камин, но тогда кому-то из нас пришлось бы идти в лес, так как мы с Машей никогда не пополняли запасы дров, привозя все с собой. А я не хотел идти в этот природный заповедник, где время взяло верх и над камнями, обросшими мхом, и над старыми деревьями, чьи стволы уже давно обсохли и обветшали. Я испытывал перед ним подсознательный страх, который затмевал на секунду все остальные чувства, стоило мне подумать о визите в чащу.

- Слушай, я видел у вас маленький склад… амбар, так? Ну, так вот я видел там инструменты для ухода за лошадью… скребницы, кнут, седло… Несколько уздцов… У вас была лошадь? – тихо, почти шепотом спросил Костя, видимо, не желая нарушать тишину, воцарившуюся в комнате.

В следующий момент я почувствовал, как матрас слегка прогибается с противоположной стороны, а Костин силуэт медленно лег рядом, укрываясь теплым зимним одеялом.

- Да. Ее звали Маргарита. Мы проезжали магазин, где она сейчас находится, по пути сюда, – на выдохе произнес я, отворачиваясь от парня, накрываясь одеялом почти с головой.

- А почему ты не попросил остановиться? – искренне удивился парень, будто не заметив моего нежелания отвечать.

- Потому что не хотел лишних вопросов, – буркнул я недовольно.

А в следующую секунду кровать слегка скрипнула, и мое ухо резко обдало горячим дыханием.

- Ты просто боишься, – выдохнул Костя, делая голос нарочито тихим, загадочным.

По шее пробежали мурашки, отчего кожа в момент стала «гусиной». Я неприятно поежился, пропищав какое-то жалкое "нет".

- А я знаю, что боишься, – его немного влажные губы касались кончика моего уха, а горячий легкий ветерок шевелил волосы на затылке. От такого тихого, слегка хриплого голоса я неприятно съежился, придвигая ноги к груди.

- И я даже знаю, чего ты боишься. Ты боишься быть здесь один, потому что видел здесь кровь. Ты боишься ощущать себя одним посреди этого гигантского леса, старых, как сама жизнь, деревьев и быть наедине со своими страхами. Ты ведь не отходил от меня толком сегодня, я же видел, – продолжал горячо шептать Костя, теперь скользя рукой по моему плечу. И хоть я и чувствовал это, казалось бы, легкое касание сквозь одеяло и одежду, оно будто обжигало и будоражило одновременно. К горлу подкатил неприятный ком, а спина похолодела. От его слов и ясного представления всех этих пейзажей в голове все смешалось, генерируя все новые и новые страшные образы.

- Ложись спать, – тихо пробормотал я, начиная качать головой.

- Хорошо, – шепнул парень, напоследок лизнув мою ушную раковину кончиком влажного, горячего языка.

От этого прикосновения по телу буквально прошли электрический ток и ощутимая дрожь не то страха, не то наслаждения.

Сон как рукой сняло, зато я уловил ясно различимое в гнетущей тишине Костино сопение. Луна мягко освещала объекты в комнате, отчего моя фантазия не на шутку разыгралась, то здесь, то там выискивая жуткие очертания фигур и человеческих лиц. А та ненавистная Косте ветка так и продолжала настойчиво барабанить в окно, иногда выдавая тихие скрипы, будто кто-то проводил по стеклу ногтем, тихо скребся в дверь… Свистел ветром на кухне…