В начале сентября в Читу вступили войска Семёнова, а вслед за ними – японские интервенты. Опираясь на штыки японцев и чехословаков, Семёнов девятнадцатого января одна тысяча девятьсот девятнадцатого года создал правительство независимой Монголо-Бурятской республики и установил массовый террор и насилие, проводимые им самим, баронами Р. Унгерном и А. Тирбахом. Жертвами террора стали десять тысяч коммунистов и беспартийных. Одиннадцать застенков забирали жизни инакомыслящих. Только в районе Андриановки каратели Семёнова без суда и следствия расстреляли одну тысячу шестьсот человек. В застенках Бадмаевском, Макнавеевском, Даурском каждую ночь в течение года палачи приводили в исполнение смертные приговоры.

Поредел в боях дивизион Александра Сотникова. Иван Перепрыгни доложил командиру, что среди кавалеристов идёт ропот о конвоировании ими военнопленных и участии в карательных операциях.

– Говорят, мол, мы прибыли на фронт воевать со стоящим перед нами противником, а не с женщинами, детьми, стариками. Тем паче, с военнопленными. Глаза слезятся от этих бесчинств. Может, такое же творится у них дома, где остались матери, жёны, дети!

– Они правы, Иван! Я уже замарал свою честь и честь дивизиона перед простыми людьми! Сам не смог устоять от рубки – нервы подвели! И дивизион подставил! Теперь постараюсь уклоняться от приказов комполка по участию в карательных операциях да и дивизиону пора на отдых и переформирование. Как депутата областной Думы приглашают на заседание, а я не могу выехать. Казачий круг просит моего согласия на выборы повторно атаманом Енисейского казачьего войска. Я уже один раз ответил отказом, а они опять настаивают. Боюсь, чтобы фронт не ожесточил кавалеристов моего дивизиона. От Первого Енисейского казачьего полка осталось две трети личного состава. Жизни казаки положили в бою, с кем? С германцами или с японцами, или с чехами? Да нет же! С такими же мужиками, как мы с тобой. Прошло у меня желание воевать со своим народом, лишать жизни своих братьев-славян. Это же самоуничтожение России. Готовь со штабом документы на нашу замену. Мне сообщили, в июле Иванов-Ринов избран атаманом Сибирского казачества. Думаю, он пришлёт замену и нашему Первому Енисейскому казачьему полку и моим кавалеристам.

Из штаба Верхне-Удинска Сотников отправил телеграмму в Минусинск, где проходил казачий круг.

«На телеграмму председателя круга выбор меня временным войсковым атаманом вторично вынужден не отказываться по сообщаемым кругу причинам точка.

Прошу командировать областную Думу кандидата Шахматова.

Телеграмма от 25VIII —1918 года/

Атаман Сотников».

Сотникова с кавалерийским дивизионом и Енисейским казачьим полком вскоре отправили на отдых и переформирование к месту прежней дислокации.

В октябре одна тысяча девятьсот восемнадцатого года адмирал Александр Васильевич Колчак вместе с английским генералом Ноксом прибыли в Омск. Колчака назначили военным и морским министром Временного Сибирского правительства.

Восемнадцатого ноября при поддержке кадетов, белогвардейских офицеров и интервентов он произвёл переворот и установил военную диктатуру, приняв титул Верховного правителя России и звание Верховного главнокомандующего. Арестовали членов Уфимской эсеро-меньшевистской директории, а её Совет министров передал власть адмиралу Колчаку.

По указанию Антанты ряд контрреволюционных правительств и атаманы казачьих войск признали Колчака главой внутренней контрреволюции в России. Был учреждён Совет Верховного правителя России, в состав которого вошли: Вологодский, Пепеляев, Михайлов, Супин, Лебедев. Во главе губерний поставили губернаторов, восстановили старые царские законы.

Став Верховным правителем, Колчак объявил свою политическую программу:

«Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществит великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру».

Адмирал, далекий от политики, лучше других разглядел оскал красного террора: «Идет не только партийная распря, ослабляющая собирание страны, но и длится Гражданская война, где гибнут в братоубийственной бойне тысячи полезных сил, которые могли бы принести Родине громадные и неоценимые услуги… Только уничтожение большевизма может создать условия спокойной жизни, о чем так исстрадалась Русская земля. Только после выполнения этой тяжелой задачи мы все можем снова подумать о правильном устройстве нашей державной государственности».

В ответ на установление военной диктатуры Колчака в декабре одна тысяча девятьсот восемнадцатого года произошли восстания рабочих в сибирских городах Омске, Канске. В январе одна тысяча девятьсот девятнадцатого – в Бодайбо, Енисейске, Кольчугине, Тюмени, Красноярске и снова – в Омске. Выступления жестоко подавлены войсками Колчака. Суровый, но влюбчивый в женщин, адмирал железной рукой наводил порядок и в армии, и в гражданских организациях. Были введены повсеместно военно-полевые суды, определившие единую меру наказания – смертную казнь.

Антанта, высадив войска на территории Сибири и на Кольском полуострове, всемерно поддерживала Колчака не только оружием, обмундированием и другим военным снаряжением, но и деньгами. Александр Васильевич, ощущая поддержку Англии, Франции, США, как военный моряк, не мог терпеть самоуправства, разгильдяйства, недисциплинированности в армии. Он добился, что чехословацкий корпус в январе одна тысяча девятьсот девятнадцатого года был снят с фронта и отведён в тыл по приказу военного министра Чехословацкого правительства. В июле того же года он снял с должности командующего Сибирской армией генерал-лейтенанта Гайду Радолу. И навсегда вычеркнул из списков русской армии. Так, наводивший недавно страх на русских генералов, бывший капитан Чехословацкого корпуса Гайда был развенчан и растоптан Верховным правителем России. Правда, он ещё раз «засветился» на страницах газет, когда поддержал ноябрьское восстание оппозиционных Колчаку сил во Владивостоке.

Александр Александрович прибыл в Томск и встретился со своим другом Фильбертом. Они долго сидели за столом и обсуждали перспективы нового правителя России.

– Это хорошо, что в России появилась «железная рука» военного диктатора, – сказал Александр Фильберт. – Человек умный, требовательный и, главное, болеющий душой за Россию.

– «Железная рука» – необходимость! Но всё будет зависеть от того, своевременно ли она будет сжиматься в кулак для нанесения удара и раскрываться для рукопожатия или дружеского похлопывания по плечу. Я пытаюсь верить Александру Васильевичу, но не подкладывают ли под него Россию англичане и американцы? Не заставляют ли они адмирала любить Россию под их неусыпным оком? Чтобы не мог он её ни обнять, ни поцеловать, ни в постель уложить без их позволения! Такая любовь закончится крахом и для любовника, и для любовницы.

– Возможно, он ради поддержки согласился на такие условия. Но вести под диктовку Антанты Россию в неизвестность – ему никто не позволит! Ни большевики, ни эсеры, ни кадеты, ни народ русский! – сказал Александр Фильберт.

– Я не знаю, как к нему относятся партии, но чувствую, диктат демократы не воспринимают. Я хочу сказать о другом. Массовые расстрелы восставших рабочих в городах Сибири, военно-полевые суды никогда не будут прощены Колчаку нашим народом. Его «железная рука» молотом стучит по головам людей, а не тянется с рукопожатием. Я сейчас его осуждаю, но в условиях фронта я тоже стал карателем. На моей совести не одна загубленная жизнь. Я на войне понял, расправы над людьми ожесточают живых. В их сердцах не остаётся прощения. А живёт только жажда мщения, – подвёл итог Александр Сотников. – В армии я разуверился. Её боеспособность выражается сейчас жестокостью к военнопленным. Если хочешь мне составить компанию, то поехали в Омск. На будущей неделе я собираюсь сначала встретиться с Вологодским, а затем – с Колчаком по вопросам норильской экспедиции. Часть материалов у меня обработаны для представления Верховному.