Подготовка к войне включала в себя переговоры с персами – Феодосий не хотел, идя войной на запад, обнаружить, что его восточные границы атакованы. Ардашир II, пожилой брат великого Шапура II, был смещен персидской знатью спустя четыре года неэффективного управления страной; теперь на троне сидел Шапур III, сын Шапура II. Предметом новой войны между Римом и Персией мог стать контроль над Арменией, потому Феодосий отправил посла ко двору Шапура III, чтобы заключить сделку.4
Послом был римский воин по имени Флавий Стилихон, уроженец севера империи. Его мать была римлянкой, а отец вандалом – «варваром» из германского племени, жившего к северу от Карпат. В отличие от готов, вандалы не доставляли проблем Римской империи. Однако в глазах многих римлян Стилихон нес на себе клеймо варвара. Историк Павел Орозий, не любивший Стилихона, ставил ему в вину происхождение, говоря, что тот «происходит из вандалов – не воинственного, жадного, подлого и лукавого народа».5
Но Феодосий ему верил, и в ответ на это доверие Флавий Стилихон, которому в то время еще не было и тридцати, провел впечатляющие переговоры. В 384 году Шапур III согласился разделить власть над Арменией между двумя государствами. Западной частью Армении должен был руководить правитель, назначенный Римом, восточной – правитель, верный Персии. Феодосий был благодарен; когда Флавий Стилихон вернулся, Феодосий произвел его в генеральскую должность и выдал за него четырнадцатилетнюю принцессу Серену, свою племянницу и приемную дочь.
Договор с персами позволил Феодосию продолжить подготовку к войне с узурпатором на западе. Тем временем Магн Максим планировал двинуться на восток, против Валентиниана II. Максим хотел стать истинным владыкой Запада, а пока Валентиниан II правил в Италии, законность его прав на престол оставалась сомнительной.
Валентиниану II было только пятнадцать лет, и действительной властью над Италией обладали его военачальники и мать Юстина. В 386 году Юстина дала Максиму повод вторгнуться в Италию. Сама она была арианкой, а потому враждовала с католическим епископом Милана, Амвросием Медиоланским. Они конфликтовали уже много лет, но в 386 году Юстина (посредством своего сына) выпустила императорский указ, повелевающий Амвросию передать одну из миланских церквей арианам, чтобы у них было место для сборов. Амвросий возмущенно отказался, Юстина же ужесточила свои требования и потребовала другую, более значительную и важную церковь – Новую Базилику[29].
Она отправила представителей власти в Базилику в пятницу перед Вербным воскресеньем (предшествующим Страстной неделе, самой главной неделе церковного календаря), когда Амвросий наставлял небольшую группу новообращенных, готовя их к обряду крещения. Люди Юстины принялись менять драпировки в церкви; Амвросий продолжал наставление, не обращая на них внимания.
Вторжение имперских чиновников в церковь разгневало никейских христиан Милана, и они собрались вокруг церкви в знак протеста. Демонстрантов становилось всё больше. В итоге Страстная неделя оказалась отмечена уличными беспорядками, вооруженные солдаты арестовывали мирных граждан (позже Амвросий написал своей сестре: «тюрьмы были переполнены ремесленниками и лавочниками»), и число императорских солдат всё возрастало. Амвросий не смог выйти из Базилики, окруженной солдатами, поэтому начал вынужденную сидячую забастовку с новообращенными. Он проводил время, проповедуя, что церковь не должна быть под властью императора; церковь являет собой подобие Бога, она – тело Христово, а поскольку Христос – совершенный Бог (что было камнем в огород ариан), то церковь едина и с Отцом.6
Наконец Валентиниан II вмешался и приказал солдатам отступить. Но более, чем неудача попытки ариан захватить церковь, его не устраивала власть Амвросия: «Вы заковали бы меня в цепи, если бы Амвросий попросил вас», – бросил он своим приближенным, и Амвросий сильно опасался, что следующим этапом обострения конфликта будет обвинение его в государственной измене.
Когда до Максима долетел ветер смуты, он привел в действие свой план. «Предлогом, для него — пишет церковный историк Созомен, – было стремление предотвратить искажение древней религии и церковного порядка нововведениями… Он выискивал бреши и плел интриги так, что казалось, будто он взял в руки правление Римом путем закона, а не силой»?
Учитывая, что изначально Максим выступил на Рим с именем Юпитера на устах, его новая личина защитника никейского христианства выглядела несколько фальшиво. Но это показывает, до какой степени христианство в поздней Римской империи стало языком не только власти, но и закона. Максим хотел быть не просто императором. Он хотел стать настоящим, законным императором – и чтобы достичь этого, примкнул к рядам христианской церкви. И хотя Амвросий и проповедовал, что церковь отдельна от власти императора, императоры использовали церковь как оружие друг против друга.
Пока Максим шел к Милану через Альпы, Феодосий со своей армией выступил на запад, а Валентиниан II и Юстина бежали из Италии в Паннонию, взяв с собой Галлу, сестру Валентиниана, и оставив Милан Максиму и его армии. Когда Феодосий пришел в Паннонию, Юстина предложила выдать за него свою дочь Галлу при условии, что тот прогонит Максима. Феодосий принял предложение. По общему мнению, Флавия Галла была очень красива – к тому же брак связал Феодосия, бывшего солдата из Испании, с династией Валентиниана.
Он дошел до самого Милана, позаботившись, чтобы впереди него двигались рассказы о размерах и смертоносности его армии.
Возможно, Максим не ожидал, что Феодосий бросит свои восточные пределы и придет так далеко на запад. В любом случае, когда Феодосий достиг Милана, солдаты Максима были уже так запуганы, что схватили своего предводителя и передали Феодосию.
Война закончилась без единой битвы. Феодосий казнил Максима, положив конец правлению первого короля бриттов. Также он отправил военачальника Арбогаста, которому очень доверял, чтобы тот нашел сына и наследника Максима. Арбогаст нашел юношу в Трире и задушил его.8
Вторжение Феодосия закончилось полной удачей. Отныне его власть на западе сильно возросла; он стал зятем Валентиниана и избавителем империи от захватчика, и во главе триумфальной процессии вошел в Рим. После он со своей прекрасной молодой женой отбыл обратно, а в качестве новой правой руки Валентиниана оставил полководца Арбогаста, уже вернувшегося после удушения сына Максима.
Как и Стилихон, Арбогаст был варварского происхождения, франком по отцу. Поэтому, хоть и сделав блестящую карьеру в армии, он не мог даже надеяться на императорский трон. Так уж вышло, что самыми приближенными к Феодосию были варвары наполовину или более того; они не могли оспаривать корону своего повелителя.
Арбогаст уже был опытным воином, и Валентиниан II, привыкший к тому, что им управляют, даже не думал противиться. Арбогаст возглавил администрацию западной части империи, подчиняясь непосредственно Феодосию на востоке, а Валентиниан II, сидя на имперском престоле, был не более чем марионеткой.
В сущности, теперь Феодосий контролировал всю империю, а потому мог вновь обратиться к своему проекту унификации. Возвращаясь в Константинополь, он стал работать над эдиктом – сводом правил, разработанных с целью введения во всей Римской империи правоверного христианства. Первый эдикт, написанный в 389 году, ударил в самое основание отношений между старой римской верой и римским государством: Феодосий объявил, что старые римские празднества, бывшие всегда государственными, станут рабочими днями. Официальные праздники в те времена, как и ныне, были способом создания мифологической основы нации, напоминания гражданам о самых славных моментах прошедших времен и подмогой в определении будущего страны. Феодосий не только христианизировал империю – он начал переписывать историю.
И в этом он слегка не попадал в такт настроениям Запада. В Риме сенаторы уже три раза обращались к императорскому двору в Милане с просьбой возвратить в сенат традиционный Алтарь Победы, упраздненный Грацианом. Руководил этими обращениями Квинт Аурелий Симмах, префект (то есть высший чин администрации) Рима. Он просил Валентиниана сохранить традиции прошлого: «Мы просим о возвращении той религии, в лоне которой так долго процветала Римская республика, – писал он. – Умоляем вас, позвольте нам в наших преклонных годах передать потомкам то, чему сами научились, когда были мальчиками, ибо велика любовь к традициям».
