- Труп, наверное, холодный... мне двоих не разогреть.
Юля не выдержала и открыла глаза: новенькая разбитная девушка ресницами приглашала хирурга... потом... куда-нибудь... Какой-то грубый оптимизм излучала вся эта сцена в послеоперационной палате. Нужный всем.
Когда Феликс Прогар ушел, новенькая представилась:
- Марго. Я им говорила: все там у меня уберите, чтобы я могла сколько хочу и когда хочу. А они: мы не там режем, мы аппендицит...
- Марго, у нас тут лежит знаете кто? Воскресшая, да-да, - сказала женщина-куст и тоже представилась: - Меня зовут Валерия.
- А меня - Юля, - представилась тихим голосом Юля.
- Хитрая проснулась! Ну вы и хитрая! Мне и раньше говорили, что верующие специально хитро организуют чудеса, чтоб всех обмануть... но я в первый раз воочию вижу!
- Бог свидетель, я ничего не организовывала, - растерялась Юля.
- Вопрос так не стоит, - сказала Марина, к которой слетел сон.
- Вопрос не стоит, и это подчеркивает импотенцию его, вопроса, отрезала Марго.
На нее так цыкнули, что она заповторяла все слова из предыдущего диалога: "Ну, организуют чудеса, чтоб всех обмануть, верующие, дальше что?"
Но в этот миг прибежала нянечка, у которой недавно умер муж. У нее все лицо уже сбежалось в рот, который тоже уносился куда-то внутрь, оставив узкую щель доброй улыбки:
- Ты, наверно, какая-то необыкновенная, раз тебя оживили ТАМ? зашептала она. - Или сын необыкновенный?
Юля отрицательно покачала головой.
- У Бога разряды, думаете, есть какие-то? - шепотом отвечала она. Если и есть, то все наоборот: кому много дано, с того много и спросится.
И уже через минуту Юлю на каталке суматошно повезли в другую палату, у дверей с перепугу поставили двух милиционеров. Им сказали, что ужасная Лукоянова нарушила все законы (забыв добавить, что это законы природы). Две недели они пасли дверь.
Вот как так получается, что, когда выбирают пару людей, один из них маленький и толстый, а другой - исключительно высокий и сухопарый?! Милицейские взгляды просто выметали больничный коридор. Юля была одна в палате. И стражи прожигали взглядами каждый раз молодую медсестру, входящую к больной, так что юная Катя чувствовала приятное волнение, понимая их внимание в нормальном смысле. Милиционеры как бы ненароком, игриво, прижимались к Катюше. И не знала она, бедная, что каждый из милиционеров бедром прощупывает карманы ее халата: нет ли там диктофона от враждебных радиоголосов. Говорят, две передачи уже было, и несли такую чушь! Пермь назвали старинным сибирским городом, Лукоянову возвели в дворянство, но потом, правда, опровергли. Якобы им позвонили из ФРГ и сказали, что у Юлии Петровны в Германии отыскался дядя, из коренных крестьян. Милиционеры от нечего делать высчитывали, сколько лет дяде Юли, оказавшемуся в Германии. Если его угнали немцы в сорок первом, а было подростку четырнадцать, то... Забегая вперед, скажем, что кое-что хорошее от наличия милиционеров все же случилось: в конце концов красавица Катюша вышла замуж за одного из них (того, который высокий).
Студент Павел Тилайкин в морге застонал от скуки вслух, и ему ответил стон из глубины холодильника. Он оглянулся: уже несколько дежурств его мучили эти ослышки! С тех пор как воскресла Лукоянова и напарник Паши, свидетель случившегося, попал в больницу, сам Паша уже сколько раз подбегал к месту рождения звука, а то и на цыпочках подкрадывался, страшась столкнуться с кем-нибудь из восставших. Третий сменщик - странный старик Котилло - уже донимал Пашу страшильными сюжетами: то у него якобы летаргические девушки вспархивали с прозекторского стола, то оттаявшие граждане будили сторожа. "Прикинь: я задремал, а клиент за ногу дергает". Паша оглядел холодильную камеру: ничего уже нет в этих фигурах, кроме скопища медленно гаснущих клеток. Как там мы проходили: нейроны окочуриваются через пять минут, клетки в крови - через два часа и тэ дэ. Он еще раз вздохнул. Странное эхо сегодня: возвращает вздох с какой-то подвывающей добавкой. "Я тебя, зараза!" - горячо шептал Паша. Или собаки, или бомжи, или бомжи, или собаки. Забирались и те, и эти, всякое бывало на памяти Паши. Он подрабатывал здесь уже третий год. Сам же считал себя мудрым и бессмертным. Казалось, что все жизни и все опыты лежащих вокруг тел спрессовались в нем. Так что же было? Какие звуки? Вооружившись штыковой лопатой, он побрел по ярко освещенному коридору морга. Стоны и поскуливания плыли такие, что можно было призадуматься. Наконец Пашу осенило: в камеру забрался сам Котилло, в голове того, старика, потрескивает "Северное сияние" (медицинский спирт- 60%, газировка - 40%). Никого, однако, не обнаружив, Паша решил успокоиться записыванием своих мыслей и впечатлений. "А ведь это рассказ получается", - понял он и стал выбирать себе красивый псевдоним. Забегая вперед, скажем, что сейчас он известный писатель, живет в Санкт-Петербурге. Но его псевдоним мы не будем здесь раскрывать - не имеем на то его разрешения...
Юля не понимала, почему ей дали первую группу, ведь руки-ноги-голова все в порядке, но, впрочем, и понимала. Еще в больнице медсестра Катя шепотом поведала, что хирурга таскают и обвиняют, будто бы он задел во время первой операции не тот нерв, а анестезиолога - что передозировал наркоз. С самой Юлей несколько раз беседовали и советовали молчать, никому ничего не рассказывать, не проповедовать.
- Я и не проповедую!
- Вообще об этом не говорите никогда.
- Я не могу. Я должна...
Валентина Лихоед однажды принесла Юле газету со статьей, честно говоря, весьма сумбурной: есть, мол, мнение, что пора оживить антирелигиозную пропаганду, ибо есть всякие явления природы, которые выглядят, как чудо, но только - для темных людей! А на самом деле все это не что иное, как волновые процессы и магнитные игры от взрывов на солнце. Природа-матушка, она ведь такая сложная, брат! Она ведь заковыристо-хитрая, почти и не знает, что делает.
Народ - он разнокипящий.
Одни сразу поняли, что было что-то такое чудесное в родном городе.
Другие - народные мыслители, Кулибины-Можайские, говорили о чрезмерных запасах сил организма.
Третьи вспоминали, что 26 января в шесть с четвертью в окрестностях населенного пункта Дивья потерпело крушение космическое блюдце, после чего в рядом стоящем утесе образовалась расщелина, по которой старушки со всей области бодро вползали наверх, приобретая необыкновенную молодость (так что даже многие из них после поступили в техникум).
А четвертые посмеивались: эх, народ ты наш народ, каким ты был до революции темным, так тебя советская власть и не переделала, что тебе надо еще, народушко, что?!
И это все бурлило, несмотря на то, что городское общество "Знание" от Башни смерти до самых до окраин произвело ковровые бомбардировки лекциями о ложных чудесах. Одновременно радио и телевидение переполнились выступлениями ученых об успехах советской реаниматологии. "Не чудо, а установленный научный факт". Это утверждалось в разных вариантах. Оно, конечно, можно у нас воскресить любого, но не при помощи какого-то фокуса, а силой самой современной науки. Но тут самая ничтожная часть населения не поверила властям: какая реанимация, если Лукоянова лежала уже в морге?!
29 июля Юлю вызвали в КГБ. В кабинете сидел смутно знакомый Юле человек.
- Генка, ты, что ли? Так ты же в Армении!
- Отец заболел, я попросил о переводе сюда.
Она подумала, что его специально вызвали, чтоб воздействовать сильнее на нее, но он сразу развеял ее подозрения: сейчас пойдет и доложит по начальству, что ему нельзя с нею работать, так как они учились в одном классе. Но и не только учились! Генка выделял Юлю в классе, один раз на перемене задал такой вопрос: "Ты знаешь одно из самых совершенных творений природы - еще Дарвин посвятил этому свой гимн?!" - "Бабочка, что ли?" "Бабочка вообще ни хрена не делает, только летает". - "Ну кто же?" - "А вот кто!" И он показал дождевого червя в банке. Нашел, чем испугать. Она в огороде этих червей видала-перевидала... Потом родители Генки получили квартиру с городе, и он стал учиться в другой школе. Доходили слухи, что он работает в КГБ, но в Армении... Только... у него же зубы были - свитые в косу, а сейчас - голливудская улыбка прямо. Ну, сменили, выправили, в этой организации нужны люди неприметные.
