Зоя(с волнением). И я вас, Василий Степанович, как отца родного…
Агафонов(взяв ее за плечи). Можешь ты один секрет, так сказать, в тайне сохранить?
Зоя. А вы разве в этом сомневаетесь?
Агафонов. Тогда слушай — и никому ни слова!
Зоя. Ни слова, Василий Степанович!
Агафонов. Так вот: Сергей Рябинин остается работать у нас в колхозе.
Зоя. Агрономом?
Агафонов. Нет, подымай выше. Председателем.
Зоя(удивленно). Как?
Агафонов. Да так, председателем колхоза… вместо Василия Агафонова. Что? Не рада?
Зоя. Что вы, Василий Степанович? Шутите?
Агафонов. Это дело не шуточное. Я с тобой серьезно говорю.
Зоя(категорически). Нет, не может этого быть!
Агафонов. Только, Зоя, пока никому ни-ни… Ну, кроме своих, конечно… (Многозначительно.) Редколлегии… можешь сказать об этом, кое-кому из актива. Только чтобы они до поры до времени держали язык за зубами. Понятно? (Подписывает бумагу и передает ее Зое.)
Зоя, взяв бумагу, ошеломленная, выбегает из комнаты.
(Провожает ее глазами и неожиданно откровенно, весело смеется.) Этот важный секрет уже сегодня вечером будет знать весь колхоз… Слухи ветром гонит… И это очень хорошо, Василий Агафонов, бывший председатель колхоза «Светлый путь».
3анавес
Последннй миллионер
Комедия в трех действиях. Семи картинах
Действующие лица
Медея — 18 лет.
Кик — переводчик.
Гуга, Гиго — бродяги
Бин Джераль — иностранный офицер.
Джо — его брат, офицер.
Гледис — его жена.
Бондо — грузчик, 20 лет.
Мариам — мать Медеи.
Попандопуло — миллионер.
Амвросий — его секретарь.
Поликарп — министр меньшевистского правительства.
Доктор.
Нотариус.
Человек с маузером.
Рабочие, красноармейцы, агенты разведки, иностранные солдаты, купцы, промышленник и, генерал, женщины.
Действие первое
Картина первая
Пустынный берег моря. Вдали виднеются похожие на пирамиды горы марганцевой руды. У самого берега сидят два босяка — Гуга и Гиго.
Гуга(мечтательно). Ах, если бы эти горы были не из марганца, а из свежевыпеченного хлеба!
Гиго. Что бы ты тогда сделал?
Гуга(проглотив слюну). Я? Я проделал бы в хлебе дырку, влез внутрь, наелся и заснул бы там. Как сладко спать в свежем, теплом хлебе…
Гиго(перебивая его). И во сне грызть хрустящую, поджаристую корку.
Гуга(продолжает). А потом я бы проснулся, поел и опять заснул. Так я бы и жил до самой смерти. И умер бы толстым и счастливым. (Пауза.) А что бы ты сделал, Гиго?
Гиго(проглотив слюну). Я? Я проделал бы в хлебе дырку, влез внутрь, наелся и заснул бы там. Потом я бы проснулся, поел и опять заснул. Так я бы и жил до самой смерти. Мне тоже хочется умереть толстым и счастливым. (Задумался и вздохнул.)
Гуга. Ты помнишь, Гиго, когда ты был сытым?
Гиго. Нет, Гуга, голодный не может помнить, был ли он когда-нибудь сытым.
Гуга. А я помню. Ох и нажрался я тогда как следует!
Гиго. Когда это было?
Гуга. В тысяча девятьсот тринадцатом году, когда я работал матросом у Аристида Попандопуло. На пароходе вспыхнула эпидемия холеры. Все боялись есть, а я… ничего… Я ел… И сожрал паек всей команды.
Гиго. А большая была команда?
Гуга. Нет, тридцать человек.
Гиго. Долго ел?
Гуга. Нет. С утра до вечера. Тогда у меня зубы были крепкие.
Гиго. Должно быть, долго спал потом?
Гуга. Нет, через семь дней очнулся в холерном бараке.
Гиго(мечтательно улыбаясь). Паек тридцати человек… и ты один всё съел… (Задумался.) А разве Попандопуло и раньше был таким богатым?
Гуга. Попандопуло всегда был богатым. Видишь эти горы марганца? Они заросли травой… А до войны здесь их и не было; пароходы Попандопуло развозили марганец по всему свету. А теперь — вот уже шесть лет, как и пароходы в Поти стоят и рудники в Чиатурах заброшены.
Гиго. Говорят, что теперь и рудники заработают и пароходы пойдут… Раз к нам пришли иностранные войска, и работа появится… и все будет, как раньше…
Гуга(передразнивает его). «Говорят»… А ты, дурак, веришь всему, что говорят. Мало ли что говорят… Говорят, что меньшевики…
Гиго(перебивает его). Ага! Ты тоже говоришь, что «говорят»…
Гуга(рассердившись). Твое «говорят» — это одно, а мое «говорят» — это другое. (Серьезно.) Говорят, что наше правительство пригласило иностранные войска потому, что оно боится большевистского восстания.
Гиго(протяжно). А-а-а! Вот, оказывается, в чем дело.
Гуга. Понял, дурья башка?
Гиго. Понял.
Гуга. Эх, Гиго, какие дни наступят, какая катавасия поднимется, если бы ты знал!
Гиго(вздохнул). А нам-то что? Наше дело сторона.
Гуга. Глупости! Мы тоже должны бороться, иначе оба издохнем, как голодные собаки, где-нибудь на пустынной улице, и некому будет нас похоронить.
Гиго(растерянно). С кем бороться? С Попандопуло, с меньшевиками?.. Я не знаю… Я ничего не знаю. Гуга.
Гуга. И я ничего не знаю и ничего не хочу знать. Посмотрим, Гиго, что принесет нам жизнь. Она то шуршит, как прибой на песке, то ревет, как ураган. Я только одно знаю: в нашем маленьком Поти будет большая буря!
Гиго. Нам от этого легче не станет.
Гуга. Верно, Гиго. А все потому, что мы рождены без счастья. Понимаешь, без счастья!
Гиго. Проклятая наша судьба! Почему у одних есть счастье, а у других нет?
Гуга. Во всем виноват бог, Гиго. Когда рождается человек, он посылает к нему курьера, и тот на лбу новорожденного пишет его судьбу. Если ребенок ему понравится, он пишет на лбу судьбу целых ста человек.
Гиго(удивленно). Целых ста человек?
Гуга. Да, ста человек. А остальные девяносто девять так и бродят по свету без счастья, как ты да я… Человек без счастья — как дырка от бублика. Он мечется, из шкуры лезет, но что поделать, когда его счастьем пользуется другой!
Гиго. Если бы я знал, на чьем лбу написано мое счастье?
Гуга. На лбу Попандопуло!
Гиго. Попандопуло?
Гуга. Чего ты удивляешься? На лбу Попандопуло написано не только твое счастье, а счастье всего города Поти, может быть счастье всей Грузии.
Гиго(вскакивает, хватает камень). Пойду к нему в дом и убью его. Он вор: он украл мое счастье. (Собирается убежать.)
Гуга(улыбается). Зачем его тревожить дома? Смотри, вот идет Попандопуло.
По берегу в сопровождении секретаря проходит седой, дряхлый старик Попандопуло. Гиго уступает ему дорогу.
Гиго(провожает его глазами). Попандопуло!
Гуга(смеется). Почему же ты не убил его?
Гиго(выронил из рук камень). Не посмел… испугался… Руки задрожали…
