Адонаш зевнул, и этот его жест неуважения не остался незамеченным Пийклом, тот злобно и многообещающе на него зыркнул.
Дальше последовало то, что не укладывалось в голову человека со здравым рассудком. Адонаш уже сомневался, что Асия здесь единственная сумасшедшая. Мужчины и женщины, чуть ли не с пеной у рта, с совершенно искренними, горящими фанатичным огнем, глазами, рассказывали, как они видели Асию, сосущую кровь у новорожденных, убивающую скотину для жертвоприношения каким-то неведомым богам, обмазывающуюся кровью животных и бродящую так в обнаженном виде по деревне. Оказалось, что эта худущая тень приходила по ночам к деревенским мужикам, соблазняя их лечь с ней и таким образом предать огонь жизни. Она поджигала стога сена, заготовленные на зиму, портила вино, мочась туда, ела исключительно кошек. Ежедневно уходила в лес, чтобы "покувыркаться" со смаргами. Поносила князя Божена последними словами. А когда у нее выпадала минутка, свободная от вышеописанных пакостей, она накладывала на людей страшные проклятия и порчу. Из-за нее у пекаря сгорел сарай, из-за нее же умер девяностолетний дед Мивих, хотя все его родичи доживали до девяносто пяти, она виновна в смерти пастушка, упавшего со скалы, и в том, что у мясника пало шесть голов коров, приготовленных к забою.
Преступлений ее было не счесть, ей во всем потакал ее отец - сапожник, он же и покрывал большинство ее злодеяний. Но самое страшное, чем занималась ведьма - она приманивала всяческих чудовищ в деревню. Слизень приходил каждую осень только потому, что в деревне была подобная ей. Смарги практически окружили Низинку и уже выглядывали из-за частокола, кафтайфами деревня просто кишела, едва заходило солнца. А кроме всего прочего, именно Асия призвала Синюю смерть, которая забрала немало низинцев, и чужеземцев, в том числе и знаменитого барда Астри Масэнэсса.
Адонаш сердито хмыкнул, услышав про Масэнэсса. Джая все не было... Поток нелепых обвинений, больше похожих на пьяные байки, истощался. Ведьмины проделки, которые поначалу пестрили разнообразием в устах свидетелей, стали повторяться. И алоголовый Рыцарь решил, что чаша грехов Асии полна.
Он отослал последнего обвинителя, поднял правую руку и провозгласил:
- Ты, Асия, признаешься ли в совершении всех этих преступлений?
Асия молчала и даже не плакала, она не понимала, что происходит... наверное, к своему счастью, и не знала, что ее ждет... Джая не было...
- Ведьма молчит! - сказал алоголовый. - Она не желает возвысить голос и произнести хотя бы одно правдивое слово! Так пусть и умрет во лжи!
- Пусть умрет!
- Смерть ведьме!
- Смерть той, кто предала огонь жизни!
- Пусть потухнет ее огонь!
Все двадцать Рыцарей Очищения высказали что-то в этом роде вслед за ведущим, и слово перешло к князю Божену. Алоголовый был наполовину прав: суд над Асией оказался краток, но на счет справедливости...
Скайси держался все время, пока селяне обвиняли дочку сапожника, единственный раз, при упоминании смерти Астри Масэнэсса, он выкрикнул, что это неправда, хотел кричать что-то еще, но Адонаш наступил ему на ногу, и тот заткнулся. Сейчас монах пыхтел и ерзал на деревянной лавке, готовый вот-вот взорваться. Адонаш обернулся к нему:
- Успокойся. Не заставляй меня завязывать тебе рот. Молчи, что бы ни присудили.
А приговор был однозначен. В защиту ведьмы никто не выступил, так как никто и не вызывал свидетелей защиты.
Божен встал, обвел зал взглядом, дождался, пока воцарится полная тишина.
- Добрые жители Божении, - начал, наконец, князь, - много лет наши предки жили в страхе перед чудовищами, что царили в этих лесах, серди полей и рек, перед порождениями тьмы. Этот край был пуст. Здесь гулял ветер и обитал смарг, воя с кафтайфом в ночи! Но нашлись смельчаки, решившие поднять свое оружие и очистить землю. Мы прошли огнем и мечом по землям, захваченным тварями, которые противны самой жизни! Мы вырубили леса и истребили тысячи чудовищ. Мы прогнали смаргов, и нынче немногие из вас видели живого, тогда, как ваши деды и прадеды сталкивались с ними чуть ли не ежедневно. Мы победили! Но враг нашел другой путь! Он стал забирать слабые сердца, такие, как сердце этой женщины. Он избирал из нашей среды предателей и их рукам творил зло! Враг знал, что легче истребить полчища уродливых созданий, чем прервать единственную пропащую жизнь своей дочери, жены, сестры или матери! Асия была вам сестрой, такой же, как вы жительницей простой деревни, девушкой послушной отцу. Но сердце ее склонилось ко злу и она отдалась тьме! Вы видите, - он указал на застывшее посреди всего этого людского моря жалкое существо, которое когда-то было женщиной, - как изменилась она. Мало, что осталось от прежней пригожей девушки. Еще больше изменилась ее душа. В ней нет уже ничего человеческого, она искажена и искорёжена. Она уродлива, будто смарг, которому отдалась. Она не способна больше на добрые дела, и ее влечет лишь зло, кровь и смерть! Такова теперь ее природа и исцелить это, увы, невозможно, даже для Целителя - Мастера Силы. Сердце ее отца дрогнуло, и он скрывал ее от правосудия. Но наши сердца, и сердца Рыцарей Очищения, хранящих ваш покой, тверды и полны мужества. Мне жаль ту девушку, какой она когда-то была, но не жаль то создание тьмы, каковым она стала. Я услышал истину, и мое сердце откликнулось. Она виновна и должна умереть на рассвете! Да очистятся наши деревни и наши города от подобных ей! Суд свершился!
Толпа разразилась оглушительным криками, одобряющими приговор князя. Джай так и не появился...
- Пойдем, Скайси...
- Но как?.. - Губы парня дрожали, и он не мог отвести взгляда от осужденной Асии. - Как?.. Джай...
- Джай не пришел... А мы ничего не можем сделать.
- Неужели ничего, Адонаш? Мы даже не попытались? Тебе все равно? Ее убьют на рассвете. Ее...
- Пойдем, Скайси... - процедил он сквозь зубы и за локоть потащил монаха прочь из зала.
4
Скайси молчал, а его веснушчатое лицо было необычно мрачным, что пугало Адонаша, гораздо больше, нежели нытье или намерение идти добиваться справедливости.
Их новую комнату удалось отыскать с помощью слуги, выловленного в одном из запутанных коридоров замка. Тот отвел их в крыло, где жили Мастера, и показал покои, выделенные Адонашу: достойное помещение, следовало заметить, - даже немного жаль так поспешно отсюда уходить. Но поприсутствовав на этом фарсе - суде, дальнейшее пребывание под крышей князя Адонаш считал унижением своего достоинства. Пометавшись некоторое время по комнате из угла в угол, размышляя, куда направиться дальше, где искать Джая, и что делать, Адонаш устало присел в кресло, так и не придумав ничего путного.
Их вещи не распакованные лежали в сумках, одежда, которую он сменил, отправляясь на пир, была тщательно вычищена и вывешена на спинке стула, как и балахон монаха. Адонаш поспешно стянул с себя и отбросил в сторону платье, пожалованное князем. Скайси сделал то же самое, с не меньшим отвращением.
Одевшись в привычный костюм, оба они молча направились к выходу - оставаться здесь, даже на остаток ночи, не хотелось.
Адонаш искоса глянул на серьезного, сосредоточенного монаха, выругался, бросил сумку.
- Ладно, Скайси!.. Я попытаюсь. Хотя и не верю, что из моей попытки выйдет нечто хорошее... Но ты будешь знать, что я предпринял хоть что-то! Почти, как Джай... Где он, смарг его скрути?..
- Что ты намерен предпринять?
- Что-нибудь... Жди здесь.
Скайси распахнул широко наивные голубые глаза, уселся на кровать, приготовившись терпеливо ждать. Ни на одном лице Адонаш раньше не видел столько надежды.
Адонаш вздохнул, вышел, осмотрелся. Коридор слабо освещался факелами, через каждую дюжину ярдов воткнутыми в держатели на стенах. По коридору неспешно шел сонный пожилой слуга, с подносом, на котором стояли кувшин с вином и два кубка. Адонаш дождавшись, пока тот приблизится, бесшумно вышел из тени, чем напугал мужчину до полусмерти: слуга пискнул и присел, чудом удержав поднос.
