— Ты хорошо меня знаешь, — сказал я. — Итак, где мы? Ах да — барон.

— Плохой человек, — сказала Сьюзи Стрелок. Она передернула затвор дробовика. — Я сделаю из его нянь плетеного человека и сожгу этого мудака живьем^[6].

— Мне нравится ход твоих мыслей, — сказал я.

Мы нашли еще одну дверь, за которой находилась лестница, ведущая вниз, в ад, и стали тихо спускаться по грубым бетонным ступенькам. Барон должен был слышать звуки боя наверху, но он не мог знать, кто победил. Сьюзи спускалась первой, держа дробовик наготове, пока я при помощи внутреннего зрения искал внизу скрытые ловушки или сигнализацию. Но лестница оставалась тихой и спокойной, не было даже намека на бамбуковых нянь.

Сначала в меня ударил запах. Жирная вонь пролитой крови и пережаренного мяса, отвратительные вещи в отвратительном месте. Он стал еще сильнее, когда мы спустились по последним ступенькам и оказались перед простой деревянной дверью. Воздух, горячий и влажный, почти маслянистый обволакивал мою голую кожу. Это была та самая жара, которая возникает в морге от вскрытых тел, когда трепещущее тепло их внутренних органов льется наружу. Франкенштейн... Я тихо прошел мимо Сьюзи и взялся за ручку. Дверь оказалась не заперта. Я вошел внутрь, Сьюзи за мной, молчаливая, как мстящий дух.

Мы оказались в большом каменном зале, вырезанном в самой глубине земли. Грубые шишковатые стены и потолок, неровный пол, частично покрытый запятнанными кровью циновками. Голые электрические лампы, низко свисающие на длинных заржавленных цепочках, наполняли зал неприятным и неумолимым светом. Были и тени, но не настолько глубокие, чтобы скрыть то, что делалось в этом месте. Длинными рядами стояли операционные столы, и на каждом из них лежало человеческое тело или куски тел. Мужчины и женщины, вскрытые, с препарированными внутренностями. Из темно красной плоти торчали белые ребра. Из груд кишок в холодный воздух поднимался теплый пар. Крепкие кожаные наручники приковывали тела к столам. Люди были еще живы, когда их начинали резать.

Барон вернулся к своим старым хирургическим экспериментам. Франкенштейн, живой бог скальпеля.

Он стоял в дальнем конце помещения, нагнувшись к телу, лежавшему на столе перед ним; на нем был заляпанный кровью передник мясника, надетый прямо на кремовый костюм. Перед ним лежала юная женщина, хотя сейчас это было трудно сказать. Барон посмотрел на меня и вздрогнул, его скальпель поднялся, с него капала кровь. Мы прервали работу Франкенштейна.

— Убирайтесь, — сказал он. — Вам здесь нечего делать. У меня важная работа.

— Это не хирургическая клиника, — сказал я. — Это бойня.

Он выпрямился, и, почти с чопорной точностью, положил скальпель рядом с телом женщины.

— Нет, — спокойно сказал он. — Бойня — место смерти. А этот салон посвящен жизни. Взгляните за рамки обыденности, мистер Тейлор. Я работаю, чтобы обмануть смерть, спрятать от нее жертвы. Я беру мертвое тело и, благодаря моим усилиям, оно возвращается к жизни. Вы даже представить себе не можете, какие чудеса и великолепие я видел внутри людей.

Он вышел из-за стола и встал лицом к Сьюзи и ко мне, куском тряпки вытирая кровь с голых рук.

— Попытайтесь понять и оценить то, что я делаю. Мне уже недостаточно просто копировать природу. Сейчас я ищу способ, как улучшить ее работу. Я использую только самые совершенные органы, придаю им новую форму и улучшаю с хирургическим мастерством, отшлифованным в течении столетий. Я... упрощаю вещи, удаляю все ненужные детали. И из этих совершенных частей я строю что-то новое — живое существо, полностью находящееся в равновесии с самим собой. Я не вижу причины, почему оно не должно жить вечно и знать, что его жизнь когда-нибудь кончится. Мне потребовалось довольно долго времени понять... ключ в том, чтобы работать не с трупами, а с живыми людьми! Брать у них то, в чем я нуждаюсь — самые свежие и живые органы!

— Сколько? — спросил я, грубо прерывая его. В животной уверенности его голоса было что-то почти гипнотическое.

— Не понял, — ответил он. — Сколько чего?

— Сколько жертв, ты, ублюдок! Сколько хороших мужчин и женщин умерли под твоим ножом, чтобы ты мог сделать свое совершенное создание?

Судя по его слегка мрачному виду, он рассердился на меня за то, что я не принял его идею, хотя он объяснил ее во всех подробностях.

— Не знаю, мистер Тейлор. Не считал. И почему я должен? Важны только их органы. Среди них никого важного. Кого-нибудь, кто имеет значение. В Темной стороне все время исчезают люди, и никому до этого дела нет.

— Ему, — неожиданно сказала Сьюзи. — Я и люблю его за это, отчасти. Он заботится о людях за нас двоих.

Барон неуверенно посмотрел на нее, потом опять повернулся ко мне.

— За прогресс надо платить, мистер Тейлор. Невозможно чего-нибудь добиться без жертв. И я жертвую ими. — Он указал на тела, лежавшие на столах и слегка улыбнулся. — Я так люблю слушателей. Хотя, допускаю, не сумел объяснить и оправдаться... Но, как мне кажется, хватит болтать. Насколько я могу судить, Джоан Тейлор и Стивен Стрелок не присоединятся к нам?

— Да, — сказала Сьюзи. — Мир их останкам.

Барон пожал плечами.

— Не имеет значения. У меня все еще есть няни.

Он щелкнул пальцами и, прорвавшись в реальность, из голых каменных стен появилась целая армия бамбуковых нянь, заполнив пространство между нами и бароном. Они бросились вперед, бамбуковые руки потянулись ко мне и Сьюзи, но на этот раз я был готов. Я ждал их. Вынув из кармана яйцо саламандры, я раздавил его в руке и бросил в середину армии. Яйцо полыхнуло пламенем, огонь мгновенно охватил дюжины нянь. Желтые языки пламени перепрыгивали с одной няни на другую, бамбуковые фигуры метались вперед и назад, распространяя огонь бешено молотящими по воздуху руками. Через несколько мгновений подвал наполнился горящими фигурами, на голых каменных стенах заплясал адский свет. Сьюзи и я отступили к двери, готовые в любое мгновение дать деру; барон, пойманный в ловушку, прижался спиной к дальней стене. Он безнадежно смотрел, как няни натыкались на хирургические столы, переворачивали и зажигали их. В конце концов ему пришлось выкрикнуть Слово, которое остановило нянь. Фигуры упали на пол и, все еще пылая, остались неподвижно лежать. В наступившей тишине был слышен только треск пламени.

Сьюзи и я опять пошли вперед, осторожно обходя почерневшие бамбуковые фигуры. Барон задумчиво изучал меня. Я думал, что он испугается, но нет, он выглядел совершенно спокойным, как будто у него все еще есть козырь в кармане.

— Подождите, — сказал он. — Я уверен, что нам есть о чем поговорить.

— А я совершенно уверена, что не о чем, — заявила Сьюзи.

— Тогда вам придется повстречаться с моим последним созданием, — сказал барон. — Увидите результаты моей работы. Создание, встань! Покажи себя!

В неприметной тени в углу комнаты что-то зашевелилось и встало. Все это время оно спокойно сидело на стуле, настолько нечеловечески неподвижное, что мы его не замечали. Сейчас он пошло вперед, освещенное светом оставшихся ламп, и Сьюзи мгновенно взяла его на прицел. Оно было прекрасно. Высокое и совершенное, полностью обнаженное, идеальные пропорции, голова и плечи возвышаются над нами; благодаря современной хирургической технологии у него не было никаких шрамов или видимых швов. У него были сильные андрогинные черты, и оно двигалось с совершенной кошачьей грацией.

Я возненавидел его с первого взгляда. В нем было что-то... глубоко неправильное. Возможно потому, что оно двигалась не как человек, или потому, что в его лице не было ни следа человеческих мыслей или человеческих эмоций. Глядя на него, я чувствовал себя так, как будто ко мне идет паук. Инстинктивный импульс — раздавить, как существо, в которому я никогда не проникнусь и каплей сочувствия.

— Разве оно не чудо? — сказал барон фон Франкенштейн, шагнув вперед и, с видом хозяина, положив большую руку на голое плечо создания. — Гермафродит, конечно. Самовосстанавливающийся, саморазмножающийся, потенциально бессмертный.