— Я бы тоже хотел уточнить некоторые детали, — скромно заметил Прикопс, до этого момента буквально впитывавший происходящее. — Какова моя роль на поле боя? Что мне надлежит делать? На кого обрушиваться, кого крушить?

— Вы тоже собираетесь воевать? — удивился Такангор.

— А как иначе. Как вы понимаете, господа, после разразившейся в Малых Пегасиках драмы я не имел никакого морального права оставаться в стороне. Но, будучи циклопом сугубо мирной профессии, я плохо экипирован для грядущего сражения.

Думгар отчетливо заскрипел. Все шло к тому, что дорогих гостей и соратников придется снабжать всем необходимым за счет замковой оружейной, а тому, кто веками скопидомил без устали, складывая в сундуки артефакт к артефакту, нелегко смириться с мыслью о разлуке с бесценным имуществом. С другой стороны, в нем подал голос гордый коллекционер, а какой же коллекционер откажется похвастаться уникальными экспонатами перед понимающей аудиторией. К тому же, он не мог не признать, что уникальные доспехи Панцер-Булл Марк Два только тогда вошли в историю, когда он отдал их Такангору, а до этого уныло числились очередной единицей хранения в описи герцогского имущества. Тут он поймал выразительный взгляд своего молодого господина и с некоторой натугой произнес:

— Арсенал в вашем распоряжении. Мы отправимся туда сразу после окончания военного совета. У меня для вас есть нечто особенное, — обратился он к Прикопсу. — Древний артефакт, добыт незабвенным Барбеллой да Кассаром в дни завоевания Юкоки. Называется Грабли Ужаса.

— Многообещающее название, — одобрил циклоп.

— А можно и мне подобрать что-нибудь стильное такое в тон, чтобы не было неловко перед древнеступом, — деликатно попросил Юлейн. Он до сих пор находился под тем впечатлением, которое произвел на него Зелг в своем черном шлеме с забралом в виде черепа в день их первой встречи на равнине Приют Мертвецов.

Граф да Унара и маркиз Гизонга быстро переглянулись. Они не знали, во что успел ввязаться их возлюбленный монарх, оставленный без присмотра на несколько часов, но многолетний опыт подсказывал, что во что-то таки успел.

Такангор энергично покивал. Справедливый и обстоятельный минотавр думал вот что: поскольку войну объявили Тиронге, а не Кассарии, то это собственная война Юлейна, и негоже ее присваивать, как бы сильно ни хотелось. Он на ней главное лицо, про него будут в первую очередь писать во всех газетах, летописях и хрониках, а так как с недавних пор в моду вошли иллюстрированные предания, то теперь все, кому не лень, украшают свои писания самобытными картинками. Поэтому нужно сделать так, чтобы эти летописи было не только интересно читать, но и рассматривать. Высказался же он так:

— Джентльмен на древнеступе должен выглядеть воодушевляюще.

— И древнеступ под джентльменом тоже, — ловко ввернул Юлейн. — Я видел одну познавательную картинку, там была в подробностях изображена сбруя и вот эта вот будочка. Изумительная работа. И стихи приписаны, я их выучил наизусть, так они меня впечатлили, — и не давая никому опомниться, задекламировал:

О враг! Ты обратился в труп!

Шагает в битву древнеступ,

И как разящие клинки,

Грозят врагам его клыки.

Как вы думаете, может, стоит зачитать эти строки войскам перед битвой?

— Это благопрепятствует боевому духу, — ответил Лилипупс.

Юлейн застыл, переваривая услышанное. Лицо у него сделалось точь-в-точь как у фаянсовой свинки. Такое часто случалось с собеседниками достойного тролля.

— Нет, я не могу это слышать, — раздался голос из клетки.

— Имею намерение узнать у вас слова и запомнить великолепной памятью образец поэзии для наслаждения духа и подражания талантливого пера, — сказал Карлюза.

— Мне тоже в молодости писали всякие стишки, — сообщила Балахульда. — Погодите, сейчас припомню…

— Это лишнее, — возразил Мадарьяга, — творчество душевнобольных — тема скользкая и специфическая.

— Я вас проклинаю, за дерзость, — сообщила Балахульда. — До двенадцатого колена.

— Тринадцатого, — поправил Мадарьяга.

— Что? А… спасибо. До тринадцатого. Вас уже проклинали?

— Семьдесят четвертый, — ухмыльнулся вампир.

— Что — семьдесят четвертый?

— Вы меня проклинаете уже семьдесят четвертый раз.

— Надеюсь, этот, наконец, пойдет вам на пользу.

— Помню, был у нас сосед Зубакинс, — мечтательно сказал Прикопс. — Настоящий народный талант. Писал замечательные циклопические стихи.

— В смысле, такие большие?

— В смысле, такие про циклопов.

— Фея Горпунзия, — сказала Гризольда, — тоже писала и тоже стихи.

— Циклопические?

— Эротические.

— Как разумно.

— Уэртик их не одобряет.

— Вы не одобряете поэзию? — строго спросил циклоп.

— Я не одобряю поэзию феи Горпунзии, — твердо ответил лорд.

— Думаю, я тоже, — сказал Зелг, — простите, Гризенька.

— Беда с этими аристократами, — по-матерински вздохнула фея.

— А мы с милордом Левалесом откроем грибиную плантацию и воспоем ее рекламой в нежно-поэзийных стихах, — поделился Карлюза ближайшими планами. — За поэзу возьмем скромный гонорар, который нам не дают ни даже перед смертью.

— И не дадут! — донеслось из клетки. — Я не в состоянии это слышать!

— Если хотите выйти для расправы из узилища, — заметил Думгар, — милости просим, не сдерживайте себя.

— Господа! Господа! — воззвал Ангус да Галармон. — Поэзия — это прекрасно («Еще чего!» — сказали в клетке)! Но давайте вернемся к нашей главной проблеме — к войне. Я уверен, что генерал Топотан все продумал, однако мой долг обратить ваше внимание на одну деталь: нам придется иметь дело не только с тремя армиями, но и с наемниками минотаврами — одного этого достаточно для небольшой паники. Это единственная в мире тяжелая панцирная пехота, способная набрать скорость атакующей конницы.

— Нам, несомненно, намнут бока и надают по рогам, — вздохнул Борзотар, некстати припоминая тяжелую десницу дамы Цицы.

— У меня нет по рогам, — заметил Карлюза, сидевший рядом с демоном.

— А хвост есть?

— Всенепременно.

— Тогда мне надают по рогам, а вам накрутят хвост.

— Спасибеньки, — буркнул троглодит и стал оранжевым в знак глубокого протеста.

— Ну-ну, — сказала дама Цица. — Хочу на это посмотреть.

А Галармон, между тем, гнул свою линию:

— Нам также предстоит сражение с рыцарями Тотиса. А они, в отличие от наших солдат, привычны к боям с демонами, вампирами и прочими могущественными существами и не впечатлятся стандартными эффектами. Не забудем и о «Слове Дардагона». Нам нужно выработать особенную стратегию…

— Нет, — поддакнул Такангор. — Стратегия — это очень важно. Но магазин «Сильная и стильная» открылся с большим успехом, тарелки нам достались даже две, а филиал князя Наморы благополучно зарегистрирован не только у нас, но и внизу.

— Да я уже полностью сформировал штат и подписал страховые полисы! — рявкнул Намора, вращая желтыми глазами.

Впервые за всю свою карьеру он поступил под начало к такому выдающемуся полководцу как Такангор, и не хотел ударить в грязь лицом.

— Вот, — сказал полководец, — видите, штат. К тому же и полисы. Так что рыцари Тотиса нас уже не волнуют. На повестке дня вопрос куда более важный — стиль грядущего сражения. Возьмем, скажем, голубой — не чересчур ли это безмятежно и лирично?

— Красный? — предложил Галармон, не вполне, впрочем, понимая, о чем речь. Не то чтобы голова у него пошла кругом — он уже знал, что Такангор как-то увязывает битву за Тиронгу с магазином и тарелками, хотя, убей, не понимал, как.

Бригадный сержант переводил ласковый взгляд с одного легендарного полководца на другого и одобрительно кивал зеленой шишковатой головой. После битвы при Липолесье Лилипупс относился к Такангору с сыновней почтительностью, а к Галармону всегда питал что-то вроде материнской нежности. Небывалое единение обоих генералов проливало бальзам на его строгую душу.